Кроме того, обостряются межэтнические отношения Северной Осетии и Ингушетии, в других республиках Северного Кавказа, а по ту сторону гор постоянная напряженность в Грузии вокруг де-факто отделившихся от нее Абхазии и Южной Осетии, где стоят российские миротворческие контингенты.
Что касается внешней политики, то поначалу Путин, глубоко тронутый трагедией террористических ударов по США 11 сентября 2001 г., предложил Вашингтону всемерную помощь и сотрудничество, что помогло, в частности, покончить с властью опекавших террористов талибов в Афганистане. Нельзя исключать, что Путин рассматривал этот шаг как поворотный – к широкому политическому и военному сотрудничеству с США в борьбе с международным терроризмом и распространением оружия массового уничтожения. Но разъяснить это президенту Бушу он, видимо, не сумел или не захотел, а поскольку в умиротворении Афганистана мы были заинтересованы не меньше американцев, этот шаг Путина так и остался положительным эпизодом, но не поворотным пунктом в отношениях.
Конечно, наибольшую ответственность за это несут США и их союзники. Похвалив Россию за поддержку в Афганистане, Вашингтон продолжил линию на развал системы ограничения и сокращения ядерных вооружений (выйдя, в частности, из Договора по ПРО), продолжил расширение НАТО на восток и начал войну в Ираке, в которой потом и увяз.
Во многих случаях более самостоятельная линия Москвы вполне оправданна и находит поддержку в Западной Европе и среди демократической оппозиции в самих США. Это относится к проблемам Ирака, Ирана, Косова, американской системы противоракетной обороны и других дестабилизирующих военных программ.
Но стратегической ошибкой, на мой взгляд, является то, что, взяв во внешней политике курс на «разновекторность» и «равноудаленность» между Западом и Востоком, христианским миром и исламом, мы утратили долгосрочные ориентиры на международном горизонте. Россия стала дрейфовать в сторону все более мощного в экономическом и военном отношении Китая, фундаменталистского исламского Ирана, воинственных режимов вроде венесуэльского, суданского, бирманского, сомнительных организаций типа Хамас в Палестине.
Не получается в современном мире «равноудаленности», она ведет к несбалансированности внешних отношений, а «многовекторность» превращается во фрагментарность, отсутствие ясных внешнеполитических приоритетов, гипертрофию политики под знаком «против» вместо курса «за».
И уж совсем не оправданно стремление подражать плохим примерам Америки – выходить из договоров об ограничении и сокращении обычных и ядерных вооружений! Это тем более непонятно, когда военные возможности России намного отстают от США и НАТО, а в российской оборонной политике остаются нерешенными множество животрепещущих проблем (начиная с дедовщины, от которой, по официальным данным, в среднем каждые полтора дня один солдат кончает жизнь самоубийством, и кончая десятками тысяч бесквартирных офицеров и положением, когда более 50 % оборонных предприятий стоят на грани банкротства или не вполне платежеспособны).
Обострив отношения с Западом, в частности, что хуже всего, с Европейским союзом, нескончаемый процесс обмена мнениями с лидерами других стран не привел к сближению позиций по главным спорным вопросам. Насколько я знаю, за десяток прошедших лет Россия, впервые с начала 60-х годов прошлого века, не подписала и не ввела в силу ни одного действительно крупного и важного договора с ведущими державами мира (помимо множества рабочих документов, коммюнике и «дорожных карт», не решающих фундаментальные проблемы отношений).
И последнее. Возвращаясь к нашим внутренним делам, в заслугу Путину можно поставить то, что, вопреки советам и настояниям многих «доброхотов», он, в соответствии с Конституцией, ушел со своего поста, как пристало в демократическом государстве. Причем ушел в здравом уме и твердой памяти, при отличном состоянии здоровья и на пике популярности внутри страны. Для державы, в которой на протяжении тысячи лет лидеры всегда покидали свой пост или по причине естественной смерти, или в результате переворотов, революций и распада государства, – это огромный по своему историческому значению положительный шаг в политическом развитии.
Часть 3 Советники и соратники
Николай Николаевич Иноземцев. Фронтовик, ученый, политик
Уже в институте Коля Иноземцев выделялся. Не только академическими способностями, но и своей при еще юном возрасте взрослостью, серьезностью и надежностью. За последний учебный год он сдал экзамены за два курса и блестяще окончил МГИМО, где был не только выдающимся студентом, но и всеми уважаемым общественником. Тогдашний директор института Ю.П. Францев говорил мне: «Иноземцев – это будущий секретарь ЦК».
По окончании института он был направлен в ответственную командировку в Китай, а по возвращении – в газету «Правда», где вскоре стал заместителем главного редактора, ведавшим всеми международными делами. Одновремено академик А.А. Арзуманян пригласил его в свой институт – Институт мировой экономики и международных отношений на должность заместителя директора.
