Пруэн замешкался на мгновение. Он сверлил меня взглядом, колупая и вытягивая свой воротник костлявыми пальцами, и до меня доносился скрипучий свист его дыхания. Лицо приняло такое любопытное выражение, эти его слезливые белесо-голубые глаза как будто пульсировали.
– Иной способ, – повторил он за мной, будто пытаясь припомнить мой вопрос. – Только один, сэр.
– И что это за способ?
– Лестница в одном из углов Персидского зала, что на этом этаже. Можете сами пойти и посмотреть, если хотите. Эта лестница ведет наверх, в комнату, где выставлены всякие платки, она прямо над нами. Незаметная такая. Винтовая железка, ну, вы поняли.
– И это единственный способ спуститься?
– Так точно, сэр. Кроме лифта, но тот сдох и не шевелится, в любом случае мистер Джерри с припадочным сидели прямо возле него.
– Говоришь, темно было в Персидском зале?
– Так и есть.
Ох и пришлось мне побороться с самим собой при всей этой неразберихе, ведь я привык дело делать, а не расследование вести, однако в тот момент мне показалось, что я понял все совершенно верно.
– Ладно. А теперь давай с того момента, как ты вошел в Базарный зал и обнаружил размазанный по полу уголь.
Пруэн со свистом набрал в грудь воздуха:
– Я осмотрелся, поглядел, значит, по сторонам, все должно было вот-вот начаться, и я уж собирался пойти поискать, может, кто-нибудь тут прячется, там же ведь куча мест, где можно затаиться, сами посмотрите, палатки всякие, лавочки, как вдруг бз-з-з! Опять в дверь звонят. Господи боже, я так и подскочил! Глянул на наручные часы, думаю, ну не может же мистер Маннеринг так рано прийти, ничего ж еще не готово. Конечно, было еще слишком рано. Всего-то без пятнадцати одиннадцать. Однако ж я подумал, может, он заранее… Да нет, не так я подумал, совсем не так; они ему все уши прожужжали, ну или только мисс Мириам прожужжала, чтоб он раньше сюда не совался. И тогда я стал задумываться, а вдруг тот чудак, которого я впустил, на самом деле не тот человек. Ох, в каком же я был раздрае, говорю вам, шарики за ролики! Но делать было нечего, кроме как разузнать и предупредить остальных на тот случай, если это все-таки мистер Маннеринг. По правде говоря, сэр, более всего меня подгоняла мысль о том, что, может быть, ну, возможно, это звонит старший мистер Уэйд, который неожиданно вернулся в музей… Ну и вот, в двери есть что-то типа окошечка (такая маленькая штучка), которое открывается с помощью ручки. Бегу я к парадной двери, значит, и открываю это окошечко. А там тот парень, тот самый мертвец, которого вы потом нашли…
На лбу Пруэна выступила испарина. Он утер ее рукавом, прихлопывая, как будто наносил пудру пуховкой. Затем напряженно сглотнул.
– Но черт возьми, сэр, откуда мне было знать, кто такой этот тип? Смугловатый, с черной бородой, на носу какие-то желтоватые очки в роговой оправе, воротник торчком, стоит, значит, и ухмыляется мне. Та еще физиономия, с учетом того, что мы смотрели друг на друга через окошечко в двери, он припал к отверстию лицом. Я ему и говорю: «Ты кто такой?», а он мне странным таким, таким…
– Тоном?
