Через открытую дверь первого этажа казармы в расположении первой роты была видна группа старших офицеров вокруг генерала, который что-то басил про политзанятия. Серега махнул через два пролета на второй этаж, вскочил в туалет и стал лихорадочно смывать жирную грязь с сапог.
– Где ты шляешься, отличник хренов? – раздался голос замполита батальона. – Марш к группе! К тебе сейчас придут на политзанятия!
Зыков стремительно вошел в класс, где расположилась сержантская группа, и увидел за столом проверяющего. Краем глаза Серега заметил на столе наполовину осушенную бутылку «Боржоми», выставленную помощником руководителя группы. Молодец помощник, подсуетился!
– Товарищ старший лейтенант! Руководитель сержантской группы второй роты лейтенант Зыков!
«Ба! Да это же вчерашний АК, он же Артем Кашкин! Страдает парень, как и я. Это хорошо!». Пока Серега размышлял, повезло ему или нет с проверяющим, в проеме двери показались погоны генерал-лейтенанта. Что-то потянуло снизу, похолодело в предчувствии печального конца. Плана проведения самостоятельной работы нет. Да и настроя на занятие никакого. В памяти мелькнули блондинка в красном платье и хозяйка комнаты, приютившая его на ночь. Но Серёга подсобрался и громко доложил:
– Товарищ генерал-лейтенант, сержантская группа второй роты 3-го мотострелкового батальона занимается самостоятельной работой по теме: «Маоизм – злейший враг, мира, социализма и прогресса»! Руководитель группы политзанятий лейтенант Зыков.
– А зачем мне самостоятельная работа? – пробасил Член военного совета – начальник политуправления округа. – Мне нужно посетить семинар! Послушать, как бойцы разбираются в современной непростой военно-политической обстановке.
Возникла пауза и тут Серега выпалил:
– Я знаю, где семинар!
– Ну, веди, если знаешь! А где пропагандист полка, кстати? Почему путаница в планах политзанятий? – гремел генеральский голос.
Третья рота находилась также на втором этаже и там, возможно, был семинар в сержантской группе. Именно туда уверенно вел кавалькаду ЧВСа [49] лейтенант Зыков. Когда он открыл дверь канцелярии третьей роты, очки у Васьки Поздеева подпрыгнули при виде непрошенных гостей.
А Серега быстро удалился восвояси к своей группе, где АК, Артем Кашкин, мучительно изображал из себя думающего и серьёзного проверяющего. На самом деле он так же, как и Серёга, удивлялся такому стечению обстоятельств. Невольно вспоминая вчерашний вечер, он чему-то улыбался и лишних вопросов не задавал. На разборе занятия в присутствии генерала старший лейтенант Кашкин отметил высокую методическую подготовку лейтенанта Зыкова и рекомендовал изучить, обобщить и довести до всех офицеров опыт молодого руководителя группы политзанятий. А при прощании, отойдя в сторону с Серёгой, АК спросил: «А куда вчера вы все так резко разбежались?»
Васька Поздеев также отделался легким испугом, так как у него тоже была самостоятельная… Больше всего досталось пропагандисту полка, опоздавшему на политзанятия, но представившему ЧВСу группу второго батальона, где у сержантской группы был семинар. Зато потом Васька, встречая Серегу, неизменно требовал моральной и материальной компенсации (в стакане) за попытку подставить друга. На что Серёга всегда парировал:
– Отстань! Это ты мне всю жизнь будешь должен! Ты разбил моё сердце и увёл мою любовь в красном платье!
Первый командир
Леонида Ивановича хоронили жарким июльским полднем. Похороны затягивались, ждали младшую дочь с какими-то бумагами. От жары спасало лишь то, что в машине старшей дочери Марины работал кондиционер. И было время вспомнить совместную службу с покойником, который находился рядом в катафалке.
Совсем недавно они нашли друг друга случайно, через социальную сеть «Одноклассники» или ещё по каким каналам – он не помнил. Знал, что Леонид Иванович перебрался в Москву из Казахстана, где увольнялся ещё из рядов Советской армии. Они часто перезванивались, он докладывал командиру о своих успехах, слышал искренние слова одобрения, и они всё собирались встретиться. Выходило – встреча состоялась, но она оказалась односторонней. Вмешались житейская суета, лень и «ковид», который подкашивал в тот год многих.
Марину он видел давно, ещё маленькой девочкой. Теперь она была сама бабкой. Молодой, но бабкой. Марина всё время сокрушалась, что десять лет назад не смогли спасти мать – Надежду Васильевну. Надежду он помнил, как волевую решительную женщину. Как-то за столом, принимая молодых, зама её мужа и его жену, она всё время философствовала на тему любви:
– Не понимаю этого слова – любить! Вот я люблю редис, люблю помидор, и я их ем. А любить человека – это что? Спать с человеком, угождать ему, делиться с ним сокровенным. Это значит любить?
Молодой лейтенант, назначенный в роту к капитану Кривошлыку заместителем по политической части, и сидящая рядом его беременная жена не понимали рассуждений хозяйки. Хотя по возрасту та была старше их всего на пять лет, её мысли были для них непонятны. Теперь выяснялось, что Надежда ушла из жизни десять лет назад. А до этого вполне успешные дочери перевезли родителей из Казахстана в Подмосковье, а одного уже Леонида Ивановича – в Москву.
