Добежав до стены, Леон собирает пакеты, лихорадочно зашвыривая один на другой.
И останавливается.
Там, с той стороны, заводится мотор автомобиля. На глухом торце дома вспыхивают желтые круги фар, вычерчивают по стене широкую дугу и исчезают.
Обнаружив, что прижимает к груди мешок с дрянью, Леон начинает ругаться.
И ругается всю дорогу назад.
Долго, матерно и однообразно.
Граф шел ему навстречу — тонкая фигурка в длинном платье, со зверушкой на плече, при каждом шаге всплескивающей крыльями. В полосах света от редких фонарей вспыхивал пестрый наряд — синий шелк, золото вышивки, багрянец аппликаций. Фарфоровая кукла, да и только. Леон прибавил шагу.
— Ди! Ты ее бросил, почему? Ты позвал людей? Она жива, нет?
Граф остановился, сложив руки на животе. Бледное личико, неизменная улыбка.
— Кто, детектив?
— Как — кто? Шейла Берман!
— Когда я видел ее в последний раз, мисс Берман была в добром здравии и в прекрасном расположении духа.
— А! Сукин сын уволок другую женщину?
— О чем вы, детектив?
— Кью? — в пару хозяину удивился кролик.
— Та-ак. — Леон с трудом сдержал поднимающееся раздражение. — Или я ничего не понимаю, или кто-то морочит мне голову. Там, на углу, на земле лежала девушка, которую уволок маньяк. Ты как раз ее осматривал. Я видел девушку и тебя. Я побежал дальше, а ты остался. Да?
— Не совсем, мой дорогой детектив. Меня вы видели, верно. Но девушки не было.
— Блин, какая разница! Девушка, не девушка! Кто там валялся на земле?
— Не «кто», а «что». Вот это.
Граф протянул руку ладонью вверх. На ладони лежал невзрачный цветок, смятый и раздавленный.
— Что? — сквозь зубы процедил Леон. — Что ты мне суешь?
— Вы спросили, что лежало на земле, я вам показываю — это.
— Кью!
Леон попытался выдохнуть, но не получилось. Накатила черная волна, пальцы клещами сомкнулись на тонких запястьях, и Леон со всей силы приложил графа спиной о ближайшую стену. Верещащая тварь взвилась в воздух и закувыркалась над головой.
— Мозги мне фачишь, сучок? Фачишь мне мозги?
— Детектив, только не надо насилия! Что вы хотите?
— Вытряхнуть из тебя твою подлую душонку! Ты спрятал труп? Где? Отвечай!
И еще раз, со всей дури — об стену.
— Детектив! Мне больно! Отпустите…
— Щасс тебе еще не так больно будет! Отвечай, паскуда! Где труп? Ты меня отвлек! Это ты убийца!
— Леон…
Граф не сопротивлялся, прижимаясь затылком к шершавой стене. Волосы цеплялись за бетон, путались и опадали невесомыми паутинками. Глаза в пол-лица, в них испуг и недоумение. Один светлый, как свеча на окне, другой темный, как ночь за окном.
Леону стало не по себе, словно он ударил ребенка. Он ослабил хватку, но жертву не отпустил. Где-то во мраке пищала и стрекотала крылатая козявка.
— Я спрашиваю, куда ты дел тело? Где оно?
— Детектив, мисс Берман с охранником и полицейским уехала домой. Если не верите — позвоните вашему коллеге. Трупа не было. Никого не убили, Леон.
— Врешь!
— У вас есть с собой телефон. Позвоните.
Одно запястье графа Леон все-таки освободил, но второе продолжал стискивать. Левой рукой полез за мобильником, набрал номер. Рой откликнулся сразу.
— Рой, ты где? Я. Да. Когда вы уехали? А… Да, я слышу. Все в порядке? Кто тебя сменяет? После полуночи? Хорошо, отбой.
Посмотрел на графа.
Тот молчал, глядел Леону в лицо, чуть приподняв брови. В глазах уже не было испуга, но и торжества не было. Он просто ждал, когда его отпустят.
— Но я видел. Видел! Ди, ты опять пытаешься меня обдурить.
— Вовсе нет, детектив. Вам хватает самого себя.
— Поговори у меня!
Графа надо было отпускать, но отчего-то Леон медлил. Под пальцами на хрупком запястье билась жилка. Синяков я ему наставил, подумал Леон. Неожиданно граф поднял свободную руку и коснулся груди Леона таким интимным, ласковым жестом, что коп остолбенел. Прохладные пальцы скользнули по ключицам, граф убрал руку — и отбросил что-то в сторону. Картофельный очисток, сообразил детектив.
И понадеялся, что темнота скрыла краску, залившую щеки.
Черт!
Фигня какая-то в голову лезет.
— Хрен с тобой. Катись на этот раз. — Леон тряхнул головой и отступил. — Но когда-нибудь я схвачу тебя за руку.
— Вы уже это делали не раз, — паршивец, невинно улыбаясь, потер запястье. — Но дальше мы так и не продвинулись.
— Поговори у меня!
Зло сплюнув, Леон сунул руки в карманы и пошел по переулку прочь.
— Детектив!
— Чего тебе?
— Куда вы? Уже поздно.
— Куда надо! Не твое дело.
Леон шагал, сутулясь, ворча под нос и пиная консервную банку. Прижав запястье к губам, граф смотрел ему вслед, пока он не свернул за угол. Леон не видел этого, он вообще ничего вокруг не видел.
Он был зол на весь мир, и в первую очередь, на себя.
Проклятый китаец! Сто раз проклятый китаец! Мутит свои грязные делишки почти у всех на виду, а потом глазами хлопает — я не я и лошадь не моя. И эта его улыбочка! Эта улыбочка, эти накрашенные губки! Эти холеные пальчики! Эта стрижечка, эти неправдоподобно гладкие волосы, так и хочется потрогать… Ыыы!
