Но одно дело боевая работа, а другое дело – ожидание возвращения домой. В районе железнодорожной станции Сары-Шаган сосредоточились десятки полков и отдельных батальонов, каждому из которых требовался не один эшелон. И ожидание своей очереди могло затянуться на многие недели. Командир каждое утро уезжал на станцию и пытался ускорить погрузку – ведь мы свои, местные, нам недалеко, только до Сары-Озека.
Обстановка головокружения от успеха и ничегонеделания грозила любыми неприятностями. Хотя привычный распорядок дня, установленный в части, соблюдался – были построения в поле, обслуживание и ремонт техники, плановые политзанятия – в воздухе витало напряжение. Надо было чем-то занять головы людей.
Утром на разводе замполит полка командирам подразделений неожиданно поставил задачу:
– Вечером, после ужина, состоится смотр художественной самодеятельности. От каждого подразделения подготовить не менее трёх номеров. Стихи, танцы, песни – всё приветствуется. Не будет номеров – сами будете плясать! Жюри возглавляет начальник продовольственной службы капитан Кабин.
Морозов думал, что его распоряжение подчиненные воспримут как блажь или прихоть. Однако, и командиры, и подчиненные как будто ждали такой команды. Все с энтузиазмом стали готовиться к вечернему мероприятию. После ужина весь личный состав полка разместился амфитеатром по склонам пыльных холмов. Фары двух автомобилей, установленных по бокам на вершинах холмов, высвечивали внизу площадку для представления. Установленная позади импровизированной сцены клубная машина служила задником и гримерной и костюмерной.
Солдаты, сержанты, офицеры и прапорщики вдохновенно читали стихи, танцевали и показывали юмористические сценки. Рядовой Арапу, гагауз из Молдавии, так вошел в образ и проникновенно пел под Джанни Моранди, что возникало ощущение атмосферы какого-то песенного фестиваля в Италии.
Морозов отошел на соседний бархан в метрах пятидесяти от присутствия людей, и посмотрел на небо. Тёмный небосклон был усеян миллионами звёзд, и они были так близки к земле, что, казалось, своими объятьями обрамляют этот полевой театр. Морозов был до того и после на многих театральных представлениях. Он видел и слушал классиков союзной и мировой величины, но этот концерт ему запомнился своей пронзительностью и благородством. Небо и музыка, пустыня и вечность… В грязи, в пыли солдаты аплодировали своим товарищам и разделяли их радость. Атмосфера единения охватила всех присутствующих. Так, наверное, и на фронтах Великой Отечественной войны наши отцы и деды находили возможность радоваться жизни и тем утверждали саму жизнь!
У жюри не было больших сомнений при определении победителей смотра. Вновь, как и на боевой стрельбе, отличилась первая батарея. Ей был вручен приз – три банки консервов, включая одну большую банку компота из ананасов. Откуда, из какой заначки, достал начпрод дефицит, так и осталось тайной. Остальные лауреаты получили соответственно – две и одну банки. Но главное было не в призах, а в настроении, с которым личный состав расходился ко сну.
Прибывший поздней ночью, командир удивлённо спросил замполита:
– Что ты тут устроил без меня?
– Да, так. Повеселились малость. Главное, люди довольны, все живы и здоровы!
– Ну и я не с пустыми руками приехал. Завтра – погрузка.
Так благополучно, без потерь, с осознанием выполненного долга полк покидал эти забытые богом места, где его личный состав полтора месяца утопал в цементной пыли и жарился под раскалённым солнцем.
Как увольнялись со службы бунтари
Достигшие военного счастья увольняются генералами.
Мудрые – полковниками, умные – подполковниками,
Хитрые либо ленивые – майорами.
Люди-легенды уходят старшими лейтенантами!
В соответствие с советским законом о всеобщей воинской обязанности от 12 октября 1967 года военнослужащие подлежали увольнению с военной службы по возрасту; по состоянию здоровья в соответствии с заключением военно-врачебной комиссии; в связи с сокращением штатов; при совершении проступков, дискредитирующих высокое звание советского офицера; при осуждении судом за совершенное преступление. Уже в современной российской армии появились более гуманные формулировки о признании военно-врачебной комиссией ограниченно годным к военной службе военнослужащего, о непредвиденных семейных обстоятельствах и даже несоблюдении условий контракта. Тогда же всё было жестче и строже.
Ну, а если человек ошибся в выборе профессии или с начала военной службы всё пошло наперекосяк? Что делать в таких ситуациях? Не в петлю же лезть в расцвете сил! Два моих однокашника по училищу избрали свои неординарные пути выхода из сложной жизненной ситуации, когда служить становилось невмоготу.
