Памела Пакстон
В данной главе раскрываются гендерные аспекты демократии и демократизации. Глава начинается с дискуссии о гендере в определениях демократии, при этом подчеркивается, что хотя может показаться, что женщины включены в определения демократии, в действительности они зачастую исключены из них. Особому вниманию к гендеру в демократии (а также другим статусам меньшинств) способствует проведение различий между формальным, дескриптивным и содержательным представительством. Формальное политическое представительство женщин исследуется посредством ознакомления с борьбой женщин за избирательные права. Затем в главе уделяется внимание дескриптивному представительству женщин с приведением подробной информации о политическом участии женщин в разных странах мира. Наконец, мы переходим к дискуссиям о роли женщин в движениях за демократизацию в разных странах мира.
Введение
В целом теме гендера в дискуссиях о демократии уделяется немного внимания[486]. При определении демократии теоретики используют гендерно-нейтральный язык, измеряя демократию с помощью кажущихся универсальными концепций, таких как право голоса. Но как было отмечено многими теоретиками феминизма, видимость «нейтральности» в отношении гендера в политической теории и «равенство» мужчин и женщин в управлении на самом деле скрывают существенное гендерное неравенство. Если в принципе используется гендерно-нейтральный язык, а на практике есть только мужчины, тогда женщины в наших теориях или оценках получаются не равными, а незаметными. Беглый обзор мирового опыта наводит нас на мысль, что женщины в значительной степени недостаточно представлены в демократиях, что подразумевает то, что гендер, возможно, более значим для демократии и демократизации, чем это принято считать. Явная дискриминация женщин в политике на рубеже XXI в. незначительна. Почти все страны мира наделяют женщин законным правом участвовать в политике. Женщины могут избирать и быть избранными. Но нехватка заметных женщин-политиков во многих странах означает, что завуалированная дискриминация сохраняется. В некоторых странах, таких как Швеция, Аргентина и Руанда, женщины добились значительного увеличения представительства. Во многих других странах борьба за равное представительство идет медленными темпами.
В данной главе раскрываются гендерные аспекты демократии и демократизации. Мы начнем с обсуждения гендера в определениях демократии. Становится ясно, что не столько включение женщин в универсальные концепты, такие как «гражданин», сколько недостаток непосредственного внимания к гендеру в дискуссиях о демократии исключает женщин из теории и измерений демократии. Как отмечали Мариса Наварро и Сьюзен Бурк[487], «философские дискуссии о политической демократии велись, главным образом, при отсутствии обсуждений прав женщин или влияния гендерного неравенства на функционирование демократического политического порядка». Если женщины, как правило, не включены в наше понимание демократии, то как это изменить? Второй раздел этой главы вводит разделение на формальное, дескриптивное и содержательное представительство. Разделение представительства на эти три типа отрывает возможность для включения гендера (и других статусов меньшинств) в теорию демократии. Для анализа формального представительства женщин в следующей части кратко представлен процесс борьбы женщин за избирательные права. После этого мы уделяем внимание дескриптивному представительству, предоставляя подробную информацию о представительстве женщин в странах мира. В этом разделе указывается и на общий низкий уровень представительства женщин в странах мира, и на существенные различия в уровнях представительства, достигнутого женщинами. Наконец, мы переходим к дискуссиям о роли женщин в движениях за демократизацию в разных странах мира.
Гендер в определениях демократии
Почти все определения демократии исходят из предложенного Робертом Далем классического разделения конкуренции (борьбы) и участия[488]. Конкуренция требует, чтобы хотя бы некоторые члены политической системы могли «оспаривать поведение правительства» через регулярные и открытые выборы. Конкуренция имеет отношение только к процедурам, использующимся для выявления лидеров, а не к количеству участвующих индивидов. Второе предложенное Далем измерение – участие – подразумевает число людей, которые могут участвовать в политике. Демократический режим должен «полностью или почти полностью отвечать интересам всех своих граждан»[489]. Следуя этой логике, определения демократии, предлагаемые современными учеными, обычно включают всеобщее избирательное право, или право голоса. Демократия нуждается в инклюзивном политическом участии, когда все взрослые на определенной географической территории обладают политическими привилегиями. В качестве примера рассмотрим определение демократии Ларри Даймонда, Хуана Линца и Сеймура Мартина Липсета[490]:
Демократия …обозначает… «высоко инклюзивный» уровень политического участия в выборе лидеров и политических курсов как минимум путем регулярных и честных выборов, из которого ни одна из основных (взрослых) социальных групп не была бы отстранена.
