Читателю может показаться неясным, почему выделение центрального планового норматива Н.Я.Петраков связывает с ограничением показателей. Чтобы расшифровать истинный смысл процитированного отрывка, следует учесть, что «центральный плановый норматив» Н.Я.Петракова по сути своей означает не «главный плановый норматив», а единственный плановый норматив, утверждаемый центральными органами. Оставление в качестве единственного планового показателя норматива отчислений в бюджет — об этом Н. Я. Петраков здесь говорит прикрыто, чтобы в другом месте сказать прямо [189]. Такие предложения действительно вносят «необходимую логическую завершенность» в концепцию критикуемого автора и объясняют, зачем понадобилось искажать ленинскую концепцию нэпа как предпринятого в период борьбы социализма с капитализмом стратегического отступления, как блока, союза пролетарского государства с государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии [190]. Н. Я. Петраков читал Ленина. Он знает, что «новая экономическая политика... означает переход к восстановлению капитализма в значительной мере» [191]. Своими предложениями он нас толкает назад, к нэпу, а чтобы это выглядело пристойно, утверждает, будто «Ленин рассматривал нэп отнюдь не как временный комплекс мероприятий».
Н.Я. Петраков, конечно, отнюдь не единственный, кто обладает таким умением. Возьмем, например, Б. В. Ракитского, у него можно поучиться умению расстановки акцентов, призванной оказать эмоциональное воздействие на читателя и побудить его самостоятельно прийти к желательным для автора выводам. И этим искусством Ракитский овладел вполне. Вот как изображает Б.В. Ракитский систему управления, действовавшую в СССР в 30—40-х гг.: «Планы беспрерывно менялись, корректировались, инструкции обрастали поправками и разъяснениями, распоряжения отменялись или заменялись новыми. В* общем, получался весьма громоздкий, неповоротливый механизм хозяйственного регулирования. Но при всех минусах такой системы она позволяла решать главную для своего времени задачу — сосредоточивать в руках государства все ресурсы и оперативно перераспределять их в главных, нужных направлениях. В этом была ее сильная сторона и ее историческая миссия» [192]. А ведь планы не менялись беспрерывно, хотя и корректировались, когда того требовали изменившиеся обстоятельства. Инструкции не обрастали, а дополнялись в случае необходимости разъяснениями. Неправильные распоряжения отменялись, конечно, и заменялись правильными. В общем, механизм получался весьма сложным, но зато надежным, гибким и устойчивым, способным к решению тех задач, которые возлагаются на систему управления в социалистическом обществе. Историческая миссия централизма, вопреки намекам Б. В. Ракитского, не только не исчерпана, но не может быть вообще исчерпана в обществе, основанном на общественной собственности на средства производства.
Посмотрим теперь, как обращается с историей Я.А.Кронрод. Он представляет дело так, будто действовавшая до реформы система управления не соответствовала требованиям экономических законов. Словами: «гипертрофия прямых связей», «чрезмерная централизация хозяйственного руководства», «громоздкая система административного регулирования», «планово-административная стихия» — характеризует Я.А.Кронрод «существенные черты хозяйственного механизма, который сложился еще в условиях строительства социализма» [193]. Так изображается прежняя система управления, которая, обеспечив невиданно высокие темпы роста производства, в короткие сроки вывела страну из отсталости, обеспечила трудящимся высокий жизненный уровень и создала мощный экономический потенциал для завоевания новых позиций на экономическом фронте. А ведь другого, более высокого мерила эффективности системы управления и соответствия ее экономическим законам социализма, чем быстрое повышение уровня жизни народа и создание за столь же короткие сроки базы для еще более быстрого подъема, не существует. Созданная за годы пятилеток система управления в ходе экономической реформы совершенствуется, а не отменяется или отбрасывается. Как подчеркивает С. П. Трапезников, «линия партии в области руководства хозяйственным строительством направлена на то, чтобы не разрушать, не ломать, не отбрасывать накопленный опыт, а, опираясь на него, последовательно и неуклонно развивать, совершенствовать, оттачивать уже сложившиеся и проверенные жизнью принципы, методы и формы хозяйствования, зная, что строительство экономического базиса коммунизма является трудным и самым сложным делом, требующим длительного времени [194]. Некоторые экономисты пытаются представить дело так, что централизация — свойство «несбалансированной экономики», что «советская экономика 30-х — первой половины 50-х годов была явно не сбалансированной» [195]. Что здесь подразумевается под несбалансированностью, понять трудно. Если