ошибок. Были они и при проведении Восточнопрусской операции. Допустим, нам не удалось предотвратить отход главных сил 2-й немецкой армии за Вислу, в Восточную Померанию. Этот упрек в адрес тогдашних работников Ставки и Генштаба справедлив. Но не следует приписывать Ставке и Генштабу то, что они не принимали мер к ускорению темпов проведения операции. Это противоречит истине. Необоснованным является обвинение Ставки и Генерального штаба также в том, что они, планируя Восточнопрусскую операцию, с самого начала всецело возлагали задачу ликвидации восточнопрусской группировки немцев лишь на 3-й Белорусский фронт, а основные усилия 2-го Белорусского направляли не против этой группировки и на взаимодействие не с 3-м, а с 1-м Белорусским фронтом, решавшим задачи на варшавско-берлинском направлении. Несправедливо также упрекать Ставку и в том, что только в ходе операции, когда выявилось, что 3-й Белорусский фронт не сможет справиться с возложенной на него задачей, она была вынуждена в начале 20-х чисел января повернуть основные силы 2-го Белорусского фронта на север, или даже на северо-восток. Это решение, как утверждают некоторые, явилось для 2-го Белорусского фронта не только крайне неожиданным, но и поставило его в исключительно трудное положение. Архивные документы – директивы Ставки, которые легли в основу проведения данной операции, убедительно доказывают несостоятельность таких обвинений.
В связи с тем, что Ставка в начале февраля приняла решение о переходе Прибалтийских фронтов к временной обороне, а И. В. Сталин и А. И. Антонов отбыли на Ялтинскую конференцию глав великих держав, мне было приказано возвратиться к выполнению обязанностей начальника Генерального штаба и заместителя наркома обороны. Руководство операциями Прибалтийских фронтов было возложено на командующего Ленинградским фронтом Л. А. Говорова.
По решению Ставки 6 февраля 2-й Прибалтийский фронт вобрал в себя войска 1-го Прибалтийского, управление которого в свою очередь приняло 43-ю, 39-ю и 11-ю гвардейскую армии из 3-го Белорусского фронта, получившего 50-ю, 3-ю, 48-ю, 5-ю гвардейскую танковую армии и 8-й гвардейский танковый корпус 2-го Белорусского фронта. Суть этих перестановок, которыми мне пришлось заниматься, заключалась в том, чтобы армии 2-го Белорусского фронта могли уделить основное внимание Северной Германии. Теперь армии 2-го Белорусского фронта, выйдя на Вислу к югу от Мариенбурга, как и намечалось первоначальным планом, перенацеливались Ставкой для действий непосредственно в Померании.
8 февраля с согласия Сталина (полученного из Ялты по телефону) я дал К. К. Рокоссовскому следующую директиву: «1. Центром и левым крылом фронта (2-я ударная армия, 65-я, 49-я, 70-я армии, 1-й гвардейский танковый корпус, 8-й механизированный корпус, 3-й гвардейский кавалерийский корпус и не менее четырех артдивизий прорыва) 10 февраля перейти в наступление к западу от реки Висла и не позже 20.II овладеть рубежом устье р. Вислы – Диршау – Берент – Руммельсбург – Нойштеттин. 2. В дальнейшем, с подходом 19-й армии, развивать наступление в общем направлении на Штеттин, овладеть районом Данциг, Гдыня и очистить от противника побережье вплоть до Померанской бухты»[110]. 10 февраля начался второй этап боевых действий советских войск в Восточной Пруссии – ликвидация изолированных группировок немецко-фашистских войск. Выполнение этих задач Верховное Главнокомандование возложило на 3-й Белорусский и 1-й Прибалтийский фронты. Наряду с вышеупомянутыми перемещениями, кроме того, из Прибалтики к Инстербургу перебрасывалось управление 3-й воздушной армии. Туда же, поближе к району боевых действий, переезжало и управление 1-го Прибалтийского фронта. По директиве Ставки от 9 февраля, войска 3-го Белорусского фронта должны были закончить ликвидацию хейльсбергской группировки противника, оборонявшейся к югу от Кенигсберга, к 20– 25 февраля. Балтийский флот, активными действиями обязан был сорвать снабжение Курляндских и восточнопрусских войск врага, цеплявшегося за каждый метр земли. Нам стало известно, что немецкие войска, действовавшие в Восточной Пруссии, получили задачу упорно оборонять занимаемые ими районы, чтобы как можно дольше сковывать здесь советские войска и не допустить их переброски на берлинское направление. Особое внимание при этом фашистское командование уделяло обороне хейльсбергского укрепленного района, крепости Кенигсберг и военно-морской базы Пиллау (Балтийск). Ликвидация хейльсбергской группировки началась 10 февраля и проходила в исключительно тяжелых условиях. Хейльсбергский укрепленный район имел свыше 900 железобетонных и множество деревоземляных оборонительных сооружений, а также противотанковые и противопехотные заграждения. С упорством обреченных цепляясь за каждый рубеж, за каждое укрепление, гитлеровцы стремились задержать наше продвижение вперед. Войска 3-го Белорусского фронта были утомлены ожесточенными боями, несли большие потери. Это снижало их ударную силу. 15 февраля в докладе на мое имя об этом сообщал К. К. Рокоссовский. Восполнить потери к началу второго этапа операции не удалось, так как основное внимание советское командование уделяло, естественно, берлинскому направлению. Обстановку осложняла резко ухудшившаяся погода. Действия наших войск приняли весьма напряженный и довольно затяжной характер. Преодолевая одну оборонительную позицию за другой, они медленно продвигались вперед, стремясь расколоть хейльсбергскую группировку на части, но желаемого успеха не имели.
