– Я с радостью положу и подожгу благовония.
Мильк положил в курильницу несколько шариков пахучей скипидарной смолы, высек огонь, поджёг их. Пророк услаждал нюх пряным дымком. Грудь Батбаала трепетала во время всего такого мысленного доклада. Мысль его была сложна, хотя имела своей целью упрощенье и единообразие. Солнце-Хор, как всякий бог, обладал трояким обличьем: мёртвым, живым и духовным. То был Бог в виде человека с соколиной головой, на которой стоял солнечный диск: признак мужского начала. Но, как небесное светило он был также тройствен в своём рожденье из глубины лунного серпа. Баал Эшмун жил жизнью, которая родится, умирает и воспроизводит себя. Он был чистым бытиём и неизменным. Он – не знающий ни падений, ни взлётов – источник света для Солнца и Луны: источник, от образа, которого Мильк отпадёт и останется чистый, лучащийся жизнью диск, чьё имя Мелькарт и Тиннит. Таким вот завидным владыкой владел и управлял Мосул Кале.
– Я вижу на твоей диадеме золотое солнце. «От чего ты освятил себя символом моей власти?» —спросил Мильк.
Возникла тишина. Батбаал оказался не в силах произнести ни звука, он поклонился позабытой власти мальчика. Пророк не мог предположить, что царь-солнце начнёт своё короткое правление подобным замечанием.
– Я спрашиваю твоё первосвященство, – вновь спокойно повторил Мильк, – по какому правилу у тебя на голове диск моей власти?
– Этот диск твоего божественного отца, Баал Эшмуна, – тихо ответил Батбаал. – Ежегодно, в дни рождества, верховная коллегия Общины Знания повелевает мне первопророку надевать её по важному этому случаю.
– Это диадема Солнца; отец мне, и я отцу, как особую милость поручил право украшать красные волосы золотым диском.
Батбаал успел прийти в себя.
– Соблаговолите вспомнить, – пояснил лукумон с трона, – ведь целые сутки земля оставалась без законного повелителя. Должен же кто-то был будить и укладывать ко сну старика Мелькарта, осенять благословением народ и воздавать почести царственным предкам. На эти тяжкие дни верховная коллегия повелела мне возложить на себя эту святую регалию, торжественный убор, хранимый среди реликвий святилища Баалат и Баала Эшмуна потому, что управление народом и служба богам не терпят отлагательства. Но поскольку прибыл законный царь, будущий могущественный повелитель, я снимаю с себя этот чудесный золотой обруч.
Сказав эти слова, жрец снял с головы диадему, украшенную головой необоримого солнца, и подал её царю Мильку – ребёнку-солнцу (на время короткой его жизни). Лицо мальчика прояснилось, и владыка подошёл от курильницы к трону.
– Но соблаговоли, о Солнце, выслушать всепокорнейшую просьбу. – Однако ни в голосе Батбаала, ни в его глазах не было покорности, жрец продолжал. – Я хочу передать тебе правило верховной коллегии, всех жрецов верховного храма.
– Говори, – ответил Мильк.
– Известно ли твоему царственному святейшеству, – слышался голос от трона, – что царь, не посвящённый в сан божественного величества посредством тайного обряда, не может надеть на свою голову диадему Солнца.
– Понимаю, – сказал Мильк. – Я – царь, не имеющий сана Бога.
– И от того, я покорнейше прошу ваше святейшество назначить меня своим заместителем для исполнения религиозных церемоний.
Властная речь была сказана тоном не допускающего никакого возражения: верховный жрец и пророк чувствовал себя на высоте. Батбаал смотрел на царя, его выбеленная голова чёрным обводом ресниц и зрачка, глядела холодным взглядом в лицо мальчика.
– Хорошо, – ответил Мильк, – что ты напомнил мне о твоей важной обязанности. Моя солнечная миссия требует от меня уделить время для священного обряда посвящения в Величество, и я назначаю себе заместителя.
Говоря это, мальчик обвёл взглядом недоступное ему кресло.
– Ты будешь моим заместителем для исполнения религиозных обрядов Мелькарта, – закончил говорить мальчик.
По лицу Батбаала пробежало восторженное выражение. Мильк побледнел, а пророк сжал посиневшие губы и опустил глаза.
– Что я теперь должен сделать? – спросил мальчик.
– Короноваться Величеством и показаться народу, – ответил Батбаал, он подал царю золотую диадему, и повелитель возложил её на красные кудри. Но это ещё было не торжественное коронование Величеством, а лишь принятие царской власти.
Батбаал пропел гимн Эшмуна, моля, чтобы тот ниспослал на нового владыку диадемы солнца всякие благословения. После чего он взял золотую ложку и, повторяя молитвы, воскурил фимиам статуям богов, проявлений Величества Эшмуна, пантеону, стоявшему в ряд по четырём сторонам престола Мелькарта.
– Должен я ещё что-нибудь исполнить? – был последний вопрос мальчика.
Пророк ступал по ступеням, он оставил трон.
– Теперь твоё царское святейшество ожидает тайный обряд, а потом государственные дела.
– Значит, я могу отдохнуть.