– Да, сэр, тоном, если хотите. Его зубы были вровень с нижним краем окошечка. Господи боже, ну и картина! Дикая, если понимаете, о чем я. Я, говорит, из агентства «Брейнердс», дуралей, открывай. И вот прошибло меня это нехорошее чувство… но я ему поверил, понял, что ошибся насчет того первого. Когда я отворил дверь, он сказал мне все тем же странным голосом: «А где же мисс Уэйд?» – вот так и сказал. А я ему: «Она наверху с остальными, но это не важно. Тут находится человек, которого я принял за актера». Он прошел мимо меня. А потом говорит: «Наверху с остальными. Хорошо. Стой, где стоишь, – вот так и сказал, когда я попытался двинуться, – я хочу кое с кем встретиться». Мне было просто не совладать с ним! И прежде чем я успел хоть что-нибудь сказать или сделать, он засеменил вглубь зала в этом своем старинном цилиндре и с книгой в кожаной обложке под мышкой. А теперь внимательно следите за тем, что я дальше расскажу, сэр. Мне это прошлой ночью снилось. Не самый приятный сон, знаете ли, всю ночь виделась мне эта рожа, прижимающаяся к окошку… Однако же он пошел дальше, и вот, когда он поравнялся с той здоровенной черной повозкой, раздался шум. Кто-то как возьми да и зашипи, вот так: пс-с-с! – засвистел Пруэн сквозь зубы. – Пс-с-с! Так пытаешься привлечь чье-то внимание. Понимаете? Может, это было не слишком громко, но у нас тут звуки так и отлетают эхом от стен, так что он подпрыгнул как следует. Подпрыгнул и повернул голову налево, в сторону повозок. Кто-то там стоял и шипел на него: пс-с-с! Актеришка замер, секунду-другую стоял и пялился туда. И ничего не сказал. Он просто кивнул, шустро нырнул под повозку и скрылся в том направлении, где мне уже было ничего не разглядеть. Там кто-то стоял на дальнем конце той вереницы повозок, но мне ничего не было видно.
Я оборвал этот бенефис, поскольку в тот момент голос Пруэна был близок к тому, чтобы сорваться на визг.
– То есть, – сказал я, – с того места, где ты сидел, разглядеть другую сторону зала было невозможно?
– Сэр, да не сойти мне с этого места, если это было возможно! Выйдите да сядьте на мой стул и посмотрите сами. Вон там мой стул, вот он. Оттуда видны все двери по эту сторону повозок, а еще подвальная дверь в конце. А повозки стоят слева. Вот так! Там находится ряд колонн, а повозки выставлены между ними и левой стеной, они там стоят скорее для заполнения пустого пространства, между ними и стеной на другой стороне есть служебное помещение. Освещение, знаете ли, не то чтоб ослепительное, и эти повозки отбрасывают густую тень. Так вот, я уж было собрался сходить туда посмотреть, что там такое творится. Но вдруг понял, что мистер Маннеринг может явиться с минуты на минуту и мне никак нельзя оставлять пост у дверей, время ведь подходило… Видите ли, я не знал, что делать. Но я все равно немного прошел вперед и позвал: «Эй, там! Вы где? Что вы там делаете под повозками? Кто там?» И мне никто не ответил. Не сказать чтоб я прямо испугался, сэр; мне не было страшно вплоть до момента, когда инспектор обнаружил тело в повозке. Страх – это не про меня. Я был скорее раздражен. Знаете, когда ждете чего-то хорошего, а все идет наперекосяк. Как вдруг!..
Пруэн двинулся вперед. На него внезапно снизошло вдохновение, он светился, как газовая лампа.
– Как вдруг я увидел то, что смог осознать только теперь, потому что все припомнил и уложил у себя в уме одно к одному. Посмотрев на парадные двери, я отправился закрыть то окошечко и увидел какие-то следы на полу под дверями. Еще минуту назад этих следов там не было. Какая-то грязь, размазанная по мраморному полу, что-то вроде черной пыли, это были следы ботинок того парня.
– Пендерела? Актера?
– Да-да, сэр, того парня, который только что вошел. Следы тянулись по залу, а потом исчезали. Я тогда подумал, где это он бродил, что собрал столько грязи на свои ботинки? И вот я кое-что припомнил. Когда этот крендель направился в сторону повозок, что-то мне показалось знакомым в том, как выглядит его спина, цилиндр этот, что-то такое знакомое. И вот что я понял. Я же говорил вам, что он явился без пятнадцати одиннадцать. Так, да не так. Потому что этот же самый человек был в музее уже вечером, до десяти часов.