В ночь на 18 февраля Верховный Главнокомандующий, после моего сообщения о положении дел в Восточной Пруссии, порекомендовал мне выехать туда для помощи войскам и командованию, подчеркнув, что быстрейшая ликвидация врага в Восточной Пруссии позволила бы нам за счет войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, во-первых, усилить основное, берлинское, направление и, во-вторых, освободить необходимую часть войск для подготовки их к переброске на Дальний Восток. Он посоветовал мне заранее наметить для этой цели две-три лучшие армии и предупредил, что через 2–3 месяца после капитуляции Германии я могу быть послан для руководства боевыми действиями на Дальнем Востоке. (Забегая вперед, скажу, что действительно две из трех общевойсковых армий, направленных в мае – июне 1945 года с запада на восток (5-я и 39-я), были взяты из состава войск, действовавших в Восточной Пруссии.)
Приняв рекомендацию отправиться на работу в Восточную Пруссию, я попросил освободить меня от должности начальника Генерального штаба, мотивируя это тем, что сейчас большую часть времени я стал находиться непосредственно на фронте, выполняя задания Ставки, а в Москве бываю лишь по вызовам. Я предложил утвердить в этой должности фактически исполнявшего ее А. И. Антонова, оставив за мной лишь должность заместителя наркома обороны. Помню, Сталин с удивлением спросил:
– А разве вас не обидит такое решение?
Услышав мой ответ, он обратился к находившемуся здесь же Антонову и поинтересовался, как он относится к моему предложению. Алексей Иннокентьевич сказал, что не разделяет его. Сталин пообещал подумать, а пока подписал директиву Ставки, согласно которой я, как ее представитель, обязан был взять на себя с 22 февраля руководство боевыми действиями 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов[111]. В заключение Сталин спросил, когда я смогу отправиться на фронт. Я назвал следующий день. Верховный разрешил мне дня два побыть с семьей, сходить в театр, а 19-го вечером накануне отъезда просил вновь зайти к нему.
Разговор происходил ночью. А днем 18 февраля пришло известие, что в районе города Мельзак смертельно ранен И. Д. Черняховский. В правительственном извещении говорилось: «18 февраля скончался от тяжелого ранения, полученного на поле боя в Восточной Пруссии, командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии Черняховский Иван Данилович – верный сын большевистской партии и один из лучших руководителей Красной Армии. В лице товарища Черняховского государство потеряло одного из талантливейших молодых полководцев, выдвинувшихся в ходе Великой Отечественной войны…»
Я узнал о смерти Ивана Даниловича, находясь в Большом театре. Во время спектакля ко мне тихо подошел мой адъютант П. Г. Копылов и сказал, что меня просит к телефону Верховный Главнокомандующий. Он-то и сообщил мне эту горестную весть и сказал, что Ставка намерена поставить меня во главе 3-го Белорусского фронта.
Утрату Ивана Даниловича я переживал очень тяжело. Я близко и хорошо знал его, ценил в нем отличного полководца, беспредельной честности коммуниста, исключительной души человека. Наше первое знакомство состоялось в янва ре 1943 года, при подготовке и проведении Воронежско-Касторненской операции. И. Д. Черняховский командовал тогда 60-й армией. Начав довольно робко свою первую наступательную армейскую операцию, причем в крайне неблагоприятных погодных условиях, он, быстро овладев собой и, взяв в руки армию, блестяще выполнил поставленную задачу, освободив в первый же день Воронеж. Еще более блистательным результатом оперативного руководства со стороны молодого командарма явились боевые действия его армии при взятии Курска: город был взят в течение суток.
Особенно сблизила нас с Иваном Даниловичем общая работа в Белоруссии. Она протекала в атмосфере взаимного доверия, уважения и желания помочь друг другу. Черняховский возглавлял один из ведущих фронтов – 3-й Белорусский. То была первая фронтовая операция, которую проводил самый молодой в Красной Армии, исключительно талантливый и энергичный командующий фронтом.
Хорошее знание войск, многообразной и сложной боевой техники, умелое использование опыта других, глубокие теоретические знания позволяли Черняховскому отлично управлять войсками, входившими в состав его фронта, решать сложнейшие задачи, которые ставило перед ним Верховное Главнокомандование. В бою Черняховский находился на наиболее ответственных участках, внимательно следя за действиями своих войск и противником. Он чутко прислушивался к мнению подчиненных. Смело использовал все новое и полезное в обучении войск и организации боя. Солдаты, офицеры и генералы любили своего командующего, прежде всего за человечность и заботу о них, за отвагу и бесстрашие, за твердость и настойчивость при проведении в жизнь решений, за прямоту и простоту в обращении, за гуманность и выдержку, за требовательность к себе и к подчиненным. Да, он был строг и требователен. Но никогда не позволял себе унижать достоинство человека…