Третье общепринятое измерение – гражданские свободы – может быть охарактеризовано как свобода выражения различных политических мнений и свобода создавать политические группы и участвовать них.
Включает ли определение демократии женщин? На первый взгляд будет казаться, что да, поскольку женщины должны иметь возможность участвовать в выборах, и они включены в понятие «большая (взрослая) социальная группа». Политические теоретики феминизма предостерегают от предположения о том, что нейтральный язык означает включение. Действительно, Энн Филлипс, Кэрол Пэйтмэн и Айрис Янг показали, что абстрактные термины, используемые в политической теории, такие как «индивид» или «гражданин», представляющиеся гендерно-нейтральными, на самом деле означают белых мужчин[491].
Так считаются ли женщины «взрослыми» или «гражданами» и, следовательно, включены ли они в эти определения демократии? Или нейтральный язык фактически маскирует исключение женщин? Чтобы дать ответ на этот вопрос, нам следует глубже изучить определение демократии различными авторами. Рассмотрим, например, определение Сэмюэля Хантингтона[492]. Он утверждает, что правительство является демократическим, если «наиболее влиятельные принимающие решения лица избираются путем справедливых, честных и регулярных выборов, в которых кандидаты свободно борются за голоса, и в которых, фактически, все взрослое население обладает правом голоса». Хантингтон идет дальше, однозначно утверждая, что «в той степени, к примеру, в какой политическая система ограничивает участие в выборах часть общества – как сделала политическая система в Южной Африке для 70 % населения, представленных чернокожими, Швейцария – для 50 % населения, которые составляли женщины, или США – для 10 % населения, которые являлись чернокожими жителями южных штатов – в той степени она недемократична»[493].
Хантингтон явно включает женщин в определение, отнюдь не делая их невидимыми. Действительно, Хантингтон – почти единственный, кто упоминает женщин и меньшинства в явной форме. В большинстве определений используются обобщенные термины, такие как «взрослые», или «люди», без конкретного указания на то, кто может быть исключен.
Но несколькими страницами далее в книге Хантингтона выясняется, что женщины в конечном счете могут быть исключены. Хантингтон продолжает[494], называя «основные разумные критерии обретения политическими системами XIX в. минимально необходимых демократических характеристик в контексте своего времени». Один из этих операциональных критериев заключается в том, что «50 % взрослого мужского населения обладают правом голоса». Рабочее определение Хантингтона на основе этого критерия приводит к ограничению обладающего правом голоса населения до 25 % общего взрослого населения. И наконец, хотя бы для более ранних исторических периодов оно позволяет определять государства как демократические, даже если у женщин нет права голоса.
Практическое исключение женщин из определения, которое, на первый взгляд, их включает, можно встретить также в работе Дитриха Рюшемайера, Эвелин и Джона Стивенсов. Авторы начинают с достаточно типичного определения демократии – «регулярные, свободные и справедливые выборы представителей при всеобщем и равном избирательном праве»[495]. Действительно, они утверждают, что «как бы детально мы ни определяли демократию, она не значит ничего, если не включает правление большинства или участие большинства в правлении»[496]. Но снова, переворачивая несколько страниц, мы видим, что женщины исключены из определения «большинства». Рюшемайер и Э. и Дж. Стивенсы объясняют, что они «выбирают в качестве критического порога, позволяющего говорить о демократии в исторических исследованиях, право голоса для мужчин, вместо действительно всеобщего избирательного права»[497]. Таким образом, государства считаются демократическими при наличии избирательных прав у всех мужчин. Определения демократии Хантингтона, Рюшемайера и соавторов едва ли единственные, включающие женщин в принципе, но в действительности их исключающие. Чтобы ознакомиться с рядом других примеров, обратитесь к статье Памелы Пакстон[498].