– Мы становились на ноги здесь в Москве. Но нам не хватило полгода, чтобы вылечить маму. А теперь деньги есть, возможности есть, но нет мамы, – сокрушалась Марина.
А поседевший замполит вспоминал, каким лихим был командиром Леонид Иванович. Всегда чисто выбритый, подтянутый, в наглаженной военной форме одежды, он являл собой сгусток энергии и воли. О таких говорят – офицерская косточка. Но эта «косточка» была со своими амбициями, со своим характером, который не всегда мог подстраиваться под окружающую его действительность. В роте подчиненные трепетали при появлении утром на подъёме командира роты. Да и не только на подъёме. В роте в его отсутствие распевали песню на мотив популярной в то время песни «Саласпилс» [50]:
Захлебнулся детский крик
И растаял, словно ветер.
Это Леня Кривошлык,
Самый строгий на планете…
Он во всём был строг и требователен. С такой же строгостью Леонид Иванович мог дать жесткий отпор ругающемуся матом командиру корпуса генералу Мякушко:
– Вы почему меня поносите, товарищ генерал, матерными словами здесь перед моими подчиненными? Мне ответить вам тем же или уйти молча? Вы здесь повыступали пять минут и уехали, а мне с этими людьми работать и работать.
На что генерал переключал свой гнев и ненормативную лексику на командира батальона майора Голубева. Раздосадованный отпором Кривошлыка, он буквально кричал комбату: «Бери верёвку, иди, вешайся! Распустил тут всех неженок» и, повернувшись к Кривошлыку, с издевкой спрашивал:
– Ну что, доволен, интеллигент хренов?
– Я не слушал, о чём вы говорили, товарищ генерал! Меня это не касалось.
Командир роты ни поучал, ни опекал по мелочам замполита. С высоты своего опыта он приглядывался к молодому офицеру, оценивая, как тот справляется с той или иной ситуацией. А замполиту всё чаще приходилось прикрывать своего командира. Из-за проблем в семье, из-за конфликтов с начальством у Кривошлыка иногда случались срывы, когда он мог послать всё к чертям и скрыться ото всех. И хотя такие срывы были непродолжительны и нечасты, их хватило, чтобы командование приняло организационные меры и Леонид Иванович был переведен в другой гарнизон, на равнозначную должность.
Потом они встречались пару раз, но, в конце концов, потерялись. Поэтому были несказанно рады, когда на просторах интернета они смогли отыскать друг друга. Выходило так, что вся их рота – имелись в виду офицеры и прапорщики – жила и здравствовала по всем просторам бывшего Советского Союза. И даже был озвучен призыв встретиться в Подмосковье у командира. Но встреча не состоялась. У всех были свои проблемы, болячки, нехватка средств и просто свои дела.
И вот сегодня в этой июльской жаре замполит один из той самой роты прощался со своим командиром, со своей молодостью. Никогда не любивший православные поминки с их скорбной кутьёй и блинами, с разговорами вполголоса ни о чём и недосказанностью по поводу ушедших, замполит решил и в этот раз не ехать на поминки, а сказать прощальные слова на панихиде здесь, на кладбище. И он сказал:
– Сегодня мы провожаем настоящего офицера, Леонида Ивановича Кривошлыка. И хотя он дослужился до звания майора, для меня он навсегда останется молодым капитаном, настоящим командиром. Хотя он уволился майором, он воспитал, поставил на крыло будущих полковников, кандидатов наук, профессоров. Он учил нас пить спирт и не хмелеть, он учил нас играть в карты и не проигрывать, и не делать из игры культа, он учил нас оставаться людьми в любой жизненной ситуации, руководствуясь такими понятиями, как честь и совесть. Спасибо тебе, Леонид Иванович! Прощай, мой первый командир!
Был жаркий июльский полдень. Стояло пекло. К выходу из кладбища, странно улыбаясь, шел задумчивый человек. Вроде бы место нахождения его никак не должно располагать к радостным переживаниям. И он был грустен. И он был светел и радостен одновременно. Это случилось от того, что спустя много лет он всё-таки встретился со своим командиром и проводил его. А вместе с ним проводил и свою юность.
Басмач
Было в его характере и внешности много противоречивого, как во всей Азии. Хотя, причём здесь Азия? Что в Европе или Африке меньше противоречий? Просто он был уроженцем Азии, из Ферганы, где когда-то было очень развито басмаческое движение. Молодой майор, красивый мужской красотой, он напоминал Абдуллу из фильма «Белое солнце пустыни». Был он и спокойным, и сдержанным, и в то же время куда-то стремящимся, что-то выдумывающим. И часто попадающим в сомнительные истории.
Будучи командиром подразделения, умел организовать работу подчиненных так, что без него задачи решались даже лучше, чем с ним. Как-то не вязалось прозвище, данное ему сослуживцами – «Басмач», с тем, что он, мусульманин, всячески нарушал законы шариата. Может быть, поэтому к нему тянулись молодые офицеры и он не всегда показывал им положительный пример. Но был Басмач душой любой компании: в меру мудр и рассудителен, и не в меру горяч и не сдержан. Поэтому в службе случались с ним интересные истории, не способствующие его карьерному росту.