ряде, красивая как никогда. Я осторожно спросил ее о Маннеринге, и она сказала, что давно уже не получала от него вестей. Собираясь уходить, я задал вопрос:
– Скажите честно, только между нами: что вы на самом деле думаете о Маннеринге?
Глядя в зеркало за барной стойкой, она мягко и мечтательно улыбнулась.
– Думаю, – ответила она, – тут можно ответить словами одного из персонажей Бернарда Шоу: «Как великолепно! Как чудесно! Вот так побег!» Кстати, если встретите того симпатичного офицера, скажите ему, что вечер четверга вполне подходит.
Так что завершает эту историю тот же, кто ее и начал. Каррутерс.
Эпилог
– Ух ты! – воскликнул Каррутерс. – Уже светает!
За окнами просторного кабинета, уставленного книгами, брезжили сероватые сумерки, и свет электрической лампы казался каким-то резким и неестественным. Несмотря на то что камин регулярно подтапливали, пламя почти погасло, и в каминной топке образовалась большая куча углей. Густой табачный дым щипал глаза сидевшим за столом гостям, которые имели весьма усталый вид, они с трудом зашевелились, поворачиваясь к окнам и слегка удивляясь рассвету. В кабинете было одновременно душно и холодно. Помощник комиссара открыл глаза.
– Ерунда какая, – прорычал сэр Герберт Армстронг, по утрам он бывал ворчлив, – всю ночь просидели. Ба! – Он потянулся в карман и с легкой небрежностью вытащил оттуда записную книжку. – Семнадцать воскресений с Троицы прошло. Солнце встает в шесть двадцать. За ночь мы столько раз упоминали точное время, что и эти цифры не грех озвучить. Кстати, могу также сообщить, что если вы застраховались от пожара в Михайлов день, то завтра страховка заканчивается. Ну что, лентяи, кто-нибудь из вас в церковь собирается? Каррутерс, вам должно быть стыдно. Ой, «если встретите того симпатичного офицера…»…
– Прошу прощения, сэр, – ответил тот, подозрительно смутившись. – Я ничего не говорил. Суперинтендант…
Один только Хэдли выглядел свежо и бодро, он сидел, посасывая давным-давно погасшую трубку.
– Да я упомянул об этом просто ради, – подозрительно серьезно объяснил он, – красивой концовки. Мы потратили целую ночь на то, чтобы в очередной раз обсудить все подробности, и теперь ждем, что скажет наш оракул. Какие у Фелла мысли насчет всего… Черт возьми, он заснул! Фелл!
Доктор Фелл восседал, чуть съехав вниз, в своем огромном, похожем на трон кресле, пенсне сползло с его носа и болталось на ленточке, руками он закрывал лицо. Тут пальцы раздвинулись, и в щель между ними сверкнул глаз.
– Я вовсе не сплю, – произнес он с чувством собственного достоинства. – Ваши слова глубоко меня уязвили. Пу-пу-пу, – закряхтел он, растирая пальцами виски. Теперь он походил не столько на Дух Нынешнего Рождества, сколько на усталого старика. – Я лишь задавался, – продолжил доктор, прочищая горло, – снова и сно… пу-пу-пу… снова одним и тем же вопросом, которым задаюсь в конце каждого своего дела. Что есть справедливость? И время, как насмешливый Пилат, не станет дожидаться ответа[29]. Пу-пу-пу… ладно, не берите в голову. Что вам всем определенно не помешает в такую рань, так это чашка крепкого черного чая, щедро сдобренного бренди. Подождите немного.
С кряхтением он грузно поднялся и, опираясь на две трости, побрел к камину. За стопкой фолиантов на небольшой подставке там скрывалась газовая горелка. Доктор Фелл подхватил чайник и встряхнул его, чтобы проверить, есть ли там вода, зажег горелку, и в ней зашипели синеющие языки пламени с ярко-желтым отливом на концах, осветив мрачный кабинет. Какое-то время доктор Фелл стоял, склонившись над этим огоньком, словно средневековый алхимик. Свет горелки выхватил из темноты его двойной подбородок, копну седых волос, разбойничьи усы и по-совиному круглое пенсне с болтающейся черной лентой.
Он вдруг тряхнул головой.
– Сперва, Хэдли, – задумчиво буркнул он, – хочу поздравить вас с блестяще проделанной работой. Пункт за пунктом вы, словно карандаш, соединяете разрозненные точки в головоломке, из которых в конечном счете вырисовывается картинка.
– Бог с ним, – отмахнулся Хэдли, явно что-то заподозрив. – Вопрос в том, согласны ли вы со мной. Думаете, все верно?
Доктор Фелл кивнул.
– Да, – сказал он, – да, верно, в известной степени.
Сэр Герберт при этих словах выронил записную книжку.
– В известной степени? – проревел он. – Только не говорите, что у этого дела есть какое-то тройное дно! Я этого не вынесу. Ба-а! Мы нашли шкатулку с секретом, на крышке у которой начертаны загадочные письмена. Вот мы ее открываем, и что внутри? Другая шкатулка? Мы открываем и ее, и, посмотрите-ка, фокусник выстрелил из пистолета, и голубь упорхнул. Там же ничего больше нет, правда?
– Погодите пока, – сказал, как всегда, педантичный Хэдли. – Давайте послушаем. Никаких шуток с утра пораньше! Что вы имеете в виду?