Если женщины часто не учитываются в традиционных теориях демократии, то что можно сказать в отношении новой тенденции обсуждения качества демократии? Теоретики качества демократии вместо проведения различий между демократиями и недемократиями фокусируются на определении того, что такое «хорошая» демократия. И более вероятно, что гендер будет упомянут в определениях качества демократии. Ларри Даймонд и Леонардо Морлино утверждают, что восемь параметров помогают дифференцировать демократии по качественному признаку: верховенство закона, участие, конкуренция, вертикальная и горизонтальная подотчетность, уважение к гражданским свободам, большее политическое равенство и способность к реагированию (responsiveness). Равенство – релевантный параметр для включения женщин. Даймонд и Морлино[499] определяют этот параметр как «прогрессивное внедрение большего политического (и лежащих в его основе социального и экономического) равенства». Далее они объясняют, что условие равенства с точки зрения качества демократии «включает запрет на дискриминацию на основе гендерных, расовых, этнических, религиозных признаков, политической ориентации или других внешних условий»[500]. Упор на качество демократии, таким образом, открывает возможность для полноценной дискуссии по поводу гендера в политической теории. Однако до сих пор при оценке качества демократии участие или представительство женщин в полной мере не принималось во внимание (см., напр.,[501]).
Чрезвычайно приятной особенностью сосредоточения внимания на критерии равенства является признание того, что социальное и экономическое неравенство формируют неравенства политические. Как объясняет Дитрих Рюшемайер[502]:
Господствующие группы могут использовать свои социальные и экономические властные ресурсы в политической сфере напрямую в большей или меньшей степени. И они могут использовать свой статус и влияние – «культурную гегемонию», если кратко – в отношении образования, производства культурных ценностей и массовых коммуникаций, чтобы опосредованным путем формировать взгляды, ценности и предпочтения зависимых групп. Если это воздействие социального и экономического неравенства существенно не сдерживать, политическое равенство будет крайне ограниченным.
Несмотря на то что большинство современных дискуссий о политическом равенстве сконцентрированы на экономической власти, благосостоянии или социально-экономическом неравенстве, их аргументы легко применимы к вопросам гендерного неравенства. Подумайте о мужчинах как о доминантной группе в гендерной стратификации и прочитайте предыдущую цитату снова. Чтобы увидеть, как гендерная стратификация может влиять на взгляды зависимой группы, рассмотрим недавнее исследование Ричарда Фокса и Дженнифер Лоулесс[503]. Эти исследователи обнаружили, что в выборке из мужчин и женщин с равной квалификацией мужчины с гораздо большей вероятностью выражали стремление к политической деятельности. Когда у женщин спрашивали, почему они не стремились в политику, они объясняли это тем, что ощущали себя неквалифицированными. Согласно этому исследованию, женщины социализируются таким образом, что верят, что недостаточно квалифицированы для участия в политике (см. также:[504]).
При оценке качества демократии возникает вопрос: если правительство хронически не обеспечивает достаточного представительства женщин, уверены ли мы в том, что «правила игры» честные? Конечно, такой вопрос может быть задан относительно любой исторически маргинализированной или угнетенной группы, например, расовой, этнической или экономической. Понимание качества демократии требует выхода за пределы простого понимания участия, оно требует понимания фактического представительства этих традиционно маргинализированных групп. Из этого следует, что для понимания того, каким способом гендер может быть инкорпорирован в понимание демократии, мы должны лучше понять концепцию представительства.
10.1. Ключевые положения
• Женщины могут показаться включенными в определения демократии, но на практике они часто исключены из них.
• Фокус на качестве демократии дает возможность открытого включения женщин.