Ленька Рябых после окончания училища попал в Забайкалье. Сначала служба складывалась у него вполне прилично: был он активным офицером, спортивным, не равнодушным ко всем происходящим в части событиям. И командование части, заметив его служебное рвение, через полтора года службы выдвинуло его на выборную должность секретаря партбюро отдельного батальона связи, на капитанскую должность. А выборная должность в войсках (да, и не только в войсках!) имеет свои особенности. Тут нужно быть большим дипломатом: и поддерживать во всех вопросах линию командования, и налаживать добропорядочные деловые отношения с сослуживцами. Ведь, в конечном итоге, они тебя будут избирать, и без их поддержки не видать тебе капитанских погон.
И вот этой дипломатии Ленька не проявил. Был прямой, как дорога. Правду-матку резал в глаза начальству. А добропорядочные отношения с сослуживцами мог превратить в рядовую пьянку. До выяснения отношений, кого больше любят и уважают. Короче, через год на отчетно-выборном собрании Леньку секретарём не избрали и пришлось ему возвращаться на роту (как сказали в кадрах – временно, «пока не подберём подходящую должность»). А возвращаться назад всегда больно, стыдно и не очень удобно. Пусть это другой гарнизон, где тебя никто не знает, но ты-то понимаешь, что это – твоё поражение, что ты не смог взять нужную высоту, освоить новую должность и откатываешься назад.
С таким настроением прибыл Ленька в роту, где командиром был уже уставший от службы капитан, матерщинник, грубиян и пьяница. Контакта между командиром и замом ни на деловой почве, ни на личных интересах установить не удалось. Потому, что никто не пытался устанавливать этот контакт. Каждый варился в собственном соку. Более того, Ленька стал бороться с матерщиной и грубостью командира. Он и сам был не против иногда употребить солёное словечко, но в данном случае его борьба с матом стала средством, тактическим приёмом не столько повлиять на командира, сколько облегчить себе жизнь.
Через несколько дней после прибытия в роту, оценив обстановку, Лёнька громко заявил в присутствии всех офицеров роты, что, если он услышит в стенах казармы мат, его на службе не будет. Матерщина не может быть средством общения в армейской среде, и она противоречит его жизненным, идейным и нравственным установкам. Он убывает к себе в общежитие. И так поступал всякий раз, когда слышал нелитературное слово. Дошло до того, что командир роты, приходя на службу, в первую очередь узнавал, на месте ли замполит, и только после этого давал волю всем своим чувствам. При нём же вел себя вполне корректно. От греха подальше.
А Ленька обвешал свою комнату иконами, кабалистическими знаками и всем своим видом стал демонстрировать набожность или погруженность в глубокие размышления о сути происходящего. Шутить или подтрунивать по этому поводу никто не решался. Единственно, в воздухе витал вопрос, как это духовные искания молодого политработника могут сочетаться с идеями марксизма-ленинизма и с его партийностью.
Всё разрешилось в ходе весенней проверки. Группу политзанятий сержантского состава, руководителем которой был старший лейтенант Рябых, проверял подполковник из политуправления округа. Живое участие сержантов в обсуждении тем политзанятий и ответы на вопросы проверяющему очень понравились. Чувствовалось, что группа подготовилась к итоговому занятию хорошо. Но когда подполковник решил выборочно посмотреть несколько конспектов слушателей, то обнаружил среди плановых тем политзанятий записи каких-то молитв, псалмов [52] и апокрифов [53]. Сначала он подумал, что имеет дело с единичным случаем. В армии служат и атеисты, и верующие, и какому-то не вполне сознательному бойцу вздумалось вести церковные тексты в тетради по политподготовке. Он допустил такое отклонение от общепринятого порядка. Но когда обнаружилось, что вся группа вела конспекты одинаковым образом, было проведено партийное расследование, в ходе которого было установлено следующее.
Руководитель группы политзанятий старший лейтенант Рябых первый час начитывал тему по плану занятия, а на втором часе вручал своему помощнику Псалтырь и тот добросовестно доводил до слушателей содержание церковного текста. Иногда руководитель давал пояснения по поводу трудно понимаемых вопросов. Все сержанты относились к этому процессу как игре, как к чему-то необычному и только им дозволенному. Инспекторский факт был налицо. Возник переполох, в огласке которого никто не был заинтересован. Лёньку отстранили от должности, сержантов разослали по разным подразделениям, а старый командир роты продолжил безбоязненно упражняться на «исконно командирском языке».
Таким образом карьера Леньки Рябых завершилась. Перед отъездом домой Ленька собрал несколько офицеров на прощальный ужин. И на вопрос одного из них, почему тот не снимает со стен иконы и не покует их, Лёнька ответил:
– А это я оставляю вам. Может быть, кому-то пригодится!
Коля Шарков тоже в начале службы был в передовиках. Всегда в активе, всегда в президиуме, всегда с почетной грамотой. Всё у него ладилось, всё получалось. Но то ли он вовремя уловил несоответствие темпов построения коммунизма намеченным планам. (А 1980-й год был объявлен Первым секретарём ЦК КПСС Н. С. Хрущёвым годом, когда это событие должно состояться – коммунизм должен быть построен.) То ли в Забайкальском военном округе с созданием материально-технической базы коммунизма обозначились очень большие проблемы. Но К