ладыкой хлебов.
– Я не премину народ отблагодарить. Я знаю, как и сделаю для него то, что и хотел делать. А теперь, Батбаал, я назову тебе своё имя!
– Сделай это, но я ничего у тебя не допытывался, потому что я осторожен, и мне лучше вовсе не знать твоих обстоятельств, чтобы не запутаться в них ненароком: лучше, пожалуй, не делай этого.
– Такая опасность ни мне, ни тебе не грозит, но ведь должен ты, должен знать, имя человека, передавая его Астерию.
– Ну, так, как же тебя зовут?
– Мильтиад сын Магона.
Они несколько минут молчали и видели друг друга – в этот миг – смутными тенями.
– Хорошо, Мильтиад, – сказал через некоторое время пророк Эшмуна. – Ты назвал мне своё истинное имя. А теперь омойся от бычьей души-крови, ибо Солнце должно трогаться дальше.
«Прощай мир, – подумал мальчик. – Пусть предстоящая ночь ласково убаюкает меня в своих объятиях и пусть голова моя почиёт у неё на груди, как моя детская головка покоилась у материнского сердца!»
Лунное бдение – 3
Кто ищет добро, тот ищет благоволения. Кто ищет зло, к тому оно и придёт. Надеющийся на богатство падёт. Благо ищущие, как листья, будут зеленеть. Расстраивающий дом получит ветер, а глупый будет рабом. Плод – древо жизни, оно привлекает души. Так воздается тем, кто паче нечестивому. Притчи ТинниТ.
В 671243 лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. У Тейи Ань Нетери колебания. Знала ли она обо всем происходящем? Безусловно знала, ибо активно выискивала интересовавшие её новости. В Мосул Кале у неё оставались сеть агентов. Основной проблемой, которая решалась в Мосул Кале, была варяжья гвардия. Народы континента тасовались, тартессии переселяли на берега Волги, а варяги двигались на юг. Тысячи людей, назавтра оказывались в другом крае. Действия вассальных правителей чрезвычайно занимали ум Ань Ти, фактического повелителя.
– Все мои планы вдруг ограничились пределами моего большого города. Я будто ушла на покой. Я занята сегодня лишь моей семьей, моим одиночеством, моим домом. А между тем «столица» моя кишит подозрительными лицами. Теперь город будет походить на большой двор казармы.
Все, кто был как-то связаны с Ань Ти Нетери, получали или ждали от неё милостей. Исчезали самые подозрительные лица, неизвестно, зачем здесь оказавшиеся. Чем же была вызвана эта скрытая деятельность отторгаемой миром властелина? Что томило необузданную натуру. Тщеславие? Обида? Жажда реванша или гнев стареющей женщины? Выступая через несколько дней на лобном месте рынка, она как бы мимоходом обронила:
«Я не увижу никакого величия в том, чтобы завершить свою жизнь, как потерявшая всё состояние».
Многозначительное заявление! И нельзя сказать, чтобы оно осталось незамеченным. Противники Исиды всё еще боялись её, а потому ко всякому слову повергаемой по-прежнему внимательно прислушивались.
Щит, прибитый к вратам должен был напоминать и защищать, но он вдруг пропал:
– Я решила уезжать. Союзники не верны мне обязательствами, поэтому я могу отозвать себя, но пока что условно. Зная, какое недовольство вызывают принятые мною меры, я могу объяснить моим гвардейцам, каковы причины, побуждают меня отозвать себя в Пан Ти Капую, и посмотрим, сумеют ли враги вырвать у меня из сердца моих старых варяг.
Алорку удалось потушить эту её внезапную вспышку. Но тем не менее, она пригрозила:
– Ну что ж, я, пожалуй, останусь верна своему обещанию, но, если у меня появятся новые основания для жалоб, я буду считать себя свободной от всего, что пообещала. Враги, что меня окружают, движимы лишь страстями или ненавистью. Они вызовут лишь отторжение и погубят себя. Тракиев считают легкомысленными, но они ничего не забывают. Страна нуждается в том, чтобы ею управляла твердая рука.
Сильная рука была одна, и потому Ань Ти Нетери логично заключила свой монолог:
«Сейчас все устали и хотят мира любой ценой. Через год всем станет стыдно, что уступили не сражаясь. И тогда колеблющиеся перебегут в мой лагерь».
Прошло две недели. Конкретных планов у неё не могло возникнуть, мысль о том, что ещё не всё потеряно, что еще всё можно сохранить, будоражила её ум, о чём она и высказывалась с присущей ему афористичностью:
– Опасна, пока жива.
Ань Ти Нетери успокоилась, полагая, что обратный ход истории невозможен. Алорк, писарь, предупредил её:
– Кийя опасна всегда – бездействует она или нет. Память о славе и удивительной судьбе по-прежнему жива на востоке и прежде всего в Ань Ти о Кийи. Было бы неверно полагать, что её прежние сторонники потеряли сердечную привязанность к ней, имеющей над ними магическую власть. Власть эту она сохраняет, пока жива. До той поры пока она будет находиться вблизи от трона Исизы Тан Була, следует отдавать себе отчет в том, что с именем Кийи будут связаны и честолюбивые помыслы по поводу пролива Босфора. Поэтому замышляет она заговоры или нет, напугана она своим положением или нет, она всегда будет представлять собой огромную опасность. Она будет опасна даже мертвый.
