участок северо-занаднее Бонна. Перед нами расстилалась водная гладь реки Прутшириной в 40 м и глубиной в 4 м. Мосты через реку были взорваны, весеннееполоводье сделало реку многоводной, закрыло броды. Правый берег реки был вышелевого, и противнику было легче просматривать наши позиции.
Наступать в полосе сводного корпуса в условиях весенней распутицы казалосьнелегким делом. И все же мы с нетерпением поглядывали вперед, хотя и знали, чтонас ждут сильные вражеские укрепления и огонь тяжелой артиллерии. От непогодытраншеи наших окопов раскисли. В убежищах для отдыха было крайне сыро инеуютно. «Лисьи норы», сделанные в течение зимы, в которых мыукрывались при артобстреле, осели. Ходы сообщения были очень узкими. Встречнымв них трудно было разойтись, а переноска раненых требовала чуть ли не цирковойловкости. Вдали виднелись уступы Восточных Карпат, покрытые лесами. Всенадеялись, что там, сбив неприятеля с его позиций, мы обретем более сносныеусловия. И вот снова и снова мы изучаем ряды кольев с проволокой перед чужимиокопами, считаем рогатки, подтаскиваем по ночам пулеметы к гнездам стрехсторонним обстрелом, продолжаем устраивать бойницы для дополнительногонаблюдения.
Артиллерийской подготовкой 22 мая началось знаменитое наступление войскЮго-Западного фронта, вошедшее в историю под названием «Брусиловскогопрорыва». И хотя его результаты по вине соседнего, Западного фронта иверховного командования в должной мере использованы не были, оно приобреломировую известность, повлияв на ход и исход первой мировой войны. Немалоезначение имело оно и для меня лично, так как по-своему способствовалоформированию моих взглядов на ведение боя. Закалка, которую я приобрел во времянаступления, помогла мне в дальнейшем, а опыт организации боевых действий вмасштабах подразделений разного рода пригодился в годы гражданской войны. Я,как и большинство моих сослуживцев, относился к самому наступлению сэнтузиазмом: русской армии предстояло освобождать Карпатские земли.
Должен сказать, что картины, которые пришлось наблюдать, после того какБуковина осталась позади, укрепляли в нас именно это представление. Местныежители, которые именовались тогда русинами, встречали нас с распростертымиобъятиями и рассказывали о своей нелегкой доле. Австрийские власти, смотревшиена них как на чужеземцев, яростно преследовали всех, кого они могли заподозритьв «русофильстве». Значительная часть местной славянской интеллигенциибыла арестована и загнана в концентрационный лагерь «Телергоф», окотором ходили страшные легенды. Провинция, плодородная и обычно довольнобогатая, была сильно опустошена. Война повсюду оставила свои зловещие следы.
Наступление развивалось так. В первые же дни мая 41-й и 11-й корпуса нанеслиудар на участке Онут — Доброновце. Наш сводный корпус двинулся 24 мая. Тут, врайоне Нейтральной горы, австрийцы произвели газобаллонную атаку, и в 412-мпехотном полку, как рассказывали, пострадало до сорока человек. Началасьпаника. Суток двое напряженно, до рези в глазах все вглядывались в сторонупозиций противника. Принимали за газы каждое облачко или небольшой сгустоктумана и радовались, когда ветер дул не в нашу сторону. Положение изменилось 28мая, когда линия вражеской обороны была прорвана. Между прочим, австрийскиеукрепления отличались от немецких той особенностью, что немцы вторую и третьюлинии обороны делали едва ли не сильнее первой, австрийцы сосредоточивалиглавные усилия именно на первой. Прорвешь ее — и покатился фронт вперед!
Так было и на сей раз. Пока правый фланг продвигался к Садагуре и Котцману, аоттуда стал поворачивать на северо-запад к Станиславу (Ивано-Франковску) иДелятину, наш левый фланг форсировал Прут, захватил Чсрновицы (Черновцы) иустремился на юго-запад и юг. 9-я армия шла с боями как бы веером, расширяясвое оперативное пространство. 3-й кавкорпус направил свои дивизии вдольрумынской границы, отсекая Румынию от Австро-Венгрии, а наша пехотная дивизия,его ближайший сосед, преодолела хребты Обчина-Маре и Обчина-Фередэу. В приказепо армии сообщалось, что при взятии Черновиц отличился командир ротыНовоузенского пехотного полка капитан Самарцев, первым ворвавшийся в город.
Между тем местность заметно повышалась. В долине Прута предгорья поднимались на120 м, в долине реки Серет-Молдавский мы находились на высоте уже 270 м надуровнем моря, в долине Сучавы — на 360 м, в долине Молдовы — на высоте 430 м.Нам приходилось форсировать ряд мелких речушек. Дороги, которыми мы шли вгустых лесах, по мере продвижения переходили в горные тропы. Пейзаж становилсявсе более суровым: угрюмые ущелья, высокие, до двух километров пики.
