— Дима, ты там? — позвал он.
Ответа, естественно, не было.
— С чего ты взял, что повесился? — с явным подозрением спросил он Сашу.
Тот молча указал на просвет между туалетной дверью и косяком.
— Ну, сучонок… — пробормотал Федоров, становясь на Димину коляску. Но, едва взглянув в щель, он тут же отпрянул…
— Дуй в сарай! — крикнул он Саше. — У меня там топор лежит — слева от входа, где канистры с бензином. Постой, куда несешься — ключ возьми!..
А у двери сортира уже собирались любопытствующие «батраки» — весть о Митином самоубийстве со скоростью электрической искры разнеслась по дому.
— И чего ему в жизни не хватало? — сокрушался лжеветеран Гриша. — Поят, кормят, от ментов спасают, водярой иногда угощают… Даже ночевка — и та с бельем. Где еще такое сыщешь?
— Да все эти афганские да чеченские ветераны — с прибабахом! — заверял слепец в синих очках. — Как на войне крышу сорвало, так, видно, с концами.
— Обожди, щас Яша ему устроит, — шипела профессиональная нищенка Клавка, промышлявшая по улицам с чужими детьми.
— Если он жив еще…
Все разрешилось довольно быстро. Дверь была выломана за считанные секунды, простынный жгут перерезан принесенным с кухни ножом, тело грубо вытащено в коридор. И уже меньше чем через минуту Дима валялся на полу своей комнаты, с трудом приходя в сознание…
К счастью, импровизированная веревка не повредила дыхательных путей и пищевода. Да и провисел Митя слишком мало — минуты две-три.
— Что — вешаться в моем доме надумал? — медленно закипал Яша. Подошел к лежавшему инвалиду, от души пнул его ногой в живот. — А обо мне ты подумал, гнида? Ты что это хочешь — чтобы меня по мусорням затаскали, мокруху навесили? Детей моих осиротить хочешь, да? Да я тебе сейчас руки оторву, падаль, я тебя воспитаю… Галя, а Галя! — позвал он жену. — Там в прихожей, за дверью, резиновый шланг лежит. Принеси-ка сюда…
Нет, наверное, боли страшнее, чем боль возвращения к жизни.
Дима Ковалев очнулся от побоев, а очнувшись, очень удивился тому, что жив. И тут же понял: вновь, как и в ростовском госпитале, ему не повезло.
Он, Митя, раб. А раб ни на что не имеет права: ни на свободу, ни на желания, ни даже на собственную жизнь. И сейчас ему вновь это докажут…
Ковалев лежал на грязном дощатом полу, и Яша, стоявший слева, от души хлестал его чем-то упругим. Боль заливала все тело, наполняя собой каждую клеточку. От этой острой, пронзительной боли хотелось кричать, кататься по полу, грызть губы, но силы окончательно покинули Митю; сил не хватало даже на крик, даже на то, чтобы прикрывать голову от ударов…
Р-рааз!.. — по почкам.
Дв-ва!.. — по плечам.
Тр-ри!.. — по пояснице.
Четырр-ре!.. — ногой в пах.
И вновь:
Р-рааз!.. — по грудине.
Дв-ва!.. — ногой по локтю.
Тр-ри!..
— Я тебя, защитник Родины, научу жить, — приговаривал Яша, тяжело кхекая, — я тебя, Мересьев гребаный, воспитаю… Я за тебя, сучонок, шустрого беспризорника и задний мост к «КамАЗу» отдал. Все это денег стоит, ур-род хуев… Повесишься — кто мне мое кровное назад вернет, а?
К счастью, вскоре Дима вновь потерял сознание и сделался нечувствительным к избиению.
Яша бил его долго, минут двадцать, пока сам не устал. Бросил в угол обрезок резинового шланга, утер со лба трудовой пот.
— Сашка! — крикнул он пацаненку. — Позови там кого-нибудь, переложите его на кровать и пол подотрите…
Перешагнув через недвижное тело, лежавшее в луже крови, Яша отправился на свою половину.
— У-у, гадина, — приговаривал он по дороге, — ну, козлина… У-у, сволочь! Кормишь его, поишь, воспитываешь… А он, тварь неблагодарная, вешаться надумал. Каков герой, а?
…Спустя полчаса Яша пришел к единственно правильному, с его точки зрения, решению. После совета с Галей от Димы было решено избавиться — тем более что на днях к Федоровым должен был приехать московский цыган Егор, промышлявший точно таким же бизнесом.
— Если он надумал повеситься или зарезаться, его уже ничем не остановишь, — оценила ситуацию Галя. — Это хорошо, что сейчас случайно заметили… А если где-нибудь на улице под машину решит, броситься или на вокзале под поезд — тогда что?
— Угу, — согласно кивнул Яша, набивая трубку. — Продам я его лучше… А пока никуда выпускать не будем. Пусть дома сидит.
— Только не продешеви, как с тем пацаном, — напомнила жена. — Во сколько ты этого безногого героя поставишь?
— Он же у нас еще и музыкант… Баксов восемьсот как минимум стоит, — неторопливо раскуривая трубку, задумчиво произнес Федоров. — Штуку запрошу, девятьсот, может, и дадут.
— А кого взамен возьмешь?
— Да вон на любом вокзале, в любом доме для инвалидов, в любой психбольнице такого добра выше крыши. Еще и приплатят, лишь бы забрали… Ладно, Галя, стелись: день сегодня тяжелый выдался, очень спать хочу.
