— Когда начались события в Польше, мы собрали отдельное совещание в Ясенево по обстановке в республике. Присутствовали десяток генералов и лично Андропов. Я сказал ему прямо, что социализм в Польше стремительно исчезает, теряет свои позиции. Юрий Владимирович задает вопрос: «На чем же он держится?». Я честно ответил: «Все держится на скелете ОРП (объединённой рабочей партии), МВД и армии. В обществе поддержки нет. Костелы имеют большее влияние, чем парткомы. Экономическая ситуация жуткая, и в первую очередь это связано с большими затратами на оборону, ведь поляки активно участвовали во многих советских оборонных проектах. В Гданьске повысили цены на мясо, при этом увеличили нормы выработки на заводах.»
— В точности, как у нас в Новочеркасске? Это какой год?
— Восьмидесятый. Не перебивай. И тут Андропов задает мне вопрос: «Сколько потребление мяса в Польше?» Отвечаю: «46–47 килограммов в год на душу населения». Он удивляется: «У нас в СССР потребление 37 килограммов, и никто не возмущается? Что они себе позволяют!». Тут я возьми и ляпни: «У нас разный уровень терпимости». Андропов позеленел, молча встал и вышел, совещание закончилось не начавшись.
— После этого вас сняли с должности?
— Нет, он все же профессионал высочайшего класса, понял, что я правду сказал, но холодность в отношениях так и осталась навсегда.
— Хорошо, что вы не сказали про потребление мяса в РСФСР, оно наверное ещё ниже общесоюзного?
— Не сыпь соль на рану. Сравнение уровня жизни РСФСР и национальных республик — табу. Вопрос очень болезненный и опасный. Хуже только обсуждение китайского вопроса. Но опять, благодаря тебе, дело сдвинулось с мертвой точки. Описание будущего, где Китай стал мировым экономическим лидером очень впечатлило кремлевских старцев. Теперь они совершенно по другому воспринимают нашего большого восточного соседа.
— Что и товарищ Лигачев к китайцам лучше теперь относится? Он же при Хрущеве идеологией и пропагандой в ЦК заведовал, самый разгар антикитайской истерики вроде.
— Нет, разругались намного раньше. И к сожалению, в том наша огромная вина. Думаю, в твоем будущем это давно уже не секрет, поэтому могу сказать открыто. После смерти Сталина возобладала идея, что Китай — это очень серьезная военная угроза для СССР.
— Будете смеяться, в моем будущем рассказывают тоже самое. Причем уже лит тридцать подряд, что Китай нападет и захватит нас вот-вот, «уже завтра». При этом никого не смущает, что у Китая плотность населения в приграничных районах ниже, чем в России! Они у себя заселять северные провинции не хотят, слишком холодно там жить, а уж Сибирь для них — это просто морозный ад.
— Печально, если так. Глупость это. Китайцы тысячу лет строили Великую стену, чтобы защититься с севера, а мы им приписываем желание, которого у них никогда не было. Знаешь, для чего решили строить БАМ? Вдоль этой железной дороги должны были возвести систему оборонительных укреплений наподобие «Линии Сталина», только на более современном уровне. На две с лишним тысячи километров. Стоимостью в двадцать миллиардов рублей. Без железной дороги такой проект построить невозможно. Вот, это и есть истинная цель строительства БАМа. Правда, потом осознали, что страна просто надорвется и отказались от безумной затеи. Как теперь выясняется из твоих слов — абсолютно правильно.
— Офигеть! Что реально хотели укрепрайоны строить? Там же непроходимые горы и тайга, наступать крупными армиями негде и некуда: две автомобильные дороги на все Прибайкалье и Туву. Это же полная бессмыслица.
— В отношениях с Китаем много бессмысленного и невероятного. Сначала товарищ Сталин помогает им создать атомную промышленность, затем через несколько лет наши маршалы предлагают провести атомную бомбардировку строящихся китайских заводов, чтобы уничтожить саму возможность Китая создать ядерное оружие.
— Жесть полная. Неужели Хрущев такое вслух озвучивал?
— Предлагали бомбардировку Китая министр обороны маршал Кулик и маршал Устинов. Даже название подобрали подходящее: «атомная кастрация». Никита Сергеевич идею не поддержал, но было поздно — информация утекла, китайские товарищи быстро узнали о таких замыслах и сильно обиделись. До сих пор расхлебываем. Так что спасибо тебе, что озвучиваешь и подтверждаешь мои мысли десятилетней давности. Лучше поздно к ним прислушаются, чем никогда. О том, что 50 тысяч ядерных зарядов для СССР — это избыточно, безумно дорого и не нужно, я писал доклады ежегодно, начиная с конца семидесятых. О том, что восемьдесят тысяч танков — это запредельно много, тоже указывал многократно. На что всегда был один ответ: «Июнь сорок первого не должен повториться!».
— М-да. Июнь не повторился, вместо него случился август. Девяносто первого года август.
Глава 10
С товарищем Лигачевым мы поссорились. Не так чтобы всерьез, но всесильный глава советского государства на меня явно обиделся. Оказывается, все наши разговоры с Леонтьевым записывались на пленку и в обязательном порядке отправлялись на стол начальству.
