С полкового бала, что давал генерал-адъютант Яков Потемкин в штабе полка на углу Гороховой и Фонтанки, Пестель вышел вместе с Сергеем Муравьевым-Апостолом. Оба были возбуждены не столько шумным балом и бесконечным множеством здравиц, прозвучавших в эту ночь, сколько тем откровенным, захватывающим разговором, который велся здесь. Это был разговор верных единомышленников. На смену офицерской артели, на смену беспорядочно шумным собраниям в гостиных пришло первое по-настоящему тайное общество — Союз спасения, он же — Общество истинных и верных сынов отечества. Союз спасения начал обретать организационные формы и набираться сил. Ядром его осталась бывшая офицерская артель Семеновского полка. К этому ядру потянулись лучшие из офицеров. Руководили тайным обществом организаторы Союза Павел Пестель, Сергей Трубецкой, Федор Шаховской, Михаил Лунин, Илья Долгоруков, Михаил Новиков, Иван Якушкин, Никита Муравьев, Александр Муравьев. После ряда собраний, на которых много говорили о целях и путях Союза спасения, было поручено Павлу Пестелю написать Устав Союза спасения, как программное руководство к действию.
Этой-то почетной работе и отдался Павел Пестель с присущей ему пылкостью и точностью. Работал над Уставом каждый день. Если даже поздно возвращался от друзей или с бала, как сегодня, то все равно извлекал из подушки заветную тетрадь. Подушка стала тайником, где хранил Пестель важные политические документы нового общества.
— Как подвигается Устав? — спросил Сергей.
— Зайдем ко мне, послушаешь, — пригласил Пестель. — Вчера закончил вчерне ту часть, в которой определены рекомендации рядовым членам...
— Раздел очень и очень важный, — сказал Сергей Иванович. — Как бы ни был искусен Верховный Совет боляр нашего Союза спасения, но если он не будет опираться на деятельных рядовых членов, то все наши благие упования останутся на бумаге.
— Бесспорно!
— И в то же время, Павел, надо избежать резкого деления на посвященных и непосвященных во все важнейшие политические дела нашего общества, — предостерег Сергей. — Дух аристократизма надо решительно изгонять из любого политического общества, если оно всерьез полагает добиться успеха.
— Что ж, и в этом ты прав.
Они подошли к дому, который принадлежал отцу Пестеля. Павел имел квартиру в офицерских казармах, но этот месяц жил у отца — здесь ему удобнее было работать над Уставом. В прихожей их встретил слуга, они сбросили ему на руки шубы и поднялись наверх.
В кабинете, полном книг, у стены стоял кожаный диван. Он был накрыт пуховым одеялом, а сверх одеяла лежали три пышные подушки в алых шелковых наволочках, украшенных русскою вышивкой. Пестель выдернул нижнюю подушку, ножницами начал осторожно с уголка потрошить ее чрево, сделал лаз, запустил в мягкое перо руку и вытащил оттуда тетрадь с прилипшими к ней перышками и пухом. Дунул на тетрадь — пух взлетел в воздух и медленно опустился на ковер.
На письменный стол из белой карельской березы Пестель поставил запотевший пузатый кувшин с холодным клюквенным морсом, две кружки и поставец с сухарями. Сергей с удовольствием выпил кружку и начал хрустеть сухарем, рассыпавшимся и таявшим на его крупных, плотных, белых, как снег, зубах.
— Я, Сергей, считаю, что на первых порах нашего бытия, пока общество не накопило необходимый опыт, мы должны ограничиться воздействием на умы и приобретением новых членов, — прочитав несколько уставных правил, пояснил Пестель. — С этим моим мнением согласны все — и Бурцов, и твой брат Матвей, и Никита Муравьев, и Катенин, и братья Калошины, и Шипов, и Трубецкой...
— А как думают Илья Долгоруков и Федор Шаховской?
— Оба они, как члены статутной комиссии, не возражают.
— Читай дальше...
Пестель читал ту часть Устава, в которой подробно излагались обряды приема новых членов в Союз спасения. На лице Пестеля то появлялась, то пропадала лукавая улыбка, будто читающий что-то видел между строк, но не хотел об этом поведать слушающему — мол, догадайся сам. А следующий все больше хмурился и наконец сказал с явным неодобрением этой части:
— Слишком торжественно, Павел, ну, совсем как у масонов. Еще не хватает только священно-артельских синих шаровар и поясов с кинжалами. Зачем нам эти игрища? Пускай ими тешатся бесплодные старики, иссушившие слабый свой ум на сочинении масонских правил и обрядов. Неужели, Павел, ты не чувствуешь всей ненужности таких украшательств?
— Я это делаю сознательно, Сергей, для маскировки, для того, чтобы легче сбивать со следа полицейских ищеек, — возразил Пестель. — Масонская обрядность нам на пользу! Я думаю ввести как обязательное правило многоступенчатую клятву...
— То есть?
— Первое: вступающий дает клятву сохранить в строжайшей тайне все, что ему будет сказано, если он не согласен с мнением нашего Союза.
— Я не возражаю против такой клятвы.