У нас с ним с самого начала сложились дружеские и очень доверительные отношения, тем более, что по всем главным вопросам, волновавшим нас, мы оказались единомышленниками. Сближало и то, что работы у нас, что называется, были смежными: вначале журналистика, а потом – Академия наук. Что сыграло в нашей жизни не меньшую роль – Брежнев начал привлекать и его, и меня в качестве внештатных советников и «речеписцев». К этому добавлялось личное доверие и общие друзья – Гриша Морозов, Валя Зорин и другие.
Одной из наших общих идей, которыми мы досаждали Брежневу и другим руководителям, была необходимость для нашей страны как можно скорее и активнее включиться в развертывающуюся в мире научно-техническую революцию. То ли мы, то ли другие убедили – готовить по этому вопросу Пленум ЦК.
Словом, я не раз вспоминал слова Францева, предсказывавшего Иноземцеву блестящую карьеру. Но об этом же думали его враги и завистники: они понимали, что выдвижение его в политическое руководство сразу же отодвинет их далеко назад. Потому против него плелись хитроумные интриги.
Сначала арестовали его заместителя по хозяйственной части. Сварганили дело, согласно которому Иноземцев часть списываемого институтом имущества (точнее – канцелярской рухляди) якобы приказывал отвозить себе на строящуюся дачу. Ничего не получилось – зама выпустили. Тогда в самом конце 1982 года арестовали двух молодых сотрудников – Фадина и Кудюкина – уже по политическому обвинению (их в следующем году тоже выпустили), и образовали комиссию Политбюро во главе с Гришиным по проверке всей деятельности института. Она составила настоящий обвинительный акт, который мог бы преградить и путь наверх его директору, но и с этой затеей ничего не вышло – дело потухло.
Однако безвременную смерть Иноземцева вся эта постыдная возня ускорила. Так что своего – не допустить выдвижения Иноземцева на высокий политический пост – его враги и завистники все же не мытьем так катаньем добились. Но запятнать его имя они так и не смогли…
Александр Евгеньевич Бовин. Не полностью востребованный талант
Александр Евгеньевич Бовин был человеком огромного таланта и очень больших знаний.
Это очевидно миллионам его читателей и полюбивших его телезрителей и радиослушателей. Как политика его, естественно, знают меньше. Но могу заверить: и здесь, как советник руководителей страны, он был на высоте и в смысле знаний, и в смысле смелости. Точно так же остается малоизвестной общественности его дипломатическая служба в бытность его послом в государстве Израиль.
Политически Бовин был безукоризненно честным, принципиальным человеком. По этой причине он болезненно переживал ошибки и неверные шаги нашей политики в Европе, Азии, других регионах. Не боялся говорить об этом с теми, кто принимал решения.
Ему претило наше бряцание оружием, авантюристическое ввязывание в сомнительные ситуации, возникавшие в разных странах, стремление внушить другим веру в непогрешимость Москвы.
Он с трудом сдерживал себя, когда видел, как наши идеологи набрасывают на существо дела пропагандистские одежды. Во время подготовки материалов к ХХIII съезду КПСС он написал иронические куплеты о нашей общей борьбе за «чистоту марксизма-ленинизма». Там, между прочим, были такие строки:
Программа, линии, платформы…
– Чтобы сохранили свои формы,
Крахмалит Бовин, а потом
Их Брутенц гладит утюгом…
Не удержусь от искушения привести еще пару строк:
А. Беляков мрачнее тучи,
Полощет принципы. И тут же
Спешит Арбатов на подмогу,
– В ведре он кипятит эпоху.
Остается только сказать, что К.Н. Брутенц и А.С. Беляков – наши коллеги из международного отдела ЦК КПСС.
Перечитывая давние Сашины строки, я задерживаю внимание на словах о том, как мы, консультанты лидеров партии, в ведре «кипятили эпоху». По-моему, трудно точнее и лаконичнее выразить смысл наших тогдашних усилий. Хотя чаще всего они заканчивались выпуском пара.
Особенно болезненно Бовин переживал ввод наших (и других стран Варшавского Договора) войск в Чехословакию, удушение «пражской весны». Я тоже испытывал ужасный стыд за то, что мы тогда сделали, и не очень это скрывал. О моем отношении к августовским событиям 1968 года знали Бовин, Андропов, да и многие другие.
Брежнев долгое время был очень нерешителен. Кто-то ему втемяшил в голову, что если чехи не справятся с ситуацией, то именно ему, Брежневу, все будут ставить в вину, что он потерял Чехословакию. Это сильно задевало его честолюбие. Формированию у членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС негативного отношения к «пражской весне», к чехословацким реформаторам в значительной мере способствовали панические письма советника-посланника Посольства СССР в Чехословакии И.И. Удальцова, когда-то работавшего в ЦК, и записки заведующего сектором Чехословакии отдела ЦК КПСС Колесникова. Панические настроения, содержавш