Глава 14
Так уж устроен человек: в каком бы безвыходном положении он ни оказался, сколь низкой отметки ни достигла бы его жизненная кривая, он всегда цепляется мыслью за что-нибудь светлое, за то, что может согреть душу…
Ситуация, в которой оказался Илья Корнилов, выглядела хуже не бывает.
Родительский дом, в котором Дембель прожил, с перерывом на армию, все двадцать четыре года своей жизни, перешел в полную собственность местных бандитов, и отец с матерью вынуждены будут коротать остаток дней в грязной халупе.
Бывший однополчанин Дима Ковалев, случайно обретенный несколько дней назад, потерян. Поиски по-прежнему безрезультатны: Мити нет ни на одном месте, где обычно цыгане ставят своих «батраков». Продали его в другой город, обменяли, подарили или посадили в подвал за строптивость — этого не может сказать никто.
Да и он, Дембель, оказался изгоем в собственном городе. У него нет ни копейки денег, нет даже своего угла, он вынужден избегать людных мест, чтобы не попасться на глаза бандюкам… Да и не слезут они с Дембеля, пока он жив, это уж точно.
Вот и получается, что единственный свет в окошке — Оксана Ковалева. Правда, ситуация у нее, неискушенной восемнадцатилетней девушки, немногим лучше, чем у самого Ильи.
Илья и Оксана были знакомы лишь третий день, но Дембелю казалось, будто он знает эту наивную хрупкую девушку с большими печальными глазами всю свою жизнь.
Ничто так не сближает людей, как общие беды, общие проблемы. И если такие люди всецело верят друг другу, можно не сомневаться, что любая проблема будет разрешена…
— …Ну что — завтра тем же маршрутом двинем? Откинувшись на спинку садовой скамейки, Илья закурил.
— Двинем… — печальным эхом ответила девушка.
Они сидели в городском парке, пустынном по случаю позднего вечера и промозглой слякотной оттепели.
На безлюдную парковую аллею опустились фиолетовые сумерки. Островки подтаявших за день сугробов призрачно белели меж облетевших кустов. Где-то высоко, в кронах деревьев, гортанно кричали, дрались, шумно хлопая крыльями, какие-то птицы. Ветер ворошил на асфальте палую прошлогоднюю листву. Несмотря на середину января, оттепель была в самом разгаре, и запахи сырости, плесени и свежей земли казались не зимними, но весенними…
Как и вчера, и позавчера, поиски Димы Ковалева не принесли удачи. Мити не оказалось ни у Центрального рынка, ни у кладбищенского входа, ни у Петропавловского собора, ни у Екатерининской церкви, ни у вокзалов. Случайные прохожие, таксисты и уличные торговцы, к которым обращались молодые люди, иногда подтверждали: да, действительно, несколько дней назад стояла рядом с железнодорожным вокзалом инвалидная коляска с безногим мужичком в пятнистом камуфляже. Инвалид — а веселый: на аккордеоне играл, песнями народ развлекал, шутками-прибаутками сыпал. А где он теперь, нам неведомо…
— Может, у других нищих спросить? — предложила Оксана. — Если все нищие в вашем городе работают на цыган, они-то должны знать…
— Я уже думал. — Дембель щелчком стряхнул сигаретный пепел. — Не стоит.
— Почему?
— Чтобы перед их хозяевами не светиться.
— Ну почему? — наивно спросила девушка. — Илья, я не понимаю…
— Димка мне рассказывал, что там за народец подобрался… Алкоголики, мелкие воришки, бичи, беглые алиментщики, вконец опустившаяся дрянь. Им-то с какой радости нам о Димке рассказывать? Они скорей своему хозяину Яше стукнут — за стакан водяры, несколько сигарет, просто за то, чтобы лишний раз не ударил!
Оксана болезненно закусила нижнюю губу — ровные зубы ее влажным перламутром блеснули в сумерках.
— Что же делать?
— Я же говорю — завтра по новой пойдем искать. Тем же маршрутом, по тем же точкам. И искать, искать до упора. Кто ищет, тот всегда найдет. Главное, чтобы Димку из этого города не увезли, вот что.
— А если уже увезли?
Дембель поднялся, протягивая руку девушке.
— Будем надеяться, что не увезли. Ладно, пойдем.
И они двинулись к выходу…
Уже на главном проспекте Оксана осторожно взяла Илью под руку — Корнилов ощутил, что локоть девушки неестественно напрягся; наверное, она боялась, что он воспримет это как-то не так. Дембель осторожно скосил взгляд на Оксанино лицо — огромные ее глаза, казалось, светились в вечерней полутьме.
Корнилов осторожно сжал рукой ладонь девушки, и она ответила слабым пожатием.
— Спасибо тебе… — тихонько, одними губами прошептала она.
— За что?
— Ни за что… Просто спасибо.
Удивительно, но именно теперь, в состоянии полнейшей безнадеги, Илья почувствовал уверенность, что все беды так или иначе закончатся, все проблемы разрешатся и солнце рано или поздно засветит над его головой.
Впрочем, только ли над его?
Сейчас, сумрачным январским вечером, он наконец понял: его чувства к сестре боевого товарища — не просто братские… Но надо же было такому случиться, чтобы чувства эти снизошли на Корнилова именно теперь, когда все, казалось, потеряно, когда ни в чем не видно просвета, когда будущее выглядит черным, как зимняя ночь за городом!