– Куда!
– Не беспокойся, – Милон подхватил жнец и, держа его наготове, стал подбираться к дереву. Найл, заинтриговавшись броской окраской, тронулся следом. Не удержался и Симеон. Побег был изумительно красив; оттенки богатые, разнообразные – осенний сад, да и только. Симеон, подавшись вперед, разглядывал гроздья.
– Интересно, они съедобные?
Найл в этот момент попытался воспользоваться вторым зрением. Оказалось напрасно, потому что уже устал; пришлось, застыв лицом, сосредоточиться, и вот удалось включить внутреннее восприятие. Но едва это произошло, как Найла пронзило ощущение смутной тревоги. И побег и дерево были живыми существами и полностью сознавали их присутствие. Когда Милон, сделав шаг вперед, потянулся за гроздью, Найл схватил его за руку.
– Стой, не суйся.
Не успел выкрикнуть, как нижняя часть побега, прочно вросшая, казалось, в землю, распрямилась и змеей метнулась к Милону; по его поясу чиркнул в попытке сомкнуться похожий на волосатое корневище придаток. Милон резко отскочил назад, и корневище ослабило хватку. Тут дерево сухо зашелестело листвой, будто в разочаровании.
– Мерзавка! – выкрикнул Милон и вскинул жнец. Но не успел нажать на спуск, как Найл, подскочив, с силой пригнул ствол книзу.
– Не смей!
– С какой стати?! – раздраженно пыхнул Милон, силясь поднять ствол.
– Я что сказал! – Найл обеими руками даванул ствол книзу, пока тот не ткнулся вертикально вниз. Милон с сердитой гримасой уступил.
– Но почему? – он в сердитом недоумении пожал плечами.
– Хочешь добраться до берега живым? – спросил Найл.
– А то как же, – Милон потупился.
– Тогда про жнец забудь.
Милон, негодующе фыркнув, отошел и сел.
– Что тебя навело на такую мысль? – спросил у Найла Симеон.
– Здесь ведь все растения друг друга сознают. Уничтожишь одно, и уже все это чувствуют.
– Ну и что? Станут чуть осторожнее, всего-то.
– А вот и нет. Они губительней здешних животных, поскольку лишены способности двигаться. Стоит убить одно, как уж все начинают выискивать способ извести непрошенного гостя.
Они сидели, развязывая мешки. Симеон полюбопытствовал:
– Как тебе все это пришло в голову?
– Сложно ответить, – сказал Найл, покачав головой. – Просто чувствую.
– Потому и сказал, что низиной идти безопаснее?
– Да.
– Так вот почему ты побросал жнецы в реку? – насмешливо улыбнулся Доггинз.
Милон воззрился, не веря глазам.
– Ты побросал жнецы в воду? – Найл кивнул. – Но зачем?
– Затем, что… – подобрать нужные слова оказалось не так-то просто.
– Потому что, если есть желание в Дельте уцелеть, надо, хочешь не хочешь, стать частью Дельты. Нужно расположить ее к себе.
– А если кто-то вдруг возьмет и нападет, тогда что? Спор давался непросто, умы у собеседников отстояли слишком далеко друг от друга.
– Ну как это еще объяснишь? – Найл пожал плечами. Симеон, однако, смотрел на него с заинтересованным любопытством.
– А вот взял бы да попробовал.
Найл глубоко вздохнул. С чего начать?
– В Дельте каждый организм приспособлен как-то нападать и защищаться. Но жнецы., они слишком… беспрекословны, что ли. – Попробовал встрять Милон, но Симеон досадливо отмахнулся: помалкивай, мол. – Они так мощны, что дают нам ощущение… мнимой безопасности, – Найл чувствовал, что изъясняется недостаточно внятно.
– Ложной силы? – переиначил Симеон.
– Совершенно верно! – Найл обрадовался: понимают, значит. – Именно, ложной силы. Мы из-за них чувствуем себя сильнее, чем есть на самом деле. И получается, что они мешают нам уяснить нашу истинную силу… – он легонько постучал себе по лбу.
– Но пауки развили в себе больше такой силы, чем мы, – спокойно заметил Симеон. Найл тряхнул головой.
– Если б так, они бы имели право на господство. Но дело обстоит иначе.
Доггинз, с набитым ртом:
– Дайте парню поесть спокойно.
Симеон смотрел на Найла с глубоким интересом.
– Так что там насчет пауков?
– Они на самом деле не сильнее нас. Просто мы не научились использовать собственную силу по-настоящему, – Найл осуждающе мелькнул глазами на Милона. – И не овладеем ей никогда, пока будем полагаться на жнецы.
– Но как нам без жнецов биться с пауками? – спросил Симеон и добавил:
– Или скажешь, может, что бороться с ними и не надо?
– Бороться, безусловно, надо, – сказал Найл, – но их же методом. И рано или поздно нам придется научиться жить с ними в мире.
Доггинз взглянул на товарища с удивлением:
– Я-то думал, ты мечтаешь с ними покончить.
– Да, вначале. Но это было до прихода в Дельту.
– А теперь ты что, против жнецов? – спросил Симеон.
– Категорически, – был ответ.
– Почему?
– Потому что если пустим их в ход, то не удержимся от соблазна истребить пауков всех поголовно.
– И что, ты считаешь, нам надо со жнецами делать? – спросил Милон.
– Если желаешь знать, что я на этот счет думаю… – Найл умолк в нерешительности.
– Да, желаем, – сказал за всех Симеон.
