Нагребли сапогами прошлогодних листьев, отец Киприан постелил рядно для бережения от прохладной земли. Иргиз улегся у ног и повиливал хвостом в ожидании, когда развяжут торбу и нарежут хлеба с пахучей солониной.
Пообок, по стволу упавшего дерева, шмыгнула серая мышь, юркнула в темную нору у вывороченного корневища и пропала: тоже, наверно, ждала, когда нежданные пришельцы покинут окрестности ее обжитого жилья.
Часть III. Крушение мечты
Глава 1. Атаман Гурий Чубук
К мутному, переполненному до краев вешними водами Ишиму вышли в полдень 11 мая. И остановились, пораженные мощью сибирской реки, по которой, гонимые течением и боковым ветром, словно большие серокрылые лебеди, плыли на север одна за другой три барки под косыми треугольными парусами.
За мутно-коричневой рекой, на круче правого берега, весь в окружении диких лесов, поднимался новый город Петропавловск. Среди невообразимого строительного хаоса уже просматривались на взгорке деревянная церковь с крестами, около нее казенные продолговатые срубы казарм, за казармами и ближе, над самым берегом, десятка четыре или пять жилых строений первых поселенцев. Возле казарм солдаты что-то таскали и укладывали на телеги.
Отец Киприан сторговался с перевозчиком свезти их на восточную сторону. Плыли, вцепившись руками в скамейки, и с невольным ужасом провожали глазами огромные деревья, которые сказочными чудовищами, издохшими невесть в каком тридевятом царстве, угрюмо растопырились в воде корявыми щупальцами-ветками и норовили ухватить с собой всякого, кто попадет на пути.
Молчаливый перевозчик, с черной повязкой на левом глазу, обутый в новые скрипучие лапти, шумно выдыхал и с силой рвал весла, пока лодка не ткнулась носом в песчаную отмель. Молча принял от монаха монеты и сел неподвижно на лавке до следующих путников, которых нужда погонит на западный берег. А может, кто вновь оттуда подаст ему знак.
Побродимы поднялись наверх, вошли в Петропавловск. Первое, что бросилось в глаза, – казенного народа здесь куда больше, нежели ремесленного и пахотного. Встречные жители и солдаты поспешно снимали головные уборы перед незнакомым монахом. Отец Киприан бодро шагал по улице, заваленной щепой, древесной корой и прочим мусором, и размашисто благословлял Новосельцев.
Посторонились, пропуская пароконную волокушу, на которой ладный бородатый мужик в самотканой рубахе без пояса тащил от реки три длинных обтесанных топором бревна: из-под речного обрыва слышались чьи-то зычные команды, крики работающих. Пропустили волокушу и пошли следом, поглядывая по сторонам: где у них постоялый двор?
– Перфил, осведомись, кто это будет? – прозвучал вдруг властный покрик из-за недостроенной срубовой стены просторного амбара. В проеме будущего окна мелькнули два лица – одно длинное, белое и заветренное, приплюснутое другое.
Через полминуты перед побродимами показался статный, щегольски одетый и со строгостью во взоре офицер с тонкими губами, с бакенбардами в мелкое колечко. Вслед за офицером из сруба выбрался разбитной малый в длинном сером кафтане, присыпанном свежими опилками и с пятнами сырой глины.
– Ваше благородие, это не здешние, – пробормотал Перфил, озабоченно и в то же время с любопытством оглядывая изодранных, давно не мытых путников.
Илейка сробел перед офицером – тот был при шпаге, в новеньком кивере с белым пером. Он потянул было Иргиза за ошейник, чтобы при случае кинуться в бег, как там, на Каменном Поясе от приказчика. Но тут же оставил эту мысль – кругом воинские люди, не убежишь, если строгий офицер вдруг крикнет: «Держи беглых!»
«Пронеси, Господь», – мысленно перекрестился Илейка и тут же почувствовал, как отец Киприан сжал ему плечо. Монах степенно пояснил, кто они и откуда.
Офицер в удивлении приподнял тонкие светло-русые брови, отчего лицо еще больше вытянулось.
– Из самой Самары? Да вот так, пеши, и маршируете, ваше преподобие! Бесприютно и без сносного трактамента?[15]
– Да, сын мой, – с достоинством ответил отец Киприан. – Иисус Христос нес свое учение людям в смирении, в страданиях и в муках телесных. Тако ж и нам подобает утверждать веру Христову на земле среди языческих народцев.
Офицер смутился, повел взглядом в сторону, но тут же нашелся, как услужить подвижнику.
– Похвально, похвально весьма, ваше преподобие. У нас вы можете передохнуть, принять баню. На послезавтра в сторону Омска отправляется воинский обоз. Так и вы можете с ним выехать. Я распоряжусь, – и широкими шагами пошел по обочине дороги в сторону солдатских казарм.
– Постоялый двор там! – Перфил едва успел указать рукой в переулок и заспешил следом за военным комендантом.
– Ну вот, пачпорта старца Зосимы не потребовалось предъявлять, – удовлетворенно прошептал отец Киприан. – Говорил я, что в сибирских землях будет нам спокойнее и безопаснее.
– А недавний наш знакомец в Становом? И Добрыни нет, в Сибири его погубила разбойная пуля… – напомнил монаху Илейка.