Нижняя Буковина осталась позади. Начались селения гуцулов. Все чаще намприходилось располагаться под открытым небом. Этот период быстрого наступленияпомог мне приобрести недостававший опыт руководства подразделением во встречномбою и на марше. Я внимательно наблюдал за действиями старших по должности.Подмечал не только их приемы вождения войск, но и методы общения с«нижними чинами». И снова бросалось в глаза наличие тех же тенденций.Одни офицеры вообще считали излишним думать об этом и поступали как бог на душуположит; другие полагали, что лучшее средство повседневного общения с солдатами— жестокость и как можно более строгие наказания. Третьи пытались найти дорогук сердцу подчиненного, однако каждый — по-своему. Расскажу, в частности, о том,как делал это командир 3-го кавкорпуса граф Ф. А. Келлер, храбрый солдат, нопосредственный, мягко говоря,военачальник.
Познакомиться с ним мне довелось при следующих обстоятельствах. Дойдя вКарпатах до долины реки Бистрица, мы надеялись в несколько дней добраться доперевалов на хребте Родна и спуститься в Трансильванию. Однако темп наступлениязамедлился.
Австрийцы зацепились за перевалы. 9-я армия потеряла в ходе черновицкогопрорыва до половины личного состава, и мы топтались в течение июля и августа наместе, в районе Кирлибаба, Кимполунг, Якобени, Дорна-Ватра, а затем вообщеостановились. Однажды генерал Келлер потребовал для охраны своего штаба,разместившегося в Кимполунге, пехотный батальон. Наш 409-й полк, находившийся врезерве, оказался подчиненным ему. Послали первый батальон, во главе которогопосле потери в боях большого числа офицеров оказался я. Прибываю в расположениекавкорпуса и докладываю начальнику штаба. Тот удивленно смотрит на меня,интересуется, сколько мне лет (мне шел тогда 22-й год), и уходит в другуюкомнату здания. Оттуда выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкойсмотрит на меня, затем берет мою голову в свои ручищи и басит: «Еще двагода войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!».
Именно тогда, находясь несколько дней при штабе кавкорпуса графа Келлера, мнедовелось наблюдать картины, вроде, например, такой. В стороне от нашегобатальона, проводившего занятия на небольшом плацу, на опушке леса по дорогепрогуливался граф. Едет мимо казак. Командир корпуса, будучи по самой природесвоей до мозга костей монархистом и держимордой, но разыгрывая из себя наглазах подчиненных демократа, подзывает его, садится рядом с ним на срубленноедерево, угощает табачком и ведет непринужденную беседу. Затем отпускает«осчастливленного» солдата. Мне, однако, такой «метод»общения был ни к чему, ибо я и без того проводил все дни и ночи вместе сбатальоном.
14 августа 1916 года Румыния, преодолев двухлетние колебания, объявилаАвстро-Венгрии войну. Ближайшие же месяцы показали, что наша новая союзницасовершенно не была готова к военным испытаниям и уже к ноябрю потерпелапоражение. Пал Бухарест. Треть всей румынской армии попала в плен. Оставшиесябоеспособные части отвели в провинцию Молдова, и в декабре они заняли позицииот Монастырки до Ирештидевице. Русскому командованию пришлось сдвинуть весьфронт на юг, чтобы прикрыть Бессарабию. Возник новый, Румынский фронт: севернее2-й румынской армии теперь стояла наша 9-я армия, а русские 4-я и 6-я армиизаслонили открытый участок фронта от Ирештидевице до Черного моря. 103-юдивизию бросали с участка на участок. Мы то прикрывали от наступавших черезРумынию немцев город Бакэу, то в районе Гимеша держали оборону противсоединений германской армии генерала Герока. Не раз приходилось сражаться бок обок с новыми союзниками, и мы вдоволь насмотрелись на бытовавшие у них в армиии возмущавшие нас беспорядки.
Между тем положение резко осложнилось. 9-я армия стояла на участкепротяженностью в 200 верст. Снабжение стало плохим. Среди румын рослагерманофильская пропаганда, и к нам они относились не очень-то дружелюбно. Рядвысокопоставленных румынских военнослужащих перешли на сторону противника. Сполучением в марте 1917 года известия о том, что в Петрограде революция, чтоцарь отрекся от престола, в жизни нашего полка, дивизии, армии, Румынскогофронта и всей России началась новая полоса.
Не успели войска присягнуть новой власти, как обстановка снова крутоизменилась. Возникли солдатские Советы и комитеты. Большевики повели борьбу занародные массы, а на фронте — прежде всего за солдат, основную часть которыхсоставляли крестьяне. Большевистская ячейка, вскоре появившаяся в Новохоперскомполку, действовала активно и целеустремленно, стремясь оторвать солдат отмелкобуржуазных соглашателей и повести за собой «нижние чины».Приводя в беседах с рядовыми простые, понятные, хорошо знакомые примеры изфронтовой жизни, агитаторы-большевики Киченко, Середа и другие разъяснялисолдатам программу своей партии, агитировали против продолженияимпериалистической войны, рассеивали иллюзии «революционногооборончества» и веру во Временное правительство.
Рост влияния большевиков определялся отчасти тем, как далеко находились армииот столицы. Северный фронт революционизировался быстрее Западного, Западный —быстрее Юго-Западного, а тот — быстрее Румынского. На нашем, Румынском фронтереакционные силы имели значительное влияние и всячески противодействовалиполитической работе большевиков.
Русскими войсками на Румынском фронте командовал монархистски настроенныйгенерал Щербачев, сменивший своего единомышленника генерала Сахарова, который