Прицел, описав плавный полукруг, вновь вернулся к тому месту, где, как показалось Антону, он видел блик.
Ничего… Обыкновенная поляна, на краю которой косо застыли несколько поваленных ветром сухих деревьев с узловатыми, перекрученными ветвями.
Антон хотел было опустить винтовку, когда вдруг понял, что именно там, под иссохшими ветвями поваленных деревьев, что-то шевелится. Какая-то смутная, едва различимая тень.
Затаив дыхание, он свободной рукой потянулся к верньерам настройки. Разрешающая способность электронно-оптической системы намного превосходила предельную дальность стрельбы самой винтовки, и потому прицелы обычно настраивали в соответствии с возможностями оружия…
Наугад повернув регулятор, Антон увидел, как, подчинившись движению его пальцев, крона поваленного дерева вдруг начала укрупняться, отдельные ветви поползли ему навстречу, чудовищно увеличиваясь в размерах и заполняя собой всю панораму оптики. Осторожно шевельнув занемевшей от напряжения рукой, он, наконец, нашел прореху в ветвях и еще больше увеличил изображение.
Картина, представшая его взгляду, заставила Антона вздрогнуть.
Под кроной поваленного дерева, в естественном укрытии, затаились пять существ. Двое из них были людьми. Природу остальных разум Антона отказывался определить однозначно. Они очень сильно походили на старые, безнадежно разрушенные механизмы, виденные им в городе, но вели они себя совершенно неадекватно.
Один из механизмов, длиной около метра, напоминал бронетранспортер в миниатюре — такой же металлический корпус, четыре расположенных попарно колеса… но этим все сходство и ограничивалось. В лобовом скате машины торчали объективы двух видеокамер, которые вполне осмысленно ворочались в своих гнездах, наблюдая за беспечной возней двух других механизмов, похожих на пузатые бочонки, из которых во все стороны торчали гибкие руки-манипуляторы…
Эти двое просто играли… Другого определения Антон подобрать не мог. Два робота тихо возились, забавно переваливаясь из стороны в сторону, в то время как их более сдержанный собрат внимательно наблюдал за этой возней, воздев над своим корпусом две конусообразные фрезы…
Антон, пораженный этим зрелищем, медленно повел оптическим прицелом. Его интересовали люди.
Их было двое. Повалившись на импровизированную подстилку из веток и мха, они спали… Пока оптика скользила по их изодранной, запыленной одежде, Антон успел отметить невероятную худобу обоих тел, торчащих сквозь прорехи ветхой ткани. Все указывало на то, что эти двое проделали долгий, нелегкий путь и были крайне истощены…
Пока он думал, в круг оптического прицела попало лицо первого из спящих мужчин. Худобу его скул скрывала побитая проседью борода. Лицо спящего из-за глубоко впавших глаз казалось застывшей маской мученического страдания.
Антон еще переместил прицел и почувствовал, как действительность вдруг утратила свои резкие очертания.
Он едва не отпустил винтовку, когда лицо второго спящего вплыло в круг оптического прицела.
Какое-то смутное, далекое воспоминание рванулось из спящих глубин его подсознания.
Вселенная вдруг обрушилась на него, раззявив свою страшную, черную, расстрелянную звездами и орущую на все голоса пасть… Он отшатнулся от стенки окопа, не понимая, что с ним, и не заметив, как винтовка с глухим стуком сползла с бруствера, ударив пластиковым прикладом о камень…
Он вообще ничего не воспринимал в течение нескольких секунд, растянувшихся в его сознании до размеров бесконечности…
Потрясенный, Антон медленно сполз по стенке окопа.
Он сел, широко раскрыв глаза и чувствуя, что совершенно не владеет собственным сознанием. Когда прошла секундная растерянность и очертания предметов вокруг вновь обрели резкость, попытался встать, хватаясь рукой за край бруствера. Свежий дерн двигался и скользил под пальцами, упорно отказываясь принимать на себя вес его тела.
Потом к горлу внезапно подкатила тошнота.
Он не понимал, что вдруг случилось с его телом и мозгом. Кто этот человек, черты лица которого ударили по его сознанию, будто стотонный молот, сминая мысли, уродуя образы, превращая реальность в подобие кошмара? Словно все эти годы в его мозгу была заложена некая, до предела взведенная пружина, которая, получив толчок, вдруг начала разжиматься, с невероятной скоростью выталкивая из глубин его памяти смутные, непонятные и оттого еще более страшные подробности какой-то иной, совершенно чуждой его теперешнему сознанию жизни…
Это был шок.
Антон еще пытался как-то сопротивляться раскручивающемуся внутри его стихийному процессу. Он, как утопленник, цеплялся за реальность, пытался что-то крикнуть или хотя бы прохрипеть мольбу о помощи в бесполезный коммуникатор… но он не смог сделать даже такой малости…
Его сознание треснуло, выпуская из своих глубин цепь страшных, жутко-болезненных и не до конца понятных ему образов…
Перед глазами Антона вдруг закружились звезды… Яркие, немигающие, холодные.
Он чувствовал их враждебность, он задыхался, скованный по рукам и ногам каким-то нежно-зеленым сиянием.
Суспензорное поле…
Круговорот звезд становился похожим на тошнотворную карусель…
Он вспомнил. Вспомнил медленно вращающиеся в вакууме глыбы астероидов и плывущее на фоне черноты еще более темное опахало.
