артиллерийских снарядов всех систем.
Весной 1916 годе 9-ю армию основательно пополнили личным составом, готовя ее кнаступлению. В 103-й дивизии имелось 16 батальонов по тысяче человек в каждом,но лишь 36 легких полевых орудий и 30 бомбометов при 32 штатных пулеметах. Ктому времени большинство офицеров дивизии уже побывало в боях, однако кадровыхкомандиров, как уже говорилось, оставалось сравнительно мало, не более 8—10 наполк, ибо значительная их часть погибла. Так, сильный урон понесли мы всередине декабря 1915 года, когда в течение недели пытались прорваться западнееХотина. Удалось оттеснить австрийцев верст на 15 и продвинуться до линииДоброновце — Боян. А затем армия вновь перешла к позиционной войне.
В течение зимы полк неоднократно выводился из окопов на отдых в дивизионныйрезерв. Эти дни использовались прежде всего для санитарной обработки солдат вполевых банях-землянках, построенных их же руками, для починки или заменыизносившегося обмундирования, снаряжения и оружия и, конечно, для отдыха. Еслинахождение в резерве затягивалось, занимались и военной учебой. С нами,младшими офицерами полка, занятия вели командиры батальонов. Как правило, делосводилось к коллективной читке уставов — строевого, полевого, дисциплинарного ивнутренней службы. Солдат же в основном изводили муштрою, надеясь тем самымдобиться от них дисциплинированности. Еще по прибытии в полк многие офицерыпредупреждали меня о низкой дисциплине, причем не только среди рядовых, но дажесреди унтер-офицеров. Кое-кто советовал мне при этом меньше либеральничать ипобольше следовать старому прусскому правилу, гласившему, что солдат долженбояться палки капрала сильнее, чем пули врага.
Я не собирался следовать подобным советам. Мне было хорошо известно, что вармии царской России среди командного состава наблюдались две тенденции. Однаиз них, преобладавшая, порождалась самим положением армии в эксплуататорскомгосударстве. Офицеры, выходцы главным образом из имущих классов, детидворян-помещиков, банкиров, заводчиков, фабрикантов, купцов и буржуазнойинтеллигенции, с недоверием относились к одетым в военную форму рабочим икрестьянам. Большинство офицеров видело в палке капрала главное средствовоспитания солдат. Грубость с подчиненными, надменность и неприкрытаявраждебность к ним были нормой поведения офицерства, в частности начальниканашей дивизии генерала И. К. Сарафова.
Но в военной обстановке такие взаимоотношения солдат и командиров былинемыслимы. Повиновение, держащееся на страхе перед наказанием, немного стоит.Лишь только армия попадет в тяжелые боевые условия, от такого повиновения неостается и следа. Чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно,чтобы подчиненные доверяли командирам. Это всегда прекрасно понимали передовыерусские офицеры. Они строили свои взаимоотношения с подчиненными на уважении ихчеловеческого достоинства, заботились о них. Такими были генералиссимус Л. В.Суворов и генерал-фельдмаршал М. И. Кутузов, офицеры-декабристы, поручикинаиболее передовой части русского офицерства. Такие офицеры находили путь ксердцу и разуму солдат, хотя из-за классового антагонизма, существовавшего вцарской армии между солдатами и офицерами, путь этот был не . простой.
Что касается меня, то я старался следовать науке обращения с подчиненными,которую извлекал из прочитанных книг. Особенно запали мне в сердце слова М. И.Драгомирова. Он еще в 1859 году, находясь при штабе Сардинской армии во времяавстро-итало-французской войны, начал разрабатывать свой тезис о решающемзначении нравственного фактора в воинском деле. У меня на фронте были с собойвыписки из его работ.
Понятно, что не все и не сразу получалось у меня гладко. Интересы солдат и целивоевавшей царской армии были слишком различными. Однако я оставался вернымпринципам Драгомирова. Постепенно ото дало свои результаты. В частности, уменя, как правило, почти не возникало никаких недоразумений с подчиненными, чтов то время было редкостью.
Весной 1916 года, незадолго до начала Брусиловского прорыва, я был назначенкомандиром первой роты. Через некоторое время командир полка полковник Леонтьевпризнал ее одной из лучших в полку по подготовке, воинской дисциплине ибоеспособности. Как мне кажется, успех объяснялся доверием, которое оказывалимне солдаты. Я до сих пор помню некоторых солдат. Через много лет, послеВеликой Отечественной войны я получил несколько писем от своих сослуживцев,живо напомнивших мне то нелегкое время. Я был очень благодарен им и позволюпривести из их писем выдержки, которые мне очень дороги.
В январе 1946 года бывший рядовой первой роты 409-го Новохоперского полка А. Т.Кисличенко (село Студенец Каневского района, Киевской области) на мой ответ наего первое письмо писал мне: «Через 28 лет Вы не забыли, с кем влачилиокопную жизнь на фронте… В эту Отечественную войну я опять был в армии, нехолост, как в ту войну, а вместе с сыном — политруком Васей, который погиб подЛенинградом в марте 1942 года… Фашисты поглумились над моей родной деревней,сожгли все 200 дворов, разрушили колхозное хозяйство, но мы уже на 60%восстановили. Живу в колхозе… На память посылаю Вам собственноестихотворение». Начиналось оно словами:
Мне помнятся те дни невзгод, страданий
В ущельях вздыбленных Карпат...