Доктор пожал плечами, и у всех словно почва ушла из-под ног. Он уселся в кресло напротив газовой горелки и достал свою трубку. Какое-то время он сосредоточенно рассматривал ее, и в комнате не было слышно ни звука, кроме гудения горелки под чайником. Затем Фелл вдруг заговорил:
– Исходя из моих скромных выводов, господа, вы никогда не сможете вменить Маннерингу убийство, а Джеффри Уэйду – лжесвидетельство. Если это вас утешит, я знаю способ, как можно прижать старика и выйти из игры победителями, чего, похоже, вы и желаете. Но насколько мудро делать такой ход…
Он в очередной раз прижал руки к вискам.
– Да, Хэдли, вы проделали хорошую работу. Знаете, есть одно старое доброе выражение, которое, если понять его буквально, идеально описывает мой метод. Я тут и там пораскинул своими старыми мозгами. Я словно косоглазый охотник, обстрелявший всю опушку и никому не оставивший дичи. Я как старик, который усердно ищет на улице Пикадилли шиллинг, потерянный на Риджент-стрит, потому что на Пикадилли освещение получше, чем там, где он его потерял. Однако могу привести кое-какие доводы в пользу того, чтобы искать зацепки там, где, как вы знаете, их быть не может. В таком случае вы замечаете вещи, которые иначе проглядели бы.
Вы, господа, поставили перед собой задачу и четко определили ее. Вы проделали блестящую работу, однако вы нашли исчерпывающий ответ на задачу, не вполне понимая, из чего она состоит. Думаю, вы видели лишь одну сторону этой проблемы, с вашего позволения, назову ее загадкой ненужного алиби. Не думаю, что у кого-то есть сомнения на тот счет, что алиби Маннеринга сфабриковано. Джефф Уэйд со всей широтой души, достойной графа Монте-Кристо, запугал и умаслил взятками тринадцать свидетелей, чтобы сочинить из этого безукоризненную историю. Двенадцать свидетелей и в самом деле были нужны; скажем так, их показания были нужны, хотя и не обязательно было привлекать к этому столько людей. Но вот тринадцатый свидетель выделяется на их фоне. По большому счету он даже и не лжесвидетельствовал. Это был человек посторонний, и, чтобы заручиться его поддержкой, Джеффу, должно быть, пришлось изрядно попотеть, и все зазря, если полностью принять выводы Хэдли.
А теперь позвольте рассказать, что я об этом думаю. Я считаю, Хэдли весьма точно реконструировал события, за исключением одной крошечной и, возможно, пустяковой детали. Деталь следующая: Грегори на самом деле не убивал Пендерела.
Мне кажется очевидным, что настоящим убийцей был младший Джерри Уэйд, но сомневаюсь, что вы когда-нибудь сумеете доказать это.
…о, боюсь, я вас огорошил, – продолжил Фелл после затянувшегося молчания, которое лишь раз прервало ругательство, вырвавшееся у Хэдли. Доктор откинулся на спинку кресла и утонул в полумраке, только отсвет газовой горелки падал на его лицо. Задумчиво хмыкнув, доктор кивнул и продолжил: – С вашего разрешения, я пойду своим извилистым путем и начну с конца, чтобы обратить ваше внимание на кое-какие моменты. Позвольте начать с аналогии.
Предположим, Каррутерс обвиняется в убийстве своей бабушки из Айлингтона, которое произошло между одиннадцатью часами вечера и полночью. Вы, Хэдли, я и сэр Герберт собираемся вместе, чтобы выдумать ему алиби на этот час между одиннадцатью и двенадцатью. Мы связываемся с управляющим отелем «Дорчестер» (этот мерзавец получает от нас жалованье) и его партнером. Мы связываемся с семью гостями и тремя посторонними людьми (это тоже наши иждивенцы), которых для нашего удобства мы назовем Д. Ллойд Джорджем, С. Болдуином и Н. Чемберленом[30] и которые в тот момент там ужинали. Все они клянутся, что Каррутерс находился в обеденном зале с одиннадцати до двенадцати, а в двенадцать ушел.
И теперь наш Каррутерс чист и невинен как младенец. Никого не волнует, где он находился после двенадцати, так как после этого он, понятное дело, никак не мог убить бабушку. И к тому же дорога от Парк-лейн до Айлингтона после полуночи заняла бы у него столько времени, что это лишь подтверждает его алиби. Таким образом, нам совершенно незачем рисковать, подкупая другого свидетеля, который засвидетельствовал бы, что Каррутерс оказался в «Савойе» в двенадцать пятнадцать и болтал там с управляющим. Если посмотреть со стороны, это самое подозрительное алиби. И если мы его выдумали, то для этого, вероятно, есть очень весомая причина.
То же самое и с мистером Маннерингом из нашего дела. Джефф доказал, что Маннеринг не покидал греко-американо-какой-то ресторан вплоть до без четверти одиннадцать, до того времени, когда в музей пробрался самозванец. Этого было вполне достаточно. Зачем тогда так тщательно выдумывать, что Маннеринг ездил на Принц-Риджент-корт с Агинопополосом, встречался с управляющим и заходил в квартиру с черного хода? Ответ витает в воздухе: ему было жизненно важно подкрепить утверждение Маннеринга, что он был в этой квартире той ночью.
Но почему это было настолько важно? Вам было начихать, как любит выражаться Хэдли, на сам тот факт, что он там был, главным образом вы стремились доказать, что он не входил в парадную дверь без двадцати одиннадцать. Вы даже не собирались давить на него в этом вопросе, вы, Хэдли, так ему и сказали, когда беседовали с ним в доме Уэйдов. И тем не менее вы должны были понять, что для Маннеринга факт пребывания в квартире, в то самое время или нет, представлял огромную важность, потому он и старался вас в этом убедить.