, и с ее распадом зародились капитализм и современная наука. Нидэм не был хорошим экономистом или историком, он просто составлял список событий без объяснения логики описываемых феноменов. Сам он полагал, что в китайском феодальном обществе не зародился меркантилизм, потому что конфуцианская культурная модель общества «чиновники-ученые-земледельцы-ремесленники-торговцы» предполагала расположение торговцев в самом низу иерархии. Согласно официальным историческим документам, торговцы не могли участвовать в конкурсе на государственную службу и становиться чиновниками. В действительности во времена династии Тан торговцы допускались к государственной службе, а некоторые даже покупали должности. Традиция торговли и ремесел сложилась еще во времена периодов Весен и Осеней и Сражающихся царств, и примером этому может служить Фан Ли, сумевший «трижды скопить и трижды раздать состояние». Даже в более поздние времена династии Хань, когда император У-ди (156-87 до н. э.) внял предложению Дун Чжуншу «изгнать сто школ и чтить только конфуцианство», торговое сообщество не было полностью «задушено», и торговля и ремесла были чрезвычайно развиты во времена династии Мин. К тому же многие исследователи признают, что именно в эпоху Мин в китайском обществе появились зачатки капитализма[41]. Поскольку крах феодализма произошел в Европе только после XV века, утверждение о том, что китайский капитализм в XIV–XV веках был более развит, чем европейский, справедливо.
Некоторые полагают, что промышленная революция в Англии стала возможна благодаря появлению патентной системы и организации защиты патентных прав. Поскольку научная революция предшествовала промышленной и, по сути, сделала ее возможной, следует сосредоточить внимание на условиях, в которых она стала возможной, а не на том, что кажется важным сегодня. 400 лет назад патентная система отсутствовала в Китае, в Европе ее тоже фактически не было. Например, сегодня защита патентов действительно является важным вопросом, однако в Европе XV века не могло существовать совершенной системы защиты – главной движущей силой большинства исследований того времени была не жажда коммерческой прибыли, а любознательность, и результаты нередко становились доступны общественности. Соответственно, коммерческая стоимость открытия – это не тот фактор, который мог объяснить отсутствие научной революции в Китае.
Еще более популярная как в самом Китае, так и за рубежом теория гласит, что Китай представлял собой единое и унифицированное пространство, в то время как в Европе существовало множество стран, которые вынуждены были конкурировать между собой. Именно конкуренция стала локомотивом быстрого технического прогресса на Западе. Примером может послужить новейшая история: как мы помним, в XX веке была ожесточенная конкуренция в технологиях и научных открытиях между двумя сверхдержавами – США и СССР. Это касалось в первую очередь космических и военных программ, в которые обе страны инвестировали огромные средства. Но чтобы принять эту теорию, нужно провести более основательный ее анализ.
Во-первых, несмотря на единство Китая, идеологический контроль здесь был слабее, чем в странах Европы, объединенных единой религией – важным фактором для понимания природы функционирования западного общества. Любого, предлагавшего нечто, идущее вразрез с общепринятым мировоззрением, ожидала смерть как еретика. В китайской же истории примеров такого религиозного преследования за инакомыслие чрезвычайно мало. И хотя во времена первого китайского императора Цинь Шихуана (259–210 до н. э.) существовала практика «сжигания книг и закапывания живьем в землю конфуцианцев», это был единичный случай, который более не повторялся. На исследование же природных явлений государство чаще всего смотрело сквозь пальцы, и приверженец точки зрения, отличной от господствующей, мог не бояться попасть на костер. Таким образом, единое политическое поле не препятствовало исследованиям законов природы.
Во-вторых, конкуренция между странами вовсе не обязательно благотворно влияет на развитие технологий. Даже в наше время без серьезного прорыва в области фундаментальных наук преодолеть технологический застой очень непросто. Более трехсот лет назад никому и в голову не могло прийти, что для преодоления технологического застоя и усиления государства необходимо инвестировать в фундаментальную науку, потому что превращение научных открытий в реальные технологии требовало немалых сроков. Понимание инвестиций в науку того времени не соответствует пониманию современного человека.
В-третьих, инвестиции в фундаментальные научные исследования связаны с огромными финансовыми затратами, которые по плечу лишь крупным государствам. Так, в эпоху Сун государство взяло на себя издержки по созданию часов, приводимых в движение силами воды. Конечно, финансирование подобных проектов государством встречалось редко, но существовало множество аристократических родов и просто богатых семей, которые финансово поддерживали научные изыскания. Однако нужно признать, что китайская знать оказывала помощь подобным проектам не так часто, как европейская.
Таким образом, хотя теория конкуренции выглядит правдоподобной сегодня, полтысячи лет назад она вряд ли работала. Поэтому мне бы хотелось предложить собственную гипотезу.
