– А теперь вот о чем подумай! Есть еще один чрезвычайно важный вопрос. Много ли людей знают об этой ситуации… то есть о ребенке?
– Вот уж понятия не имею! Черт побери, что за мысли у тебя в голове? Девица Кирктон знает, конечно же. Насколько мне известно, никто больше. Но я тебе говорю, не рассказывай никому. Я тысячи фунтов потратил на то, чтобы замять это все, и все равно информация каким-то образом просочилась. Никогда не знаешь, что на уме у этих детишек…
– А Джерри знает?
– Пф-ф-ф… Возможно. Он никогда не был особенно близок с Мириам, и на Восток он не ездил, ни я, ни Мириам ему ничего не говорили. Маловероятно, но все же он мог откуда-то узнать. Они все могли подозревать, что здесь что-то нечисто. Сомневаюсь, что они знали имя Пендерела.
– Бакстер или Маннеринг?
Джефф скривился в кислой ухмылке.
– Я бы ставил на то, что Маннеринг ничего не знает, а ты? Что до Бакстера… Пф-ф-ф. Н-нет, хоть он и был в Каире. Я как-то не рассчитывал скрываться от каких-то тайных агентов, знаешь ли. Боже мой, Берт, ну что за пропасть, почему из всех лондонских актеров они выбрали именно его!
– Что ж, это не настолько странное стечение обстоятельств, как может показаться. У них были довольно специфические требования. Как бы то ни было, вот в чем соль: кто из них мог пойти на убийство, узнав, что где-то по Лондону разгуливает Пендерел и замышляет шантаж?
– Ты думаешь, я еще не окончательно сломал себе голову, размышляя над этим? – издевательски усмехнулся Джефф. – Я и сам бы, например. Джерри. Бакстер. Маннеринг. Не знаю. Сама Мириам? Хм… Сложно сказать насчет нее. Порой в ней столько решимости, а порой она мягче печенья, упавшего в теплое молоко; забавная девчонка. Решимость Батлера вызывает сомнения, у него же там что-то с Харриет. Откуда мне знать? – С минуту он размышлял, пощипывая себя за подбородок. – Слушай, Берт, ты не думаешь, что они все в этом как-то замешаны, а? Что они с самого начала спланировали и обставили это дельце? Я однажды читал отличный рассказ с похожим сюжетом. Тринадцать человек, и каждый точил зуб на покойника.
– Чепуха, – отрезал я. – Они бы не наделали столько глупостей. Нет уж. Убийство совершил один человек, и вся закавыка в том, чтобы выяснить, кто это.
Джефф нервно расхаживал из угла в угол. Дождь все еще поливал в распахнутое окно.
– Хорошо. А нам-то что теперь делать? – спросил он. – Полагаю, нет смысла спрашивать, сможешь ли ты все это замять, ну а вдруг сможешь?
Вначале нужно было восстановить события в промежутке от десяти сорока пяти до одиннадцати часов и посмотреть, кого можно вычеркнуть из списка. Пора было переходить к делу, друзья, и в первую очередь следовало взяться за Пруэна. По словам Иллингворта, все это время Пруэну открывался обзор на весь музей. Вот именно! Пруэн уже прибыл, раньше остальных, и теперь болтал снаружи с Уорбертоном. Я решил, что Джеффу не следовало присутствовать при допросе. Это лишь создало бы массу проблем, и, скорее всего, Пруэн стал бы лгать больше обычного. К тому же мы условились, что пока не будем никому говорить о миссис Рейли или же пытаться выяснить, знал ли кто-нибудь о том, что ей было известно, а иначе эпидемия вранья распространилась бы по округе, как лесной пожар в засуху.
Прежде чем Пруэн вошел в кабинет, я вытащил дьявольский список Попкинса, развернул его на столе и стал изучать. Нашлись ли ответы на какие-то из его вопросов? О да, сразу на несколько. Из одиннадцати вопросов на целых четыре мы получили более чем удовлетворительные ответы, а именно на шестой, седьмой, восьмой и десятый. Что касается шестого пункта, моя теория о том, почему Мириам, увидев труп, позвонила именно Харриет, да еще и пыталась изменить голос, подтвердилась во всех подробностях. Седьмой пункт, значение поваренной книги, теперь тоже был предельно ясен. Как и пункт номер восемь – вопрос о телеграмме, которую Джефф отправил из Саутгемптона, и о том, почему он так и не пришел в музей. Ответом на десятый вопрос – а присутствовал ли в тот вечер в музее студент-медик – было твердое «нет». И как вы можете проницательно подметить, в сухом остатке у нас пункты с первого по пятый, а также девятый и одиннадцатый. И что?
Я поднялся из-за стола и захлопнул наконец окно в уборной – стало довольно прохладно. Теперь в кабинете горел яркий свет, заливая и мавританскую резьбу, и кучу ковров, и рамки с фотографиями древних развалин. Джеффу по душе такое обилие цвета, даже кожаные кресла в кабинете были красными. От происшествий прошлой ночи здесь не осталось и следа, за исключением того, что из двери лифта пропало одно стекло, а на столе осталась лежать «Практическая грамматика арабского языка» Грина. В ней я и спрятал свой список с вопросами. И вот в кабинет просочился Пруэн.
Смурной же субчик был этот Пруэн. Уже давненько я его не видел; я помнил его куда менее костлявым, в моих воспоминаниях его лицо было не настолько рябым, а глаза за толстыми линзами очков не такими водянистыми. Он то и дело стаскивал с носа очки и промакивал слезящиеся глаза, сегодня я впервые увидел его без формы, все это время я и понятия не имел, что под фуражкой у него лысина. Он не выказывал никакой враждебности, поскольку был напуган до дрожи в коленках. Я усадил Пруэна в кресло, он выставил в стороны свои угловатые колени и повесил голову.