Можно не гадать, сам Николай Сергеевич и записывал — не доверил бы он такую скользкую миссию своим подчиненным, чтобы не расширять круг посвященных. Понимаю, приказ — есть приказ, государственная служба и интересы государства, но осадочек остался. До этого момента мне казалось, что у нас честные и доверительные отношения.
Егора Кузьмича задели слова, что он якобы был причастен к разжиганию советско-китайского конфликта. Посыпая голову пеплом учебника истории, я вынужден был признать, что зря наговаривал на доброго человека. Все оказалось с точностью до наоборот!
Гражданин Лигачев был лично знаком с товарищем Мао, и даже продемонстрировал мне фотографию, где они вдвоем улыбаются друг другу. Встречались они в 1957 году, когда будущий член ЦК еще был молодым губернатором в Новосибирской области и побывал с визитом в братском Китае. Если быть исторически точным, то работал он первым секретарем обкома, губернаторы тогда еще не водились на Руси.
Историю с планами «атомной кастрации» Китая он тоже подтвердил, охарактеризовав маршала Кулика целым рядом нецензурных эпитетов, покойному товарищу Устинову тоже досталось за внушаемость и мягкотелость. Поведал он интересную подробность: китайцы узнали об этой странной инициативе министра обороны СССР буквально на следующий день, причем от американцев! Не надо быть продвинутым попаданцем, чтобы уловить кому это реально было выгодно и чьи уши торчали за этой историей. Но за давностью лет выяснить, кто именно повлиял на Куликам и Устинова, и кто подсунул эту идею уже невозможно.
Выяснилось, пропагандой он не занимался, лишь недолгое время в середине шестидесятых годов курировал комсомольские стройки РСФСР, и к очернению Мао никоим образом не причастен. После снятия Хрущева и вовсе был сослан на хозяйственную работу в Томск, почти на двадцать лет.
На этом разговор закончился. Меня вежливо попросили на выход из кабинета.
После такой выволочки я ожидал репрессий, ужесточения режима содержания или иных неприятностей, но ничего особо не изменилось.
Высокое начальство обо мне забыло, или, скорее, сделало вид, что я не больно и нужен. В чем-то они наверняка правы: после удачного разгрома виртуального мятежа у них и так дел полно.
Возможно, это случайное совпадение, но как только я оказался в немилости у высокого начальства, так сразу пошла череда неудач.
Вдвоем со Славиком Борисовым впустую съездили в НАМИ с проектом будущей «Газели». Ехать пришлось на электричке, вместо личного автомобиля на этот раз мне выписали пропуск, впервые разрешив самостоятельно выбраться в Москву. Приняли нас сразу, по легенде мы представляли центр научно-технического творчества молодежи при МВТУ им. Баумана, и даже телефонную рекомендацию из министерства дали, а все равно проект завернули. Инженер-конструктор из НАМИ сразу зацепился за высоту кабины. По его словам, на заводе ГАЗ лишь одна камера окраски такого размера, старая уже, английского производства, купленная еще до Олимпиады, и кабина целиком в неё не войдет.
Тут я вспомнил, что ГАЗель первых выпусков имела пластиковую накладку вместо порога, наверняка именно по этой причине, и предложил использовать эту заплатку, как временное решение. Товарищи инженеры нехотя согласились, что это можно, хоть и не оптимально с точки зрения производства и эстетического совершенства. Чья бы корова мычала, тоже мне, эстеты нашлись.
В качестве морального утешения нас похвалили за качественную проработку деталей, пообещали почетную грамоту, но я бы не стал обольщаться — видно, что проект не впечатлил.
Похоже, не созрел еще советский автопром для коммерческой революции.
Вторая неудача ожидала меня на литературном фронте, причем сразу двойная. Минский журнал «Парус» мне не отдали. Причину не потрудились объяснить. С товарищем Лукьяненко и вовсе вышел конфуз: оказывается будущий писатель-фантаст еще только учится в медицинском институте в Алма-Ате, и вытащить его оттуда в ближайшие годы нет никакой разумной возможности. Разве, что в армию призвать, но это будет совсем уже не по совести. Впрочем, без собственного журнала он здесь не больно и нужен.
Еще одним признаком монаршей опалы стало возвращение на политическую сцену гражданина Каргиняна Сергея Ервандовича. Почти месяц его не было слышно и видно, а тут как черт из табакерки опять вынырнул, и сразу на главные полосы центральных газет. И, как всякая творческая личность, тут же примазался к чужим успехам, тонко намекнув во всех газетах сразу, что это он и есть — главный ум, честь и совесть, извиняюсь, идеолог нынешней эпохи. Конечно же, этот выдающийся политик с разгона вляпался в закавказские дела, извратив мои рекомендации до неузнаваемости, что впрочем, никакого результата не дало, только ещё больше запутало обстановку. Поскольку даже упоротые националисты не смогли переварить теорию о хозрасчетных нацреспубликах, да еще и на основе этно-народного самоуправления. В этот раз уважаемый Серега Ервандович превзошел сам себя по степени неадекватности.