– Я считаю, нам надо повыбрасывать их вон в то озерцо.
Милон поперхнулся от таких слов. Симеон сердито на него махнул, чтобы молчал, а сам нарочито спокойно спросил:
– И что хорошего, по-твоему, это даст? Найл поймал себя на мысли, что все это время непроизвольно смотрел на слепые, умолкшие глаза Манефона.
– Для начала, это бы вернуло зрение Манефону. Не успев еще произнести, он запоздало спохватился и тотчас пожалел о сказанном. Но слово не воробей. Доггинз глянул на Найла, да остро так.
– Ты в самом деле так думаешь?
– Да, – однако, чувствовал Найл себя хвастливым подростком, пытающимся сейчас выкрутиться перед сверстниками. На Манефона стыдно было и смотреть.
– В таком случае, – медленно проговорил Симеон, – нам, вероятно, есть смысл попробовать, – он оглядел остальных.
У Найла упало сердце. Он уже собирался сказать, что не это имел в виду. И тут впервые подал голос Манефон:
– Я не хочу, чтобы для меня кто-то приносил жертвы.
Голос был блеклым, невыразительным, но, судя по всему, Найл заронил надежду.
Все поглядели сначала друг на друга, затем вместе – на Манефона. Каждый ощущал себя виноватым в том, что Манефон вот ослеп, а они все зрячие. Симеон поднял взор в сторону моря.
– Худшее позади. Повезет, так через пару часов дойдем до моря.
Глаза у всех остановились на Доггинзе. Тот делал вид, что ест и не прислушивается, но по лицу-то видно: чувствует, что ждут его решения. В конце концов, он дернул плечом.
– Ладно, поступайте как знаете.
– Совсем обезумели! – выдохнул Милон, оторопело округлив глаза.
Ему никто не ответил. Он повернулся к Найлу:
– Как ты думаешь, это поможет Уллику? Найл качнул головой, не сказав ничего. Милон беспомощно развел руками и отвернулся. Симеон протянул свой жнец Найлу.
– Ну что, попробуй?
Найл молча принял оружие. Направляясь медленно к озерцу, он в душе заклинал растение-властитель. Украдкой посмотрел в его сторону. С этого угла оно выглядело до крайности неброско, как любой другой холм. Найл взошел на косогор, выдающийся над озерцом, поднял жнец на головой и швырнул его как можно дальше. В момент броска ощутилась странная возвышенная радость, содержащая элемент злорадства. Затем повернулся; Симеон протягивал ему второй жнец. Найл опять бросил изо всех сил. Оружие с плеском вошло в воду и кануло – только его и видели. Третий жнец Симеон потянул из рук Милона; тот расстался с оружием неохотно. Жнец, кувыркаясь в воздухе, полетел к середине озерца следом за первыми двумя. Когда раздался всплеск, поверхность озерца на секунду взбурлила.
– Там что-то сидит, – угрюмо заметил Догтинз.
– Хорошо, если жрать не хочет, – вставил Милон.
Все смотрели на Манефона, незрячее лицо которого было уставлено в сторону озерца. Затем Симеон бережно взял его за руку.
– Омой себе глаза в воде, – Манефон стал опускаться на колени, не сознавая, что до воды надо еще пройти метра три. – Нет, не здесь. Поди сюда.
Его подвели к месту, где склон полого сходил к воде. Здесь Манефон встал на колени и опускал разведенные руки, пока не коснулся ими поверхности. Затем, склонив голову, плеснул бурой воды себе в глаза. И пронзительно вскрикнул от боли:
– Жжется! – он отпрянул, отчаянно натирая глаза руками. Подбежал Милон и поднес тряпицу, которую Манефон, стиснув зубы, прижал к лицу, Найл согнулся и, черпнув, тоже плеснул себе в глаза. Не стерпев, он вскрикнул: вода была соленой от минералов и жгла, будто кислота. Несколько капель стекло в рот – тьфу, горечь!
Доггинз сунул Манефону бутыль, где еще оставалось на четверть вина.
– На-ка вот, хлебни, – Манефон мотнул головой и оттолкнул посудину; ему, очевидно, было не до этого. Симеон опустился возле слепого на колени и взял его за запястье.
– А ну, дай взглянуть.
Манефон понемногу унялся и поднял лицо, все еще страдальчески постанывая. Симеон, бормоча что-то утешительное, возложил пальцы на распухшую щеку Манефона и осторожно, бережно оттянул нижнее веко. Манефон неожиданно замер. Лицо у него неузнаваемо переменилось.
– Я… я тебя вижу!
С видимым усилием он открыл оба глаза и вперился в Симеона. И тут он захохотал – громово, безудержно, стирая бегущие по щекам слезы. Изо всех сил расширив веки, он оглядывался вокруг себя.
– Я снова, снова могу видеть!
Манефон вскочил на ноги, облапил Найла и стиснул так, что тот аж поперхнулся. Жесткая борода царапала Найлу ухо. – Все как ты говорил, так и вышло!
– Ты отчетливо нас различаешь? – осведомился Симеон. Манефон крупно моргнул.
– Не сказать чтобы очень. Но я вижу, вижу! – он вновь огляделся с восторгом и изумлением.
Милон посматривал на Найла с благоговейным ужасом.
– Как у тебя это получилось? Какое-то волшебство? Найл пожал плечами.
– Да что ты. Видимо, вода. Она, должно быть, вывела отраву.
Но взгляд Милона красноречиво говорил: давай, мол, не скромничай.