ам и управляющим предприятий места собственников оказались вакантны, никто не заботился о сохранении и развитии государственных предприятий.
К концу 1980-х-началу 1990-х годов ситуация с правами собственности прояснилась, система предприятий модифицировалась, были основаны советы директоров и наблюдательные советы. Наиболее оптимальной системой прав собственности и корпоративного управления были признаны акционерные компании – перед выходом на фондовый рынок активы предприятия должны были быть оценены, после часть акций оказывалась у государства, а другая – в руках частных инвесторов. Не говоря уже о совете директоров и наблюдательных советах, заинтересованные в сохранении и увеличении стоимости собственных акций частные инвесторы должны были проявлять интерес к управлению предприятием, а государство, как наиболее крупный акционер, должно было пожинать плоды усилий частных акционеров в совершенствовании управления предприятиями. Однако спустя несколько лет разнообразные показатели публичных компаний не отличались от показателей непубличных. Изначально частные акционеры владели лишь небольшой долей каждого такого предприятия, поэтому их вовлеченность в процесс управления и контроля была крайне низкой. Поскольку усилие конкретного акционера по улучшению положения предприятия возвращалось ему в виде 0,01 % или даже меньшем, он оставался безучастным в вопросах оперативного управления и обращал внимание только на колебания котировок. Это привело к большому числу спекуляций этими акциями, одна акция могла сменить несколько владельцев за год, и никто не стремился удержать ее в долгосрочной перспективе. Впоследствии было выдвинуто предположение, что акционерами большинства иностранных компаний являются институциональные инвесторы, которые могли владеть достаточно большими долями предприятий – 5 % и более, к тому же институциональные инвесторы могли позволить себе нанимать специалистов, анализировавших положение предприятия, что могло гарантировать более эффективный контроль. По этой причине в 1998 году появились инвестиционные фонды. Однако их появление не только не способствовало сокращению спекулятивных операций, а, наоборот, используя свое положение, они стремились взвинчивать цены на акции. Эта ситуация сложилась по той простой причине, что так и не была решена проблема жизнеспособности предприятий, поэтому они не могли добиться прибыли на конкурентном рынке. Акция же, которая не в состоянии обеспечить своему держателю распределения дивидендов, становится просто клочком бумаги, и единственный способ получать выгоду – спекулировать на биржевом курсе. Хотя институциональные инвесторы могли владеть большими долями предприятий, их акции также не приносили дивидендов, и, поскольку в их распоряжении оказались достаточно крупные фонды, а акций в обращении было не так много, единственное, что им оставалось, – извлекать выгоду на колебаниях котировок. Таким образом, теоретические выкладки неоклассической теории и опыт западных стран оказались в Китае неприменимы. Изначальное их допущение о жизнеспособности предприятий не соответствовало китайским реалиям.
Неудачи стратегии догоняющего развития в других странах. Проблема жизнеспособности первоочередна не только для стран с переходной экономикой, но и для всех развивающихся стран. После Второй мировой войны политические лидеры несоциалистических развивающихся государств обратили внимание на то, что уровень индустриализации развитых стран играет решающую роль в их политике и экономике. Однако они не учли, что производственная структура этих держав была продиктована структурой наделенности факторами производства, и попытались самостоятельно достичь аналогичного производственного уровня. При этом развитие происходило без учета собственных сравнительных преимуществ, за счет государственного вмешательства в формирование стоимости производственных факторов, финансовую систему, международную торговлю и инвестиционные процессы. Однако эти отрасли не обладали жизнеспособностью и могли существовать только за счет поддержки и дотаций со стороны государства. А искажение ценовых сигналов, процесса распределения ресурсов и рыночных механизмов неминуемо вело к рентоориентированному поведению и непотическому капитализму, в связи с чем распределение доходов оказывалось несправедливым, эффективность падала, а экономическая и социальная обстановка была крайне неустойчивой.
Подобную ситуацию можно наблюдать не только в развивающихся, но и в некоторых индустриально развитых странах – например, в Южной Корее. По сравнению с Южной Кореей средний доход на душу населения на Тайване значительно выше, однако уровень технологий и капиталоемкости крупных корпораций этих стран одинаково высок. Во время Азиатского финансового кризиса 1998 года девальвация тайваньского доллара составила всего 15 %. При этом, за исключением Китая, чья валюта не была свободно конвертируемой, а движение капитала – свободным, Тайвань – единственная из восточноазиатских экономик, которая продолжала поддерживать рост: в 1998 году он составил 4,5 %, а в 1999-м – 5,7 %. Подобный коэффициент роста в неблагоприятной среде свидетельствует о конкурентоспособности и жизнеспособности предприятий. Для Южной Кореи же азиатский финансовый кризис обернулся полным провалом – ей пришлось обратиться за поддержкой в Международный валютный фонд и пройти через множество испытаний. В соответствии с условиями оказания помощи Международного валютного фонда Южная Корея отказалась от поддержки крупных предприятий, что привело к банкротству 17 корпораций из 30. Следовательно, эти корпорации не обладали жизнеспособностью и могли существовать только благодаря государственной поддержке.
