Внезапно без стука, стремительно в его кабинет влетел начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-лейтенант Кузьмин. Перед собой он подталкивал в спину молодого командира 217 артполка подполковника Шевчука.
– Вы почему, товарищ начальник политотдела, не привлекаете этого зарвавшегося и вконец обленившегося подполковника к партийной ответственности? – так сверхкатегорично прозвучал вопрос-требование из уст Кузьмина.
От неожиданности появления незваных посетителей и от такой беспардонности начальника Эдуард Александрович ударил кулаком по столу, вскочил навстречу вошедшим, и от его спокойствия не осталось и следа.
– А вы почему врываетесь в кабинет начальника политотдела дивизии без стука? Я назначен на эту должность по решению военного отдела ЦК КПСС и мне лучше знать, кого и за что привлекать к партийной ответственности, – это было сказано в лицо генералу Кузьмину. А командиру полка начальник политотдела бросил:
– А вам, товарищ подполковник, я руки не подам, если ещё раз увижу, что с вами как с нашкодившим мальчишкой будут обращаться какие-то зарвавшиеся начальники. Идите и командуйте полком!
Эдуард Александрович повернулся к генералу, который успел присесть на стул напротив его стола и выглядел растерянным. Поддержки его воспитательного порыва не получилось. Более того, он был публично, если не оскорблен, то никак не поддержан. Начальник политотдела взволнованно прошелся по кабинету, сел за стол и посмотрел на Кузьмина. Наступила пауза, которой каждый из них пытался найти оправдание и которую надо было кому-то прерывать.
– У тебя сигарет нет? – робко, как-то заискивающе спросил Кузьмин.
Эдуард Александрович отодвинул ящик стола (всё-таки свершалось то, что недавно хотелось), достал пачку сигарет и дрожащей рукой протянул её генералу. Тот такой же дрожащей рукой с трудом вытащил сигарету из пачки. Вдвоём они кое-как раскурили сигареты и молча уставились друг на друга.
– Вот жизнь какая гадская, – спокойно и даже жалостливо сказал генерал. Хотя было сказано грубее и не совсем литературным языком. – Всё куда-то бежим, всё торопимся…
– Не говорите, Владимир Иванович! Всё на нервах. Где тут в души заглядывать? Какой тут индивидуальный подход в воспитательной работе? Какая тут гештальтпсихология?
– Что ты сказал? Это на каком языке прозвучало? Да, ладно… Не объясняй – почитаю. А ты можешь быть резким, Эдуард Александрович. Не ожидал!
– Так, ведь есть с кого брать пример, Владимир Иванович!
– Неужели я таким со стороны могу казаться?
– Не только казаться, но и быть, Владимир Иванович!
– Ну, ты, брат, не обижайся на меня. Я ведь за дело переживаю.
– Все мы переживаем за дело. Но, видимо, по-разному.
Они расстались успокоенными и довольными взаимопониманием, которое так неожиданно установилось между ними.
Вскоре Эдуард Александрович был переведен в Москву на преподавательскую работу в академию. Они поздравляли друг друга с праздниками. Чаще звонил генерал Кузьмин, он предлагал воспользоваться его служебной машиной: до аэропорта или вокзала, или просто по каким-либо делам. Эдуард Александрович благодарил и от таких предложений отказывался. Всегда было видно, что Кузьмин как-то хотел сгладить ту неловкость, случившуюся когда-то в кабинете начальника политотдела. А Эдуард Александрович четко помнил звук треснувшего на столе стекла, когда он в сердцах ударил по нему, выскакивая навстречу растерявшемуся генералу.
Об отношении к собственной славе (Бегельдинов Т. Я.)
Я памятник воздвиг себе…
Личное присутствие вредит славе
Проза жизни и героика, возвышенное и низменное, прекрасное и безобразное – как часто эти два начала сочетаются в одном и том же событии, историческом факте или в конкретном человеке. Как часто мы находим смешное в трагедии и, наоборот, в смешном нам видятся оттенки героизма и трагедии. И никуда нам не деться от разнообразных проявлений законов материалистической диалектики, которые направляют нас и объясняют всё сущее на земле. Но нельзя объяснить, как люди – каждый на свой лад – относятся к собственным успехам и достижениям.
В городе Фрунзе [24] на улице XXII партсъезда, переходящей в Ленинский проспект, когда-то стоял бронзовый бюст – памятник дважды герою Советского Союза лётчику-штурмовику капитану Талгату Якубековичу Бегельдинову. Была такая практика. Стоял он в соответствие с Указом Президиума Верховного Совета СССР (01.08.1939 г.) «О дополнительных знаках отличия для Героев Советского Союза», в котором статья 3-я гласила: «Герой Советского Союза, совершивший вторичный героический подвиг… награждается второй медалью “Герой Советского Союза”, и… сооружается бронзовый бюст на родине Героя». Так советское государство отмечало особо отличившихся своих сынов.