Демократическое представительство женщин: формальное, дескриптивное и содержательное
Если представительство женщин и других маргинализированных социальных групп является ключевым для демократии, что означает термин «равное представительство»? При рассмотрении роли женщин в демократии теоретики обычно различают формальное, дескриптивное и содержательное представительства. Наиболее простым выражением равного представительства является формальное представительство, при котором у женщин есть законное право участвовать в политике наравне с мужчинами. Достижение формального представительства требует ликвидации любых препятствий для участия женщин в политике. Женщины должны иметь право выбирать и быть избранными. Цель формального представительства – отсутствие прямой и неприкрытой дискриминации женщин в политике.
Идея о том, что женщины должны иметь право голоса, была принята почти повсеместно за последние 100 лет. Права женщины сегодня рассматриваются как права человека, а положения о политическом участии женщин закреплены в резолюциях, кодексах, официальных конвенциях большинства международных учреждений, так же как и в правовых системах многих государств. Например, на четвертой Всемирной конференции по положению женщин Организации Объединенных Наций, прошедшей в Пекине в 1995 г., 189 стран одобрили Пекинскую платформу действий (Platform for Action), в которой утверждалось, что «ни одно правительство не может утверждать о своей демократичности до тех пор, пока женщинам не будет гарантировано право равного представительства». Это тот самый тип представительства, который как минимум находит прямое выражение в большинстве определений демократии: демократии должны предоставлять взрослым гражданам формальное право политического участия.
Но формальное представительство не обязательно приводит к появлению значительного числа женщин на политических постах. Хотя в большинстве стран мира у женщин есть равные возможности выбирать и участвовать в политике, они в значительной степени остаются непредставленными на должностях, связанных с принятием политических решений. Более 98 % государств мира предоставили женщинам формальное право выбирать и формальное право выставлять свою кандидатуру на выборах. Но немногие страны имеют более 20 % женщин в своих законодательных органах. Равные возможности, по-видимому, автоматически не подразумевают равного числа мужчин и женщин, участвующих в политике.
По этой причине политические теоретики феминизма утверждают, что мы нуждаемся в иной концепции равного представительства. Равное представительство может требовать дескриптивного представительства – наглядного соответствия представителей и электората. Если женщины составляют половину населения, они также должны составлять приблизительно половину в законодательных и исполнительных органах.
Доводы в пользу дескриптивного представительства подразумевают, что формального политического равенства недостаточно. Права сами по себе не являются средством решения проблемы социального и экономического неравенства, препятствующих женщинам использовать свои политические возможности. Напротив, существовавшее в прошлом и продолжающееся исключение женщин из политических элит укрепляет идею о неполноценности женщин[505].
Занимаясь решением этой проблемы, политические теоретики феминизма утверждают, что нужно что-то большее: «Те, кто находился в подчинении, был маргинализирован, кого заставляли молчать, нуждаются в защите гарантированного им голоса, и …демократии должны добиваться компенсации дисбаланса, созданного веками угнетений»[506]. Другими словами, должны быть предприняты конкретные действия, например, изменены избирательные законы или введены гендерные квоты для обеспечения представительства женщин в политике пропорционально их доле в общей численности населения.
Дескриптивное представительство зиждется на понятии о том, что расовые, этнические и гендерные группы обладают уникальными возможностями для представления самих себя в демократиях. В принципе демократические идеалы предполагают, что избранные представители будут служить интересам всего сообщества и будут способны выходить за пределы любых частных интересов, основанных на их собственных характеристиках, как то пол, раса или возраст. Но на практике, «несмотря на то что все мы способны совершить этот воображаемый скачок, выводящий нас за пределы нашего собственного положения, история свидетельствует о том, что мы делаем это очень ограниченно, если делаем вообще»[507]. По причине того, что у социальных (гендерных, этнических) групп существуют различные интересы вследствие различных экономических обстоятельств или истории угнетения, представительство их другими группами не гарантировано.