Консервная банка улетела в темноту и грохнулась обо что-то железное.
Девчонка настоящая, не трогайте меня, мне больно, ах-ах! Не надо насилия, ах-ах! Щасс! За решетку тебя, там тебе покажут насилие! Там тебе покажут, как губки красить! Там тебе…
Леон остановился и прислушался.
По переулку, с которого он свернул, ехала машина. Промежуток между домами озарился желтым светом, метнулись тени, автомобиль скрылся за поворотом. Но далеко не отъехал, остановился, не выключая мотора.
Секунду Леон таращился в темноту, не понимая, почему вдруг кольнуло в груди. Хлопнула дверца. Леон хрюкнул и сломя голову кинулся назад, на ходу вытаскивая полуавтоматический пистолет.
Похож на девчонку! В платье! С губками!
Едва вписавшись в поворот, Леон вылетел в переулок — как раз, чтобы увидеть удаляющиеся красные огни.
— Стой!
Он начал палить с двух рук, понимая, что опять упускает, упускает, упускает то, что упустить нельзя. Не преступника — а что-то гораздо более важное. Без чего и жить-то невозможно.
Автомобиль прибавил газу, свернул где-то далеко впереди. Леон пробежал за ним несколько шагов, остановился, тяжело дыша, согнулся, упираясь кулаками в колени. Во рту было солоно.
— Детектив, что вы делаете? — его схватили за локоть. — Зачем?..
Он разогнулся, едва не опрокинувшись назад. Голова кружилась.
— Ты!.. А… черт. Ты цел?
Леон поморгал, потому что бледное личико графа расплывалось перед глазами.
— Конечно, цел. Я в порядке, детектив. Все в порядке. Я… ох, что у вас…
К лицу потянулась узкая ладошка, коснулась рта.
— Кровь, — прошептал граф.
— Проклятье… — Леон попытался улыбнуться, губы плясали и не слушались. — Ну и струхнул я! Думал, увезли… Ты ж вылитая девчонка… в темноте. Мордашка смазливая, платье… Увезли, думал…
— Вы испугались за меня?
Граф шагнул ближе. Леон обнаружил, что одной рукой держит графа за плечо, а во второй у него пистолет, и он, Леон, никак не может попасть пистолетом в кобуру.
— За меня, Леон?
— Ну так… струхнул, говорю, не на шутку. Все, писец, увезли…
Прохладная ладошка осторожно вытерла ему рот, а потом щеки. Леон не отстранялся, только моргал, глупо ухмыляясь от облегчения.
— Они спрашивали дорогу. Спрашивали, как проехать.
— Блин, какой же я дурак.
— Леон, вы… вы замечательный.
Ладошки порхнули под волосы, и граф обнял его, ткнувшись лицом в потную шею. Ворох шелка, запах ванили и вишен, тонкое тепло дыхания на горле. Райская птица присела на грудь. Леон суетливо задвигал руками, не соображая, за что хвататься, и понял, что пистолет так никуда и не убрался.
— Ну что ты, — пробормотал он, гладя свободной ладонью узкую как у ящерицы спину. — Я тебя в обиду не дам. Слышишь? Никому не дам в обиду.
— Слышу, — граф улыбнулся в яремную ямку, Леон невольно сглотнул. — Ты сам мне руки переломаешь. — Он тихонько засмеялся, щекоча дыханием. — Ах, мой детектив! Что же мне с вами делать?
— Эй, — Леон чуть отодвинул наглеца. — Нифига себе вопросики! Что ему со мной делать? Ты лучше подумай, что я с тобой сделаю.
— И что же? — опять чертова улыбка, длинные глаза вызывающе прищурены.
Леон хотел попомнить решетки, тюрьмы и чистую воду, но почему-то сейчас эта тема не показалась ему интересной.
— Провожу тебя для начала. Украдут еще… добро такое. Кому оно нужно? Только маньякам.
Золотистый оолонг просвечивал сквозь рисовый фарфор, бросая пятнистые блики на инкрустированный столик. Сахарное печенье словно изморозью осыпало, несколько кристалликов сверкали на краю блюда как крохотные алмазы. Голубой китайский чайник опутали драконьи плети, у дракона были выпученные глаза, складчатый крокодилий нос и непомерно длинные усы. Теплый воздух раскачивал кисточки на бумажном фонаре, Леон видел его течения, подкрашенные опаловым дымом курильницы и синим дымом сигареты. Все текло, извивалось и поднималось вверх, в слоистый сонный мрак под потолком, где на темной лаковой балке угнездился крылатый зверек.
Уходить не хотелось, да граф его и не гнал. Где-то в лабиринтах магазинчика Крис видел десятый сон, зубастый баран свернулся в ногах на коврике, звери и птицы спали, и до утра было далеко.
А в городе, по ночным улицам, бродила вырвавшаяся из картины или так в нее и не попавшая тварь по имени безумие. Топталась у дверей, замирала под окнами, отиралась чернильным боком о косяки и стены. Страшная тварь, чье дыхание заставляет меркнуть небо. Во мне она тоже живет, с горечью понял Леон. И тут же поправился — не живет. Заходит в гости.
Незваная.
— Слушай, Ди.
Граф поднял глаза над чашкой. Правый, топазовый, светился золотом сквозь шелк волос, а левый сиял мягко, как темный аметист с лиловой искрой. У графа были длинные тонкие брови, ресницы в полкилометра и вздернутый носик. Какой же он китаец, подумал Леон. В жизни не видел таких китайцев. Кукла, картинка. Мечта.