— По вступлении в наше общество каждый дает вторую клятву. Словом, каждая ступень, не исключая старейшин, должна приносить особую клятву.
— И все это в сопровождении торжественного обряда?
— Думаю, что да.
— Смотри, Павел, тяжеловесность масонского священнодейства не оттолкнула бы от нас людей серьезных, которым претит такая пышная театральность.
— Я думал об этом. Пускай жар-птица революции русской, пока отрастают ее крылья и укрепляются маховые перья, предстанет перед неискушенными в виде безобидно каркающей вороны в пестром масонском оперении. Для начала не страшно. Масоны, с их уставами и обрядами, настоящая находка для нас, лучшего и не придумаешь. Потому-то я и подгоняю под масонские некоторые наши уставные правила! Мы будем из масонских лож черпать полезных для нашего дела людей, таких, как братья Чаадаевы; одних держать на примете, других нечувствительно, но усиленно приготовлять для открытия им нашей тайны. Еще нам надо отвоевать и сделать своим филиалом Вольное общество любителей словесности, — разворачивал программу действий Пестель. — В настоящем его виде это Вольное общество плывет без руля и без ветрил... Хорошо бы посадить туда рулевым умного человека. Федор Глинка подошел бы для такой роли. Кстати, каковы виды на Глинку?
— Глинка уже наш! Вопрос о его вступлении недавно решен Матвеем в моем присутствии, — сообщил Сергей.
— Отлично! — Пестель тряхнул головою и полистал тетрадь. — Ну что ж, послушай дальше. «Каждому члену Общества вменяется в обязанность приискивать людей, способных и достойных войти в состав Общества. О таковых следует давать заранее Обществу знать, чтобы можно было собрать о них каждому члену сведения. Не удостоверяться о достоинствах и доброй нравственности их по одним слухам, но стараться изыскивать средства испытывать их. Самим членам вести себя и поступать во всех отношениях как по службе, так и в частном быту таким образом, чтоб никогда не заслужить ни малейшей укоризны». — Перекинув лист тетради, Пестель спросил: — Как находишь? Эту главу я оттачивал вместе с Матвеем и Никитой Муравьевыми.
— Хорошо отточили, полностью одобряю! Тут не обряды, не форма, а само существо дела, — похвалил Сергей. — Можно еще вот что добавить по разделу практических действий. Каждый член Тайного общества должен порицать Аракчеева и Долгорукова, военные поселения, рабство и палки, леность вельмож, слепую доверенность к правителям канцелярий, жестокость и неосмотрительность уголовной полиции, крайнюю небрежность ее при первоначальных следствиях. Необходимо также добиваться всеми способами открытых судов. Ведь закрытый суд в государстве — это первый и вернейший признак абсолютного бесправия людей, закоренелой азиатчины, тиранства...
Пестель тотчас записал на полях слова Муравьева-Апостола.
— Потом, — сказал он, — внесем твое предложение в основной текст. Теперь еще один немаловажный вопрос. Непременно надо, чтобы у тех, кто будет руководить нашим Союзом, имелось ясное представление об его облике и конечных целях. Цель наша: уничтожение крепостничества и установление конституционной монархии. Союз наш — организация от начала и до конца революционная. И могущие в нем происходить перемены, которые относятся к его устройству, не должны изменить или отклонить его революционного направления. В этом суть Устава. Впрочем, на первых порах о нашем радикализме пускай знают немногие. Остальным можно глухо объяснить, что целью Общества является введение нового порядка в управлении.
Сергей задумался и, после продолжительного молчания, проговорил:
— Пойдет ли на пользу Обществу такая двойственность Устава: полная ясность целей для немногих и нарочитая неясность для многих?
— Мы начинаем дело, до нас никому не ведомое, ошибки неизбежны, — ответил Пестель. — Но приходится считаться с фактами — уже сейчас есть признаки расслоения в Обществе...
— Ты имеешь в виду отход от нашего дела Александра?
— Не принимай мои слова буквально...
Сергей, взволнованный, встал, прошелся по кабинету из угла в угол. Остановился перед Пестелем, спросил:
— Какие у тебя доказательства относительно его отступничества?
— Он уже заговорил о программе медленного влияния на мнения, — с раздражением ответил Пестель и, взяв со стола курительную трубку, начал набивать ее табаком.
— Это недоразумение, — убежденно сказал Сергей. — Александра я знаю, он никогда не отшатнется... Да и как ему решиться на такой безрассудный шаг? Не вместе ли с нами он закладывал основы Союза спасения? А если что-то не так сказал — это понятно. Сейчас у него голова кругом оттого, что он безумно влюблен... Любовь... Любовь... Любовь... Вот чем он бредит последнее время...
— А ты разве не влюблен? А мне разве чуждо это великое чувство? Нельзя любовь делать ответственной за то, за что должен отвечать сам, и только сам, — встав из кресла, жестко отчеканил Пестель. Вокруг губ его легли складки, он точно постарел на много лет. — На любовь взваливают все свои проступки лишь люди ветреные, непостоянные и малодушные. Да едва ли и доступно им чувство настоящей любви?..