Эти воспоминания хранят и другие мои боевые товарищи. Житель финского городаТурку (Або) А. В. Эйхвальд писал мне в 1956 году: «Осенью текущего годаисполнится 40 лет со времени боев на высотах под Кирлибабой. Помните ли Вы ещеВашего финского младшего офицера первой роты славного 409-го Новохоперскогополка, участвовавшего в них?»
И сейчас пишет мне из Киева бывший младший офицер нашей роты, старый партиец,ныне персональный пенсионер, Михаил Васильевич Кравчук. Несмотря на то чтопрошло более полувека с тех нор, моя дружба с этим изумительнейшей душичеловеком нисколько не увяла.
Приятным сюрпризом была для меня еще одна встреча с прошлым, которая произошлаблагодаря уфимцу Ф. Т. Мухаметзянову. Он прислал мне фотографию, на которойизображены мы с бывшим адъютантом 409-го полка Константином ДмитриевичемБездетновым. Мы были с ним очень дружны. До назначения на должность адъютантаон был офицером одной из рот, в полк поступил примерно в одно время со мной,тоже по окончании школы прапорщиков. Снимок сделан в августе 1917 года вОдессе, куда я, временно исполнявший в те дни должность командира батальона,был командирован после серьезных боев, а К. Д. Бездетное находился гам наизлечении. С фотографии глядят два молодых бравых поручика. Ф. Т. Мухаметзяновпишет, что в декабре 1971 года вместе с фотокорреспондентом газеты оказался вдеревне Вечтомовке, Бураевского района, Башкирской АССР, у учителя-пенсионераДмитрия Григорьевича Рябкова, бывшего также моим другом по 409-му полку,который и показал им фото. На обороте моей рукой написано: «На добруюпамять Мите. 12. VII. 17 г.» Поверх снимка видны два адреса — К. Д.Бездетнова и мой. Как сообщил Д. Г. Рябков, он и Бездетнов вместе служили в409-м полку, где Дмитрий Григорьевич Рябков был командиром роты. Он работалучителем начальной школы в башкирских деревнях, открывал там первые русскиеклассы. Теперь ему за 80. Эта фотография всколыхнула пережитое, навеялавоспоминания. Я припомнил наши многочисленные беседы, которые мы вели в те днис Дмитрием Григорьевичем. В них я который раз убеждался, что передовая частьстарого офицерства неизбежно должна была прийти к мысли, что ее долг — всегда иво всем быть вместе со своим народом, служить ему, защищать его интересы.Именно эти офицеры сразу признали Советскую власть, хотя пришли к этомупризнанию по-разному.
Но вернусь к фронтовым будням. Весной 1916 года подготовка к весенне-летнейкампании и разработка плана действий войск на русско-германском фронтепроходила под сильным нажимом объединенного командования англо-французскихвойск на западноевропейском театре военных действий. От России требовали начатькрупное наступление сразу же по окончании весенней распутицы, чтобы не датьпротивнику возможности перебросить свои войска с Восточного фронта наЗападный. По утвержденному царской ставкой плану главный удар из районаМолодечно на Вильно должен был нанести Западный фронт, которым командовалгенерал Эверт. На Юго-Западный фронт, в командование которым в конце марта 1916года вступил генерал А. А. Брусилов, возлагалась задача нанести предварительныйэнергичный удар на Луцк и далее на Ковель силами 8-й армии из района к северуот Дубно. Это облегчило бы наступление войск Западного фронта. Сосредоточив нанаправлении главного удара 8-й армии А. М. Каледина большое количество сил исредств, А. А. Брусилов решил наступать одновременно сразу на участках всехсвоих армий, с тем чтобы лишить врага возможности маневрировать резервами.Южнее 8-й армии должна была нанести удар на Броды и далее на Львов 11-я армиягенерала В. В. Сахарова. Еще южнее, на Галич, наступала 7-я армия генерала Д.Г. Щербачева, и, наконец, наша, 9-я армия двигалась на Коломыю.
Войска 9-й армии за зиму несколько отдохнули, оправились от неудач 1915 года изаблаговременно готовились к наступлению. Против нас по-прежнему стояла 7-яавстрийская армия генерала Пфлянцера-Балтина; солдаты, а в некоторой мере иофицеры радовались, что нам придется иметь дело не с немцами, а с австрийцами,которые были слабее. В начале каждой артиллерийской перестрелки мы поглядывалина цвет разрыва и, увидев знакомую розовую дымку, которую давали австрийскиеснаряды, облегченно вздыхали. В составе 9-й армии готовились к наступлению33-й. 41-й и 11-й пехотные корпуса. На ее левом фланге дислоцировались невходившие в постоянные корпуса 82-я и наша, 103-я, пехотные дивизии, а ещелевее — 3-й кавалерийский корпус. Две упомянутые дивизии длительное времясражались рядом, и нередко их объединяли в сводный корпус, которым в этихслучаях командовал почти всегда начальник 82-й дивизии генерал М. Н. Промтов.
Перед Брусиловским наступлением обе бригады нашей дивизии занимали 10-верстный