Молодой казах Талгат Бегельдинов, выросший во Фрунзе, отличился не раз. За годы войны 305 раз поднимал он воздушную машину в бой, сбил пять самолетов сам и два – в составе группы. С воздуха уничтожил более 20 танков, два локомотива, вагоны с техникой и живой силой, а также несколько артиллерийских установок. Потому что он был штурмовиком. А штурмовикам давали звание Героя после 1943 года за 50–60, а позже – за 80 боевых вылетов. У Талгата первая звезда была за выполнение 155 боевых вылетов (на 27 июня 1944 года); второй звездой был награждён за выполнение 275 боевых вылетов (на 15 марта 1945 года). После он будет вспоминать, что больше всего любил вылетать на разведку и бомбёжку танков. На бомбардировку аэродромов он, как и все, уходил с тяжелым сердцем, потому что знал: выжить есть шансы у 10 % вылетевших, а у 90 % – шансов не было вовсе. Но ему везло.
И вот каждый раз, когда позволяли обстоятельства, после войны Талгат возвращался в город своей юности, где был установлен ему бронзовый бюст. Этот маленький довоенный одноэтажный Фрунзе его взрастил, выучил, поставил на крыло. Единственным украшением города тогда была роскошная панорама гор киргизского Ала-Тоо. Самые высокие вершины его поднимались ледовым ансамблем над междуречьем Ала-Арчи и Аламедина. Вторым украшением были сады и парки. Трудно сейчас поверить, что город был основан в полупустыне. Администрация города, простые горожане в довоенный период сделали всё возможное, чтобы превратить Фрунзе в город-сад. Каждый горожанин обязан был рядом с домом вдоль улицы высадить не менее 25 деревьев, каждый приезжий купец обязан был с дохода своей торговли выделить средства на озеленение города.
И почти каждое возвращение в юность Талгата было связано с посещением им его же памятника. Он понимал, что Родина отметила его собственные заслуги. Но этот памятник стал напоминанием всем горожанам о Великой войне. И относился он к собственному изображению со смешанными чувствами: и гордился собой, и удивлялся своей судьбе, и презирал себя бронзового. Потому и позволял себе после ресторана подойти к своему памятнику и помочиться на постамент.
Стоя перед своим изображением, он, сначала подполковник, а потом и полковник в отставке, с сочувствием смотрел на себя, молодого капитана, у которого только начиналась жизнь и были непонятные перспективы. Тогда, в прошлом, его окружали боевые друзья, которые не дожили до победы. Это в первую очередь командир эскадрильи Герой Советского Союза майор Степан Демьянович Пошивальников – удивительно простой украинский парень, храбрый до безумия лётчик, обретший крылья в знаменитой Качинской авиашколе. Поднимаясь в небо вместе с ним, Талгат понимал, что нет предела мужеству и героизму советского человека, когда он защищает от врагов святая святых – свою любимую Отчизну.
Где его стрелок по фамилии Яковленко – здоровый и большой парень, спасший ему жизнь? Когда их самолёт был сбит над занятой фашистами территорией, он, как пёрышко, схватил своего раненного командира и понёс по гуще леса, удаляясь от погони, но подорвался на минном поле и умер.
С гордостью дважды герой Талгат Бегельдинов вспоминал о своём заключительном полете над Прагой 10 мая 1945 года. Тогда часть города не приняла капитуляцию, что угрожало новыми разрушениями. Капитан Бегельдинов получил приказ всей своей штурмовой группой в составе 24 самолетов в полном вооружении пролететь на бреющем полете над гитлеровцами. Но без единого выстрела. Приказ был выполнен. Звено за звеном самолеты с оглушительным ревом пролетали над головами эсэсовцев. Тогда они сложили оружие.
И вот стоящий перед своим памятником герой вынужден отмахиваться от надоедливых милиционеров, которые в силу молодости или отсутствия опыта не могут понять мотивы странного поведения пожилого ветерана, не знают его и его подвигов, и не могут понять разговора героя с самим собой.
– Это мой памятник! Что хочу, то и делаю! – говорил он стражам порядка. – И почему здесь нет моих орлов из эскадрильи? А ты стой, капитан! Тебя ещё спишут в 33 года из авиации и будешь ты перебиваться на разных почетных и не очень почетных должностях. И будешь кочевать по городам и весям, и заливать память о войне горькою… А пацанов не вернуть. Что толку от твоей молодости, красоты и твоих звёзд?
Примерно так всегда проходили свидания ветерана со своей юностью. И ходили легенды о них по всему городу. И были в этих встречах нерастраченная удаль, бунтарский дух штурмовика и светлая память о погибших товарищах. Но не было куража и гордыни!
Бегельдинов Талгат Якубекович, дважды герой Советского Союза, умер в Алма-Ате в звании генерал-майора. Он прожил долгую жизнь за своих погибших штурмовиков. Памятник, где он в бронзе запечатлён капитаном, сейчас расположен на пересечении улицы Московской и бульвара Молодой гвардии в городе с новым названием Бишкек. Много чего произошло с его первого установления. К нему приходят разные люди – ветераны и молодёжь – воздают должное отважному лётчику. И, естественно, не позволяют себе такого дерзкого, даже хулиганского отношения к бюсту, которое позволял себе сам герой.