– Поступай до утра, как знаешь, но помни, что эмблема Баал Эшмуна – диск солнца. А итифаллическое солнце – это молчание и благоразумие. Когда Мильк властвует, то по левую и по правую его руки становится Эшмун – Мать и Отец. А кто с ней и с ним сравнится?
Батбаал обнял царя и Мильк оказался допущен к целованию трона. Вслед за тем новый его хозяин воссел на престол, резные ножки, которого изображали рельефы подчинявшихся ему некогда богов. Был изображён на них и младенец Эшмун.
Глава – 11
Иной дарит щедро, и ему ещё прибавляется; а другой бережлив, и, однако же беднеет. Благотворительная душа будет насыщена, и кто напоит других, тот и сам напоен будет. На голове продающего – благословение. Притчи Тин_ниТ.
Был полдень, когда жрецы храма Мелькарта определили отношение священного быка – животного его повторения, к жителю горизонта – «Мильку». Было совершено возлияние крови-души священного быка в яму-чрево, на живую плоть мальчика. Эта тайная ритуальная формула занимала весь мир и касалась непосредственно претендента на вознесение солнцу. Тайная формула была притчей в язы цех и у маленьких людей, и у знати: народ не мог не коснуться повторного отношения Милька к солнцу. Мы смело можем предполагать от них интереса к обряду, охватывающего пространство, не говоря уж о том, что общее для всех это пространство заставляло выслушивать такие новости с известным волнением.
Итак, храм – Обиталище Солнца – обиталище того, кто утром Мильк, в полдень Мелькарт, а вечером Баал Хаммон: того, кто открывает глаза и родится свет, кто закрывает глаза и родится тьма: того, кто считал своей супругой Тиннит – луну, украшающую тьму. Итак, храм красный, осиянный двумя бронзовыми столпами, что стояли на изголовье великого входа, увенчивался цветами лилий, кувшинами вина, пирогами, чашами с мёдом, птицей и всяческими плодами.
В этот полдень иерофанты Мелькарта, по обычаю с обритыми головами, в белых мантиях, курили смолкой перед живым повторением Бога: Великим Быком – быком с золотым затылком, лирообразными рогами и могучими ядрами. Он стоял во дворе храма, который совершенно не походил на другие красные храмы Мелькарта ни видом, ни общими очертаниями. Всё святилище блестело и сверкало золотом Солнца, отчего у всех мистов слезились глаза, а чужестранцы, спасаясь от этого сияния, накидывали на голову башлыки и плащи. Кровли его обводных стен были из золота, золотые лучи сыпались, отлетали в виде животных, которыми храм был наполнен. Всё здесь сверкало позолоченным знаком Солнца, будь то крылатый диск или зубчатое колесо, что красуется или золотым шаром, или золотым яблоком, а то и спиральным щитом целомудрия или пастушеским посохом. Тут был храм зажмуренных глаз.
Тысячелетний храм он был и по своему духу. Здесь процветала премудрая учёность, которая касалась измерения и строения чисто воображаемых правильных трёхмерных тел и определяющих их плоскостей, которые, пересекаясь под равными углами, образуют чистые линии и сходятся в одной точке треугольника, не имеющего никакой протяжённости и не занимающего никакого пространства, хотя и существующего. Святилище расположенное, как раз у вершины такого треугольника, со своим дворцом и лобным местом, представляло собой равнобедренный треугольник, вершина, которого, по мысли Общины Знания, точно и в действительности совпадала с вершиной божественного треугольника – дельтой. И на эту вершину вздымалась мощь. Высоко вверху, где грани треугольника, сходились, еже утрене вспыхивал золотой обелиск с первым лучом зари солнца. Но особое место здесь имела могила бога, что являлась и тофетом – место сожжения мальчиков. То было самое популярное деяние, являвшееся лабиринтом с бронзовым существом из человечьего тулова и головой быка. Этого гиганта из металла называли Астерий (Звёздный). Каменная ограда огораживала всю территорию храмового комплекса.
Возле ворот – ведших в дельту – с отчеканенными изображениями десяти подвигов Мелькарта, находилась открытая, усаженная деревьями площадь – лобное место, где народ ожидал Царя и Величество. Этот двор служил местом сходок, здесь же стояли алтари. Первоначально алтарей было два – по числу столпов – они были из бронзы и на них иерофанты поддерживали негасимое пламя. Позже появился и третий алтарь, на котором были изваяны сцены рождения Баал Эшмуна, что привело к полному подчинению им Мелькарта. Жертвенники обливались кровью жертв ежедневно, кровь по желобу стекала к морю. Сам храм у дельты был построен из камня, но сверху был остроконечный хором из кедровых балок и досок. Балки хорома не сменены были якобы со времени основания храма. Тщательно сохранение первоначального строения горячего дома играло важную роль в культе героя.
Вышли на двор служители бога со слезившимися – оттого, что часто глядели на солнце – глазами, и блестящими обритыми головами, носившие не только белые мантии, но и короткие набедренники древних времён. Они смешались с толпой, в которую женщины в женских платьях не допускались и охотно беседовали со всеми, кто желал познакомиться с их премудростью, дававшей гарантию божественного покровительства и, следовательно, какой-то безопасности в жизни. Казалось, что иерофантам велено это было свыше, казалось, что они только и ждут расспросов, чтобы высказаться в пользу своего почтенного культа, древних преданий и мифов.