Поскольку население Китая было достаточно велико, в стране проживало много любознательных людей, поэтому отсутствие научной революции сложно связать с нехваткой талантов. Однако никто из них не использовал сочетание математики и контролируемого эксперимента в качестве метода познания – здесь речь идет не о врожденных качествах, а о приобретенных умениях. Дело в том, что до наступления Нового времени любознательные люди, существовавшие в специфических условиях отбора на государственную службу, не имели предпосылок к развитию своих познаний в области математики и постановки контролируемых экспериментов. В Европе же система функционировала иначе, поэтому не препятствовала развитию этих навыков. Благодаря феодально-аристократической системе сын наследовал титул отца, поэтому даже при меньшем числе любознательных людей большая часть из них изучала математику и контролируемый эксперимент, что и позволило научной революции произойти именно в Европе, а не в Китае.
Вплоть до начала эпохи Цинь китайское общество было структурировано подобно европейскому, с началом же этой эпохи старая система перестала существовать, а функции феодальной аристократии были делегированы центральным правительствам из местных чиновников в новых округах и уездах. Эта система продолжила свое существование и после династии Цинь. В эпоху Суй появилась система отбора чиновников на государственную службу, а во времена Сун основой для подготовки к этому экзамену стали «четыре книги» и «пять канонов», лежащих в основе конфуцианского учения. В те времена считали, что «всякое дело ничтожно, и только знание – путь к высокому», поскольку получение места в чиновничьем аппарате позволяло «через учение снискать богатство, через учение снискать положение», а также повысить личный социальный статус и статус рода. Все это подвигало умных людей добиваться государственной должности, которая гарантировала богатство и уважение. При этом ум вовсе не означает любознательность, но для обнаружения, понимания и описания научных закономерностей он является необходимым условием. Поскольку система стимулировала умных и одаренных людей готовиться именно к чиновничьим экзаменам, чтобы получить большую отдачу от врожденных талантов, даже у наиболее увлеченных из них оставалось мало времени на изучение вопросов, связанных с наукой и техникой. Ведь материалы для подготовки к экзамену по отбору на государственную службу включали более 400 тысяч иероглифов, а если предположить, что в день удавалось полностью вызубрить наизусть около 200 иероглифов и не забыть потом, то на подготовку к ним уходило более шести лет. Кроме того, кандидатам было необходимо читать исторические трактаты, овладевать искусством сложения стихов и написания «восьмичастных эссе» – таким образом, подготовка могла потребовать десятилетия. О ней говорили «десять лет у холодного окна», при том что обучающийся тогда работал куда усерднее наших современников.
Получение чиновничьего места, однако, вовсе не означало, что сложности позади: чтобы продолжать движение по карьерной лестнице, человек был вынужден соответствовать жестким внутренним критериям самого чиновничества, соблюдать морально-этические нормы и демонстрировать поведение, предписываемое классическими текстами. Еще одна загадка китайской истории: каким образом при столь примитивных механизмах сбора и обработки информации императору удавалось так тщательно контролировать бюрократический аппарат и поддерживать стабильность его функционирования? Разгадка заключается в структуре самого чиновничьего аппарата, появившейся в эпоху Цинь. До нее китайским правителям, как и европейским монархам, не удавалось достичь такого высокого уровня контроля над местными чиновниками, что приводило к раздробленности периодов Весен и Осеней и Сражающихся царств. Однако после заката Цинь благодаря системе отбора на государственную службу, дающей умным и амбициозным людям занять место в бюрократическом аппарате, подобная ситуация никогда более не повторялась в Китае, поскольку отпала необходимость прибегать к насилию, чтобы стать частью правящего класса. Таким образом, каждая правящая династия, опираясь на систему отбора на государственную службу, привлекала к чиновничьей службе наиболее способных и амбициозных членов общества. Стабильность в государстве поддерживалась именно благодаря отсутствию необходимости в бунтах и переворотах для вхождения в новый правящий класс.
Все это кардинально отличалось от европейской системы формирования правящего класса, в основе которой лежал принцип наследования титула. С введением во времена династии Сун конфуцианского канона в экзамен на государственную службу ключевое понятие конфуцианской идеологии (почитание подданными императора, а сыновьями – отца) было плотно вплетено в систему ценностей и взглядов. Придворный, не проявлявший преданности императору, мучился глубоким чувством вины, поскольку был воспитан в этой системе ценностей. При этом конфуцианская мораль обладала большим весом и во всем китайском обществе. Хорошим примером книги о социально-политической системе Древнего Китая может послужить книга Рэя Хуана «1587 – год, в который ничего не произошло» (1587, a Year of No Signifcance). Эта книга посвящена истории Чжан Цзюйчжэна, главы канцелярии при минском императоре Шэнь-цзуне. Он предложил провести конституционную реформу в стране, однако в самый разгар подготовки умерла его мать, и Чжан Цзюйчжэн был вынужден в соответствии с конфуцианской традицией выйти в отставку для соблюдения «трехлетнего траура по потере родителя». Будучи основным «двигателем» реформы, Чжан Цзюйчжэн осознавал, что стоит ему уйти в отставку, как реформы будут свернуты, и поэтому не хотел покидать пост. Не хотел отпускать его и сам император. Но противники реформ обвинили сановника в нарушении ритуала и потребовали его отставки. Императорска