— Пусть Ариф заходит, — вежливо сказал он парню, понимая, что с такой фигурой, как Алиев, надо соблюдать политес. — Давно он у меня не был.
— Спасибо, передам, — ответил Али.
На этом визит закончился.
Профессор Кабиров уже больше года занимался самым неблагодарным делом, какое только можно было вообразить: он пытался примирить коренных жителей столицы и «этих, которые понаехали», «от которых шагу уже ступить нельзя», «хачиков», «черных», «черножопых» и так далее. Свою миротворческую миссию он ограничивал соотечественниками-азербайджанцами, но лишь потому, что понимал: для защиты всех униженных и оскорбленных ему не хватит жизни.
Причина такого поведения крылась вовсе не в уязвленном национальном самолюбии. Хотя и ему, москвичу с почти сорокалетним стажем, преподававшему в столичном вузе, а в конце своей карьеры даже возглавлявшему кафедру, в последнее время стало неуютно жить в этом городе. Правда, документы у него проверяли редко — возможно, из-за возраста и почтенного вида. Но изменения в общественной атмосфере Кабиров чувствовал кожей. Например, он начал замечать, что простые москвичи на улице и в транспорте теперь разглядывают друг друга не из праздного любопытства, а с оценкой, мысленно разделяя на своих и чужих. Да и чужие, надо сказать, порой ведут себя не лучше.
В какой-то момент он начал все фиксировать. Статьи и репортажи о нападениях скинхедов и драках, надписи на заборах, упоминания о лицах кавказской национальности в уголовной хронике. Он знал, что его соотечественники вовсе не ангелы, но знал и другое: противостояние между москвичами и кавказцами исподволь подогревается с обеих сторон и с охотой подхватывается журналистами.
Обычно он держал себя в руках, но иногда просто бесился от глупости и бесцеремонности средств массовой информации и особенно телевидения. Например, его безмерно возмутила некая публицистическая программа, которая после очередного взрыва в Москве пригласила в эфир одного из российских лидеров ислама. Программа слыла смелой и плюралистической, вел ее человек, не принадлежащий к коренной национальности, к тому же бывший эмигрант. Но все это не помешало участникам единодушно выразить свое негодование тем фактом, что религиозный деятель не извинился перед россиянами за действия террористов.
В тот момент виновные в теракте еще не были названы, но уже был пущен слух про «чеченский след», и по этому следу тут же помчались, капая слюной, телевизионные гончие. А хоть бы даже след и был чеченским (что еще требовалось доказать, исходя из постулатов если не логики, то правосудия) — но при чем тут ислам и его представители? Разве, черт возьми, папа римский извиняется за теракты, совершенные католиками из ИРА или испанскими басками?!
Кабиров был не особенно религиозен, и его задевало не оскорбление мусульманства, а явная несправедливость и противоречие здравому смыслу. Задевало, возмущало — но, увы, не удивляло.
Принцип «разделяй и властвуй» лежал в основе национальной политики еще в царской России и был отточен до филигранности при советской власти. Сегодня сильные мира сего не меньше прежнего заинтересованы в этой тихой войне. Российской власти для управления страной необходим образ внутреннего врага, особенно в ситуации, когда внешний враг определен нечетко: Америка улыбается во весь рот, Германия готова дружить семьями, а «Аль-Каида» слишком далека и неуловима. Ну, а воротилам с Кавказа и из Средней Азии, тем, что контролируют весь трафик капиталов и рабочей силы на российском направлении, точно так же выгодно внушать людям страх и злобу: русские тебя не любят, держись своих и слушайся нас.
Мурат Гусейнович все это прекрасно понимал, хотя не был ни политиком, ни историком. Он был биологом, и у него в улаживании межнациональных конфликтов имелся свой интерес.
В последние годы, отходя постепенно от преподавания и руководства кафедрой, профессор Кабиров увлекся космической темой. Нет, разумеется, он не впал в старческий маразм настолько, чтобы верить в летающие тарелочки и пришельцев из других миров, которые давно уже заполонили планету и ставят на землянах хитроумные эксперименты. Но он взялся доказать на основе дарвиновской теории и многообразия видов, что жизнь на Земле не может быть единственной во Вселенной. Доказательство было просто и изящно: далеко не все возможные виды жизнедеятельности, даже возникшие на основе углерода, представлены на нашей планете. Следовательно, они должны встречаться где-то еще, поскольку природа, как известно, не терпит пустоты.
Этой мысли была посвящена его первая книга «Одинокие во Вселенной?». Она содержала множество фактов, выкладок и обоснованных рассуждений, но все равно относилась к разряду научно-фантастической публицистики. Ей не хватало только одного, но единственно убедительного аргумента — примера реально существующей жизни на других планетах.
Профессор верил — и не как фантаст, а как ученый, — что жизнь эта, безусловно, есть. Было очень много шансов, что она к тому же разумна. По мнению Кабирова, земляне могли бы уже начинать всерьез готовиться к встрече братьев по разуму, которая может произойти каждый день, с минуты на минуту, во всяком случае, еще при ныне живущем поколении. Более того, она могла бы случиться уже давно. Если бы не…
Если бы, черт возьми, не досадная ограниченность людей, не их воинственное неприятие всего чужого, незнакомого и непонятного. На этом неприятии строилась вся история земных цивилизаций, состоявшая сплошь из национальных и религиозных войн. Как может человек (и каждый в отдельности, и Человек, который звучит гордо) протянуть руку существу из другого мира, если он не способен договориться с себе подобными! Возможно, жители других планет это прекрасно понимают и потому предпочитают не соваться на негостеприимную Землю. А если они просто еще не добрались до нашего отдаленного уголка Галактики и не подозревают об ожидающей здесь опасности, то их явление пред недоверчивые очи землян может кончиться катастрофой. Людям надо срочно учиться терпимости и открытости, привыкать спокойно относиться к тем, кто на них не похож. И первое, что следует сделать в этом направлении, — ликвидировать все межнациональные недоразумения.