Механизмы защиты нежизнеспособных предприятий в странах с рыночной экономикой очень похожи на те, что существовали в социалистических странах: государство занижает кредитную ставку и, вмешиваясь в работу банков и других финансовых учреждений, поддерживает нежизнеспособные предприятия за счет дешевого капитала, а также устанавливает таможенные барьеры, чтобы избавить их от необходимости конкурировать с предприятиями из развитых стран. Не имея сравнительных преимуществ и опираясь только на государственную поддержку, предприятию трудно создавать настоящие излишки, а развитие имеющих сравнительные преимущества предприятий сдерживается в результате подобной государственной политики, поэтому капитал, который может быть мобилизован государством, постепенно иссякает. Если государство не привлекает заемные средства из-за рубежа, как это делают Индия и Пакистан, то экономическое развитие заходит в тупик. Но если государство или предприятия используют иностранные заемные средства, как это делали страны Латинской Америки и Южная Корея, Таиланд, Индонезия и другие восточноазиатские страны до Азиатского финансового кризиса, то в конце концов сумма долга может оказаться критической (Krueger, 1992).
В случае долгового кризиса наилучшим выходом из ситуации будет обратиться за поддержкой в Международный валютный фонд. Одним из пунктов помощи, которую он оказывает странам-реципиентам, включает требование провести ряд реформ, в основе которых, как правило, лежит Вашингтонский консенсус. Эти положения призваны ликвидировать макроэкономические искажения, вмешательство государства в работу предприятий и банков и проблемы корпоративного управления. Однако, поскольку в основе консенсуса лежит допущение о жизнеспособности предприятий, многие из этих мер не только не идут на пользу жизнеспособным предприятиям, но и лишают поддержки нежизнеспособным. Если речь идет, например, о Южной Корее и других странах с рыночной экономикой, где общая доля нежизнеспособных предприятий довольно мала, то они могут преодолеть эти трудности и принять условия консенсуса – возросшая эффективность распределения ресурсов уберет с рынка нежизнеспособные предприятия, но шок очень быстро сменится быстрым ростом. Однако если говорить о странах с переходными экономиками, где таких предприятий большинство, то в результате «шоковой терапии» национальная экономика не сможет продемонстрировать J-образную кривую, когда после незначительного спада следует стремительный рост, а может быть описана L-кривой – стремительное падение, длительный период застоя, лишь после которого возможно постепенное оздоровление и некоторый рост.
Поскольку недостаток жизнеспособности предприятий – общая проблема и социалистических стран с плановой экономикой, и стран с переходной экономикой, и развивающихся стран, при изучении и решении проблем таких экономик нельзя делать неявное допущение о жизнеспособности предприятий. При теоретическом анализе и разработке политического курса в развитии и трансформаций этих экономик жизнеспособность предприятий должна выступать конкретной переменной.
Развитие неоклассической экономики
В действительности неоклассическая теория сама по себе отбрасывает фантастические и неявные базовые допущения и продолжает непрерывно развиваться и углубляться. Основная структура современного неоклассического анализа в грубой форме была представлена в 1890 году Альфредом Маршаллом в его работе «Принципы экономической науки» («Principles of Economics»). В дополнение к описанному в этой книге и повсеместно принятому экономистами неявному допущению о жизнеспособности предприятия теоретическая система Альфреда Маршала предполагала полноту и симметричность информации, отсутствие операционных издержек и т. п.
Экономическая теория – это способ интерпретации и прогнозирования экономических явлений. Согласно точке зрения Милтона Фридмана, признание теории происходит не из-за соответствия ее допущений реальности, согласованности сделанных в ее границах выводов и реальности (Friedman, 1952). Теоретическая система Маршалла точно объясняет и прогнозирует очень многие экономические явления – например, то, что повышение цены на конкретный товар приведет к снижению числа покупающих его людей. Тем не менее эти неявные допущения ограничивают точность системы в объяснении некоторых экономических явлений. Например, допущение о полноте информации предполагает, что на конкурентном рынке один товар должен иметь одну цену, следовательно, необходимо изучать рынок, чтобы избежать убытков. Наибольший вклад профессора экономического факультета Чикагского университета Джорджа Стиглера заключается в том, что он отказался от этого неявного допущения и пришел к выводу, что информация не может быть полной. Информация имеет свою стоимость, а ее получение связано с издержками, что сделало информацию очень важной переменной современного экономического анализа – именно это стало одной из причин, по которой он удостоился Нобелевской премии по экономике. Джозеф Стиглиц, Джордж Акерлоф и Майкл Спенс, также недавно получившие Нобелевскую премию, развили эту идею. Согласно их представлениям, информация не только не может быть полной, но и ее распределение между производителем, потребителем, собственником и представителем асимметрично. Это приводит к появлению моральных рисков, поэтому для эффективного функционирования экономики необходимы институциональные механиз