С этими словами Пруэн торжествующе откинулся на спинку кресла.
Глава семнадцатаяОдиннадцать пунктов, одиннадцать подозреваемых
– Он был в музее, – прервал я повисшую в кабинете тишину, – тем же вечером до десяти часов. То есть ты считаешь, что он пришел, осмотрелся здесь и удалился?
У Пруэна в очередной раз возникли трудности с тем, чтобы собраться с мыслями.
– Да не знаю я, что я считаю, помогите мне! Я попробую рассказать все, что запомнил. У меня просто башка пухнет от всего этого… Что я там считаю?..
– Впечатления, может, какие-нибудь?
– Хм… – с каким-то подозрением в голосе пробурчал Пруэн. – Вот как все было. По долгу службы, сэр, мне приходится наблюдать за посетителями, знаете, подмечать мелкие детали того, как они ведут себя, переступая порог музея. И вот, как я уже говорил, прошлым вечером здесь собралась просто толпа. Две экскурсионные группы школьников во главе с учителями, пожилой дамой и господином. Две сладкие парочки, таких просто за версту видать, они всегда прямой наводкой идут в Базарный зал и воркуют там как голубки. Еще была семья не из местных. Не знаю, сколько всего было посетителей, просто много. Но вот в цилиндре и пальто такой был один. Я его приметил, потому что, как правило, по вечерам сюда в цилиндрах никто не ходит, почему – понятия не имею, просто так повелось… Как следует его рассмотреть я не успел, он нырнул следом за той семьей где-то без пятнадцати десять. Мне удалось разглядеть только его спину, подумал тогда, ну джентльмен и джентльмен, а только это был тот самый актер. Так вот! Внимание на него я обратил по другому поводу. И он имеет отношение к тому, как люди обычно ведут себя при входе в музей. В девяти случаях из десяти, сэр, войдя внутрь, человек останавливается в дверях и мнется в такой как бы нерешительности. В девяти из десяти случаев, сэр, потом он оборачивается ко мне. Зачем? Да бог его знает. Рискну предположить, думает, а не надо ли вначале у меня что-то спросить. Иногда мне задают какие-то вопросы, иногда нет, но, как правило, посетитель оборачивается ко мне с этим вопросительным взглядом независимо от того, скажет он мне что-нибудь или нет. Сэр, да вы б со стула упали, если б узнали, что за вопросы мне приходится выслушивать! Большинство гостей хотят узнать, а платный ли у нас вход, кому-то интересно, где тут пыточная располагается, другие ищут уборную, и все это время мне приходится держать в поле зрения подвальную дверь, это у меня уже автоматически выходит, а еще дверь сбоку от лестницы, которая ведет в мою комнату; нужно быть начеку, чтоб посетитель случайно не забрел в служебные помещения. Так вот! Когда этот актеришка пришел в первый раз, до десяти часов, он не стал ни осматриваться, ни задавать вопросов. Сижу я тогда и думаю, ага мол, уборную ищешь, уж я-то прослежу, чтоб ты не залез куда не следует. Тогда-то я и приметил его цилиндр и пальто. Но оказалось, не нужна ему была уборная. Вовсе нет, он остановился возле повозок, прошелся так между ними, как будто бы направился в Египетский зал. Это у нас второе помещение по левой стороне. А потом я и вовсе позабыл про этого человека, потому как ко мне подбежала орава детишек со своими вопросами. И когда уже время подходило к закрытию, у меня возникло какое-то нехорошее ощущение, чувство, что я не помню, чтобы он выходил из музея. Потому-то я и обошел все кругом, ну, я вам рассказывал уже, хотел убедиться, что все чисто. Позже вы спросили меня об этом, и я того посетителя припомнил.