Берясь за решение этой проблемы в одном отдельно взятом городе, профессор Кабиров исходил из простого эгоизма. Ему хотелось дожить до Контакта, увидеть иные формы жизнедеятельности, которые страшно интересовали его как биолога и как человека, жадного до новых знаний. Он верил, что приближает это событие, обещающее перевернуть жизнь всех землян и открыть новую эру в истории. Ради него он готов был бесконечно выслушивать малограмотных торговцев, учить плюрализму парней из глухих азербайджанских сел, обивать пороги милиции, судов и городских управ, писать пространные письма в газеты и на телевидение. Он стоически терпел косые взгляды вахтерш в подъезде и воинственные речи типов вроде Арифа, которые считали, что он защищает азербайджанцев из националистических убеждений. Но Париж стоил мессы. Мурат Гусейнович бывал счастлив всякий раз, когда ему удавалось уладить инцидент вроде того, с которым пришли к нему сегодня ребята с рынка. Он отдавал себе отчет, что его бурная деятельность — капля в море, но помнил также и то, что дорога в тысячу ли начинается с одного шага и «раз ступенька, два ступенька — будет лесенка». Делай что должен и будь что будет — вот поистине великие слова.
Все это он собирался рассказать милой армянской девушке. Ему казалось, что она должна его понять. Часто мы находим понимание совсем не там, где ожидаем. Вот, например, дети Кабирова относились к новой теме его исследований как к безобидному стариковскому чудачеству и деликатно избегали бесед на эту тему. А соседка по этажу вполне может стать его единомышленницей. Может быть, и людям проще окажется наладить контакт с иными существами, чем с братьями по планете? Интересная гипотеза…
Но девушка не пришла. Вероятно, она услышала из-за двери громкие мужские голоса и решила, что ее визит будет некстати. Тем более он же сказал, что ждет гостей. Ничего страшного, они еще успеют поговорить, раз живут рядом. Все равно он должен разобраться с этими паскудными листовками. Чем дальше он о них думал, тем больше убеждался, что их появление в армянской квартире — дело рук кого-то из его гостей-соотечественников. А конкретнее — Арифа или его подручных.
Профессор не хотел ограничиваться одними подозрениями даже по отношению к таким беспредельщикам, как Ариф. Хватит того, что он так позорно опростоволосился, доказывая Карине вину ее квартирного хозяина. Ему предстояло найти способ получить верные доказательства и докопаться до правды. Мурат Гусейнович пока не знал, как решить эту задачу, однако был убежден, что не только сумеет это сделать, но и примерно накажет виновных. Как он, одинокий старик, будет наказывать мафиозных боссов, в чьем распоряжении десятки накачанных, вооруженных «шестерок», — это ему в голову не приходило. Кабиров по праву считал себя уважаемым членом азербайджанской общины и потому был чересчур, опасно самонадеян.
Глава 2ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ СТЕРВЯТНИКА
«Сначала разбег. Ветер в лицо, высокие травинки, бьющие по голым икрам, — неизвестно откуда они берутся, хотя поле уже давно вытоптано сотней ног. Стрекотание лебедки и вечный, несмотря на опыт, страх споткнуться. Что-то суеверное есть в этом страхе. Казалось бы, ну споткнулся — пойдешь на следующую попытку. Но нет, каждый упущенный шанс словно отнимает что-то от твоей способности подниматься в небо. Взлетать надо с первого раза, без осечек.
Прыжок! Ты толкаешься изо всех сил, отпихиваешь от себя землю, поджимаешь ноги и летишь не вниз, а вверх. Ветер играет с тобой, в шутку зажимая нос и рот мягкой лапой. Потом над головой расправляется крыло и начинает работать иная, не известная науке сила притяжения, которая тянет не к земле, а к небесам. Словно гигантский рот втягивает воздух, а вместе с ним и твою невесомую фигурку, прицепленную к лепестку парашюта. Ты набираешь высоту, отстегиваешь трос, и тогда все посторонние силы оставляют тебя в покое. Мотор лебедки жужжит где-то далеко, похожий сейчас на писк комара. В небе царит тишина, не просто отсутствие звуков, а Ее Величество Тишина, которая не пускает никого в свое бескрайнее царство. Ты паришь в тишине над землей, расправив руки, и крыло слушается малейшего твоего движения, уносясь то туда, то сюда и медленно, очень медленно снижаясь. Ты успеваешь рассмотреть поле под ногами, поселок, где крошечные человечки копошатся за своими заборами, думая, что скрыты от посторонних глаз. Ты видишь машины, которые несутся по шоссе и сворачивают на проселочную дорогу, — в них едут те, кто хочет вместе с тобой подняться в небо. Ты видишь своих друзей, они машут тебе, указывая на метку, в которую ты должен приземлиться. Земля, покачиваясь, открывает свои объятья, чтобы принять тебя. От земли никуда не денешься, но она не ревнива и не будет долго прижимать тебя к груди. Ты отдышишься, поболтаешь и покуришь с ребятами, правильно уложишь свое крыло и снова уйдешь в полет. Что же гонит тебя вверх? Тайна, желание узнать, что там, немного выше неба».