Время внезапно потеряло свой смысл… Он был обречен. Он боялся окружавшей его пустоты…
Сквозь нежное сияние суспензорного поля к нему тянулись суставчатые руки облаченных в скафандры инсектов… Скрежет их нечеловеческих голосов раздирал его мозг…
Вот, оказывается, когда он впервые услышал чужие мысли!..
Антон с физической болезненностью ощущал, как его сегодняшние, вчерашние впечатления наслаиваются на вырванные из подсознания ирреальные образы, страшная правда незаметно перемешивается с не менее жутким вымыслом, словно кто-то невидимый смешивал в его мозгу невозможный коктейль воспоминаний и мыслей…
Мамочка…
Какой-то теплый, смутный образ на фоне растерзанного подсознания… Мама… Мама…
У нее было лицо Даны… Нежность ее рук перекликалась с пьянящей лаской любимой…
Бездна кружилась, баюкая разум, и страшные огоньки звезд кинжальными росчерками просвечивали сквозь ореол суспензорного поля, а переломанные балки выбитых сегментов оранжереи космического корабля торчали, словно сгнившие бревна старого блиндажа…
Антон последним, неимоверным усилием уцепился за этот вполне реальный фрагмент собственной памяти. Блиндаж… Инсекты… Атака…
Я должен вернуться туда!..
И он вернулся…
Цепкие когти Бездны вдруг разжались, отпуская его горло…
Страшные тени парадным строем двинулись назад, одна за другой исчезая в черном омуте подсознательной памяти…
Чей-то знакомый голос еще прорывался оттуда, и руки тормошили скорчившееся тело.
— Ну, Антон, миленький, очнись… ну же!..
ОН ВСПОМНИЛ!!! ВСПОМНИЛ ЭТО ЛИЦО И ЭТОТ ГОЛОС!..
— Дядя Белгард…
Руки продолжали тормошить его, реальность возвращалась, и вместе с ней на него накатил грохот, ноющий визг уходящих на излет осколков и голос, уже не тихий, а рвущийся на высоких нотах отчаянного крика:
— Ну, вставай же, мать твою, солдат! Очнись! Началось!
Впоследствии Антон так никогда и не узнал, сколько времени он провалялся в беспамятстве на дне окопа.
И еще он не смог ответить самому себе на вопрос о том, что на самом деле оказалось страшнее: потусторонний мир жутких воспоминаний или та реальность, куда он так страстно хотел вернуться.
Она ворвалась в его сознание с грохотом разрывов, черными шлейфами маслянистого дыма, перекошенным лицом Хлудова и злобным перестуком сыпавшихся на дно окопа горячих стреляных гильз…
Пропоротый снарядом бруствер, дымящиеся ошметья дерна, болтающаяся на одной петле, навылет просаженная осколками дощатая дверь блиндажа…
Антон рывком вскочил на ноги, как на тренировке по рукопашному бою, когда внезапный удар соперника сбивал его на землю.
Впереди горел лес. От широкой полосы огня и дыма вверх по склону, пригибаясь, бежали инсекты.
ЭТО БЫЛИ ТЕ, КТО БРОСИЛ МАЛЬЧИКА И КАЛЕКУ-КАПИТАНА УМИРАТЬ НА ИЗУРОДОВАННЫХ ПАЛУБАХ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ… ТЕ, КТО ТАЩИЛ ЕГО СКВОЗЬ ДОЖДЛИВЫЕ ПУСТОШИ ПО РУИНАМ ВЕЛИЧЕСТВЕННЫХ ГОРОДОВ…
ТЕ, КОГО ОН НЕНАВИДЕЛ…
Антон выпрямился, не обращая внимания ни на кипящий вокруг бой, ни на сержанта, который, стреляя, что-то орал ему, все еще пытаясь достучаться до оглушенного сознания кадета Велюрова… и автоматическая винтовка с пристегнутой снайперской оптикой сама собой оказалась в его руках.
Антон чувствовал, что он безумен.
Лес горел там, где он видел спящего, изможденного капитана Белгарда…
Сорвавшаяся с предохранителя пружина продолжала разжиматься в его мозгу…
Это были секунды какого-то адского откровения, за которые он познал всю черную, неистовую силу необузданной, бесконтрольной, всепоглощающей ненависти… Отец… Мать… Дана… Дядя Белгард…
Этот список можно было продолжить и его собственным именем…
— ТЫ ОХРЕНЕЛ?! — резанул по его ушам отчаянный вопль сержанта, но тело, неподвластное рассудку, уже летело вперед, за осыпавшийся перепаханный осколками бруствер, навстречу черной, ненавистной волне… — Назад, Антон, да твою же мать!!! Тебя контузило, ты спятил?! НАЗАД, КАДЕТ!!!
Вопль Хлудова звучал лишь жалким отзвуком тех адских голосов, что продолжали биться в его мозгу.
Это кричали идущие в атаку инсекты.
Жгучая, безумная ненависть выбросила Антона из траншеи навстречу атакующей цепи инсектов. Его мысли, чувства — все безнадежно запаздывало, не поспевая за движениями тренированных мышц, которыми управлял уже не разум… Видавший виды Хлудов вдруг подавился очередным ругательством, когда Антон, перелетев через голову, вдруг распрямился, одновременно разрядив винтовку длинной веерной очередью, и пошел, не сгибаясь, прямо на остолбеневшую цепь врагов…
Это было страшно… Движения обезумевшего человека, по сути, еще мальчика, были скупы и расчетливы до такой степени, что оцепеневший сержант среди других чувств испытал секундный прилив идиотской гордости, когда отстрелянный магазин еще летел в пожухлую траву, а на его место от точного, машинального удара ладони уже входил новый боекомплект…