это слово употребляется в буквальном смысле, то налицо искажение экономической действительности, ибо нигде, ни в какой стране с такой тщательностью не составлялись и не реализовались материальные, трудовые и финансовые балансы. Вот, например, что отмечает председатель правления Стройбанка СССР С. Гинзбург: «Строители старшего поколения нередко вспоминают, с какой быстротой были введены в действие крупнейшие заводы первых пятилеток. Харьковский тракторный завод построен за 15 месяцев, первая очередь Горьковского автомобильного завода — за 18, Московский шарикоподшипниковый — за 14, Кузнецкий металлургический — за 20 месяцев. Столь сжатые сроки строительства оказались возможными благодаря концентрации ресурсов и строгой сбалансированности планов» [196]. Если же под несбалансированностью понимать факт высоких темпов роста экономики, то, конечно, этот факт находится в прямой связи с централизацией управления как формой существования общественной собственности на средства производства. Это фактически признает Р. Н. Евстигнеев, хотя ошибочно утверждает об отсутствии «экономического равновесия». «Высокие темпы индустриализации исключали поддержание в стране экономического равновесия, — пишет Р. Н. Евстигнеев, — в условиях которого только и возможно применение новых методов хозяйствования, рассчитанных на широкое использование товарно-денежных отношений» [197]. Выходит, по Р. Н. Евстигнееву, что высокие темпы индустриального роста страны исключают экономическое равновесие. Значит, под словом «равновесие» автором фактически понимается застойность, отсутствие быстрого движения вперед.
Распространенным приемом является соединение двух логически не связанных между собой предложений или даже связанных логической связью, противоположной той, которая изображается. Важно только, чтобы первое предложение звучало весомо и отвлекало читателя от контроля за логикой. Вот образец: «Объем экономических связей находится в прямой квадратичной зависимости от роста объема производства. Поэтому в современных условиях централизованное фондированное снабжение объективно изживает себя, и ему на смену идет распределение средств производства путем оптовой торговли» [198]. Опровержение подобных заявлений следует начинать с того, чтобы сформулировать противоположное: «Объем экономических связей находится в прямой квадратичной зависимости от роста объема производства. Поэтому в современных условиях централизованное фондированное снабжение объективно становится совершенно необходимым». Только после этого можно переходить к обстоятельному разбору позиции. Важно изучить те формы и приемы, с помощью которых ошибочные идеи завоевывают себе влияние.
* * *
В решении XXIV съезда КПСС подчеркивается значение «последовательной борьбы против правого оппортунизма, который под видом «улучшения» социализма стремится выхолостить революционную суть марксизма-ленинизма и расчищает путь для проникновения буржуазной идеологии» [199]. Поэтому крайне важно вскрывать корни оппортунистических концепций. Анализ показывает, что в основе ошибочных предложений по проблемам социалистической экономики лежит представление о том, что социализм по своей глубинной сути, по своему характеру есть производство товарное. Единству и прочности ошибочных мнений способствуют неприятие дисциплины и организованности, анархический индивидуализм и потребительское отношение к социализму. Не исключено, что некоторым на деле чужды интересы, идеалы и качества рабочего класса, и практика выступлений чехословацких оппортунистов в печати такое предположение отнюдь не опровергает. Во всяком случае «нельзя мириться с допускаемыми серьезными ошибками, путаницей в трактовке некоторых принципиальных теоретических положений. Надо неуклонно проводить принцип марксистско-ленинской партийности как в оценке исторического прошлого, так и в анализе общественных процессов наших дней» [200].
Господство общественной собственности на средства производства, как было подчѐркнуто, в решающей степени обеспечивается централизмом социалистического государства. Пролетарский централизм — становой хребет общественной собственности на средства производства. Вот почему выступления против централизованного управления экономикой нельзя недооценивать, в какой бы форме эти выступления ни делались, прямой или косвенной, сознательно или по недоразумению или непониманию.
С уничтожением или ослаблением централизованного управления уничтожается или ослабляется ведущая роль государства в экономике как субъекта общественной собственности на средства производства, разрушается или подрывается общественная собственность как основа социализма. Вместе с ослаблением руководящей роли государства в экономике ослабляется руководящая роль Коммунистической партии и рабочего класса, поскольку партия, класс руководят экономикой посредством государства.