Он прямо указывал ей на пути избавления от соперницы. Вот что Алорк пишет:
«Стремясь любым путем показать своё величие Ань Ти Нетери обратилась к Ань о Кийе со странным посланием, в котором убеждала, что для Тейи Ань Нетери неприлично быть правителем маленького городка Пан Ти Капуи. Она напоминала Кийе, что пребывание Ань Ти Нетери в Исизе Тан Буле отвечает её намерению возвыситься в жизни, так как этот город близко расположен от пролива Босфор. В связи с такой близостью Тейя может оказаться без вины виноватой и без всякого желания со своей стороны возбудить волнения и вызвать тревогу».
А раз так, Кийя может поддаться на уговоры своих придворных и изменить положение её невмешательства в дела Босфорского пролива. Им претил титул, который служил теперь лишь горьким напоминанием о былом могуществе, но в новых обстоятельствах мог стать источником роста величия, так как свидетельствовал в пользу того, что Кийя – Великая Жена Гет Бел Ра Амона (Гай Мельгарда) не отказалась от своих притязаний. Это науськивание дошло до ума Кийи: получившая армию, она наслаждалась созревшим своим новым положением и не хотела ничего слышать о Старшей Жене Гет Бел Ра Амона, соседке по гарему.
Алорк пишет по этому поводу:
«Кийя поняла, многому научилась. Улавливая настроение придворных, подлаживалось к нему. Её слух услаждали байками такого рода:
– Что до Тейи Ань Нетери, то это живой труп, не обладающий каким-либо влиянием и ещё не погребённый. Видно, сколь несчастно это столь знаменитое семейство: мать и убитый ею сын, что о ней стыдно говорить».
Тейя протяжно застонала и повернула голову. Сквозь приоткрытое веко, она единственным карим глазом рассматривала каменную комнату, освещенной тусклым светом подсвечников. В голове её тяжко пульсировало, нутро тяготила тошнота. Она потеряла сознание и лежала на спине, лежала неподвижно, якобы в обмороке, а как могла пыталась восстановить связность мысли, превозмогая тупую боль в голове. Зрело презрение к себе за старость и доверчивость.
– Вот, зашевелилась… Очнулась, кажется. – Алорк тщательно поправлял подушку.
По полу шаркали его подошвы, и его руки, ухватив верх её туники, крепко встряхнули старуху.
– Хватит безмолвствовать, открой глаз.
Тейя решила не откликаться и притвориться бездыханной. Но не тут-то было: Алорк снова её встряхнул. Она моргнула единственным глазом и слегка прищурила его и довольно кивнула головой.
– Не будем больше терять времени. Продолжим запись.
Тейя услышала, что открылась дверь и чьи-то сандалии застучали куда-то вниз. Она повернула голову и оглядел всё помещение – с высоким сводом, и судя по сухости, хорошо протопленное. К потолку были прикреплены два канделябра, освещавшие пространство. Возле стола Тейя заметила человека, в чистой белой тунике, он сидел в кресле и какое-то время он молчал, а затем заговорил суховатым голосом, настолько тихим, что Тейя с трудом могла его расслышать:
– Чтобы вы не питали подозрений, скажу сразу: ваш обморок не будут услышан никому за пределами этой комнаты.
По хребту старухи поползли удовлетворительные признаки. Была лишь одна причина, её обморок касался её здоровья, а это тайна.
– Вот и славно, – перехватила она его взгляд. – Ты понимаешь, что тебя ждёт. Не хочу уязвлять твою бесспорно сообразительную голову словами о том, что рано или поздно ты выложишь всё в записях.
– Хозяйка натаскивает меня усердно, но с записями придётся повозиться. Алорку в ремесле письма нет равных. При наличии времени у меня заговорит и камень. – признавался Алорк.
– Тейя, отнюдь не камень, а всего лишь мешок плоти, крови и костей. Со своими слабостями. Ты расскажешь всем, то что все хотят знать. Вопрос лишь в том, сколько ты по упорству своей жизни продержишься. Но на выяснение этого у тебя уйма времени…, впрочем, можно поступить и по-другому: мы продолжим истории прямо сейчас и избавим себя от малоприятного.
Тейя открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут же снова сжала губы. Первое, что она внушала себе, это ни в коем случае не обдумав не раскрывать рта и не произносить ни слова. Стоит заговорить, и дверь общения считай, что открыта. Мало-помалу начинают вытягиваться сведения и ещё открываешь дознавателю возможность установить с тобой связь, позволяя ему узнать всю подноготную историй.
– Понятно, – вздохнул Алорк. – Что ж, тогда приступим.
Единственным звуком, разбавляющим тишину, был шелест падающих капель дождя за ставнями окон. Наконец обозначился звук возвращающихся шагов: мерное шарканье мягких сандалий по ступеням. Отворилась дверь: вошли две служанки. Сморщив нос, они небрежно оглядели старуху.
– Чего вы от нас хотите, хозяйка?
– Хочу знать, почему пахнет жареным луком в такое позднее время? Какие у меня виды касательно кухни? Чем располагает повар и какое именно блюдо мне призвать?