– Твоя правда, брате, – вздохнул отец Киприан. – Ниш-то, сыщутся нам еще добрые попутчики. Верую, не сам-друг войдем мы в земли заветного Беловодья, но с людьми, и со многими… Поспешим, брате Илья. Уроним бренные кости свои на широкие полати постоялого двора.
Хозяин постоялого двора, которого отец Киприан сразу же невзлюбил и прозвал Кротом, толстый и подслеповатый, нудно торговался за каждый семишник – сколько за место платить, да сколько за прокорм. Получив задаток, повел их, переваливаясь на коротких ногах, в боковой просторный сруб с полатями в два ряда. В правом углу, словно былинный плечистый богатырь, четверть горницы занимала беленая печь с закопченным разинутым зевом. В горнице было прохладно и пахло сырым сеном. Отец Киприан потянул носом и укоризненно посмотрел на прижимистого хозяина.
– В ночь протопят, ваше преподобие, – причмокнул хозяин влажными губами. – Дровишек кинут без жадности. – Крот поклонился новым и не частым постояльцам: полати были никем не заняты.
После бани отец Киприан отправился в гости к местному священнику порасспросить о здешнем народе, а Илейка уже затемно, дожидаясь монаха, обломком деревянного гребешка, найденного около бани, расчесывал Иргиза, сытого и дремлющего. Неожиданно Иргиз поднял уши и глухо зарычал – чужой человек близко.
Илейка положил ладонь на голову пса – за высоким забором еле различимо проскрипели лапти, потом стукнул о закрытую ставню постоялого дома ком брошенной сухой земли. Почти тотчас открылась дверь, на крыльцо вышел Крот и с тяжелым свертком под мышкой просеменил по темному двору.
– Принес? – спросили по ту сторону забора.
– Мало, – отозвался Крот. – Солдаты стерегут свое оружие и огнеприпасы недреманно.
– Атаман грозит пожечь твой двор всенепременно! Сам понимаешь, ватага без оружия – что толпа базарная. Еще атаман спрашивает, прознал ли что о денежной казне?
Илейку в жар бросило – опять угодили в разбойное гнездо! Как и в Становом!
Между тем Крот передал сверток через забор – звякнуло железо в руках принявшего на той стороне.
– Назавтра приди в условное место, – прошептал Крот. – Ко мне не ходи, постояльцы появились. Днем проведаю про казну, тогда и передашь атаману. А теперь иди – туча уходит с неба, луна вот-вот появится. Да поостерегись, – предупредил Крот, – не банные веники несешь. Словят – каторги не миновать обоим.
– Я и впотьмах зрячее любого кота! – ответили из-за забора, снова заскрипели лапти. Крот постоял некоторое время, вслушиваясь, пока шаги не затихли совсем, потом ушел на свою половину.
Боясь быть замеченным – тогда хозяин догадается, что он подслушал их воровской разговор, Илейка вдоль забора прокрался к боковому крыльцу, прошмыгнул в открытую дверь горницы и затаился около протопленной печи, дожидаясь возвращения отца Киприана.
Монах на его обеспокоенный рассказ ответил с некоторой долей беспечности:
– То не наше дело, брате Илья, разнимать ватагу и воинское начальство. Наша казна мала, разбойные людишки, думаю, на нее не польстятся. Они стерегут крупную добычу. Нам же счастье выпало – проехать столько верст в воинском обозе, безбоязненно и с прокормом. Ложись, я фитилек задую.
К Омску отец Киприан и Илейка ехали почти по-царски. Старший в воинском обозе, средних лет офицер из проштрафившихся за пьянство в столице, тучный и неряшливо одетый, подвел монаха к последней телеге и прохрипел:
– К тебе, Аверьян. Тут, ваше преподобие, место вам на весь переход. Ехать будут за казенный счет, беспровозно. Чего насупился?
Сутулый мужик на телеге начал было ворчать, что лошадь у него не самая справная в обозе, можно было бы путников разместить к Фролу, у которого мерин куда моложе…
– Вези, каналья! – На скулах офицера выдавились жесткие желваки. Мужик опасливо зыркнул на него из-под черных бровей и, не дожидаясь по спине горячей и скорой плети, начал поспешно разбирать вожжи.
– Вези-вези, – не утерпел-таки и проворчал мужик. – Знамо дело, повезу, куда деваться.
Офицер сел на коня и распорядился трогаться из крепости на степной тракт. Отец Киприан примирительно сказал насупленному мужику, с которым предстояло прожить бок о бок не один день:
– Сидеть мы много не будем, раб божий Аверьян. Скарб немудреный да котомки с харчем со спины снять – и то облегчение странникам. А к ходьбе ногами мы уже привычные. Эвон сколь верст от Волги-матушки протопали, горами да буреломами дикими.
– Чего там, святой отец, садитесь, – незлобно буркнул Аверьян в усы и с любопытством глянул на путников. – Многих возил в кандалах до Иртыша, а таких, чтоб своей волей в Сибирь шли, не часто встретишь.
Монах уселся верхом на тяжелую бочку, а для устойчивости уперся ногами в край телеги. Илейка примостился на задке, свесив ноги. Тут же вертелся Иргиз, обнюхивал телегу, молча скалил клыки, когда местные собаки делали попытки приблизиться и обнюхать чужака.