– Ну, вы намерены мне лгать? – затем спросил его я.
– Нет, сэр! – (Мне показалось, что он сейчас как подпрыгнет в своем кресле, ведь Пруэн был таким же неуклюжим чудаком, как и Иллингворт.) – Про вас я вообще молчу, но вы же понимаете, что если станете лгать мне, то всю семью Уэйд подведете под монастырь?
– Вы же его друг, – вот так запросто ответил Пруэн. – Так что вам я расскажу всю правду.
– Кто убил Пендерела?
– Разрази меня гром, не знаю! – произнес он, трагически взмахнув рукой. – Да не сойти мне с этого места, я даже не знал, что он мертв, до тех самых пор, как… Ну, вы знаете, сэр. Пока не пришел тот инспектор.
– Вы до всего этого слышали когда-нибудь о Пендереле? Знаете, кто он такой?
– Нет, сэр. Понятия не имею, кто такой этот задохлик. И они не знают. Мм… С чего вообще кому-то втемяшилось его убить? А, сэр?
– Вы же понимаете, что мне все известно о спектакле, который вы тут затеяли прошлой ночью? Мистер Уэйд уже рассказал вам, не так ли? Вы же не станете этого отрицать, верно?
– Не то чтобы, – честно и откровенно ответил он. На его лице возник какой-то смутный отблеск хитрой ухмылочки. – Это все дух, я вам говорю. Дух!
– Верно ли, что весь прошлый вечер вы караулили у парадных дверей?
Его так и распирало от эмоций.
– Весь прошлый вечер, сэр, а еще до закрытия музея там стоял. Я был там минут с десяти одиннадцатого и до одиннадцати часов. Вот в одиннадцать-то и пришел этот старый дурак, ну, вы знаете про него, сэр, он еще считает себя Уоллесом Бири. И если хотите знать мое мнение, я думаю, что он и есть убийца, он с таким воем вырвался из лифта! А потом как выскочит в окно в уборной… Ба! Про остальное вы знаете. Мы затащили его в угольную яму. А мистер Холмс потом и говорит: «Эй! Надо отсюда выбираться, пока копы не набежали». Ну, это он про старого психа, конечно. Но вначале мистеру Бакстеру пришлось выйти наружу и влезть обратно через вон то окошко, – при этом Пруэн указал в сторону окна, – чтобы отпереть дверь, которую запер этот старый индюк, и добыть из шкафа свою шляпу и пальто.
Пруэн еле дышал. Тогда я сказал ему:
– Пока забудьте об этом. Давайте с самого начала и по порядку обо всем, что произошло прошлой ночью. Обо всем, ясно?
– Идет, сэр. Вот оно как все было. – Он набрал полную грудь воздуха, словно перед нырком, и продолжил: – Вот смотрите, значит, с семи до десяти музей был открыт для посетителей, и я занимался своими обычными делами.
– Так, стоп. Почему всенепременно нужно было открывать музей прошлым вечером, когда здесь планировалось такое грандиозное представление? Это было важно?
– Важно?! – переспросил Пруэн почти оскорбленно. – Еще как, сэр! Вы разве не знаете, насколько популярно это наше заведеньице, особенно среди детишек, которых приводят сюда школьные учителя и родители? Ответьте-ка мне, разве может какой-нибудь ребенок устоять перед Базарным залом, а? Или перед Залом восьми райских садов? Это же точь-в-точь султанский дворец. Куда деваться! – (Честно говоря, я об этом особенно не думал. Скорее, мне всегда казалось, что на самом-то деле в музеи никто не ходит, но в этих словах был смысл.) – Наше заведение, – с какой-то едкой гордостью проговорил Пруэн, – это вам не Национальная галерея, знаете ли. Популярно ли оно? Скажите мне вот что, сэр, зная мистера Уэйда, стал бы он держать музей открытым хоть минуту, если бы сюда не приходили люди? Посмотрите только на Базарный зал и на Райские сады! Да у Барнума с Бейли[23] бы лучше не вышло! Мистер Уэйд умеет организовать зрелище. Мы хотели еще здоровую светящуюся вывеску повесить, и повесили бы, если б нам позволили. И зеркальную галерею устроить! И я бы собирал плату за вход. Еще какое популярное местечко!
– Ладно, ладно. И как шли дела тем вечером?
– Замечательно. Вечер пятницы, сэр, сами понимаете, на следующий день никакой школы. Просто замечательно! Потому музей и был открыт, как обычно. С одним только исключением, конечно. Каждый вечер, ровно в десять, к нам приходят три уборщицы, приводят музей в порядок. А прошлым вечером их не было. Им велели не приходить.
– Так-так, продолжайте.
Пруэн вновь набрал в грудь воздуха.
– И вот, сэр, остальные: мисс Мириам, мисс Кирктон, мистер Джерри и другие, они пришли сюда… – Он запрокинул голову и наморщил лоб, мучительно вспоминая детали, от перевозбуждения он даже позабыл о своем страхе. – Они явились где-то в десять. Да-да, где-то в десять. Вошли через черный ход, у мисс Мириам были ключи. Точно! Те, кому нужно было принарядиться для своих ролей: это мистер Бакстер и мистер Батлер, – они переоделись в квартире у мистера Холмса. Мистер Джерри, который собирался просто надеть парик и приклеить себе усы с бакенбардами (хотя