Если группы не могут быть эффективно представлены другими группами, каждая из них нуждается в том, чтобы быть представленной среди политических элит. Применительно к женщинам теоретики утверждают, что в силу различной социализации и жизненного опыта «женщины привносят в политику другой набор ценностей, опыта и профессиональных компетенций»[508]. По причине исторически маргинализированного положения женщин, отведения им особой роли в экономике и их первичной ответственности по уходу за детьми и престарелыми они обладают общим опытом и, следовательно, общими интересами. Интересы женщин отличны от интересов мужчин, их интересы не могут быть представлены мужчинами и вследствие этого женщины должны сами присутствовать на политической арене.
Даже если мы соглашаемся с тем, что женщины наилучшим образом могут представлять самих себя и должны быть численно представлены в политике, остается вопрос: могут ли женщины представлять женщин? Этот вопрос выводит нас к третьему типу равного представительства: содержательному представительству (substantive representation), согласно которому интересы женщин должны отстаиваться на политической арене. Содержательное представительство требует, чтобы политики выступали от имени женщин и принимали меры по вопросам, касающимся женщин.
Двигаясь еще дальше, чем количественное представительство женщин, изложенное в доводах о дескриптивном представительстве, сторонники содержательного представительства отмечают, что «выступление в поддержку» не то же самое, что «действие в поддержку»[509]. Добиться большего количества женщин, вовлеченных в политику, – необходимое, но недостаточное условие служения интересам женщин. Теоретики утверждают, что для представительства интересов женщин женщины-политики должны иметь желание и возможность их представлять. Некоторые сторонники содержательного представительства доказывают, что, вместо того чтобы просто избрать женщин на политические должности, нам следует выбирать феминистов, как женщин, так и мужчин, которые скорее будут непосредственно поддерживать интересы женщин[510]. Другие исследователи отстаивают такие механизмы, как женские кокусы (собрания), направленные на поддержку женщин, выступающих по ранее не поднимавшимся вопросам.
10.2. Ключевые положения
• Формальное представительство – это законное право участвовать в политике. Для женщин оно означает обладание правом голоса и правом баллотироваться на выборах.
• Дескриптивное представительство требует количественного сходства между законодательными органами и электоратом, который они представляют, по гендерным, расовым, этническим и другим демографическими характеристикам. Для женщин это означает достижение высокого уровня представительства в законодательном органе.
• Содержательное представительство требует, чтобы на политической арене отстаивались интересы и проблемы группы. Для женщин это означает гарантирование того, что политики выступают от их имени и действуют в поддержку проблем женщин.
Избирательное право женщин как аспект демократизации
Если мы серьезно воспринимаем аргументы предыдущего раздела, то понимание женского избирательного права (формального представительства) и представительства женщин в законодательных органах (дескриптивного представительства) является принципиально важным для любого понимания демократии. Данный раздел представит краткий обзор процесса распространения женского избирательного права в мире, а в следующем разделе будет дана подробная информация о политическом представительстве женщин в странах мира.
Сегодня мы часто принимаем как должное, что почти везде у женщин есть право голоса, однако это было не так до начала прошлого века. Политические мыслители исключали женщин из понятия гражданства со времен первой в мире демократии в античной Греции и до середины XIX в. Политика была уделом мужчин, считалось, что женщины не обладают достаточными качествами и способностями, необходимыми, чтобы быть равноправными гражданами. Более того, религиозная доктрина и культурные традиции, касающиеся должного места женщины в обществе, служили препятствием для политического участия женщин. В странах третьего мира эти убеждения часто усиливались европейским колониализмом, который нес в себе понятия разделения сфер общественной жизни, поддерживаемые политическими философами эпохи Просвещения.
На фоне этих мощных препятствий борьба за формальное представительство женщин в политике была долгой, трудной и временами кровавой. Только через десятилетия борьбы женщины во многих странах добились избирательных прав. Предоставление избирательных прав и было основной целью первой волны феминизма. Термин «первая волна» используется для различения первых женских движений (периода конца XIX – начала XX в.) и женских движений за равноправие 1970‑х годов. Хотя во многих государствах женщины выиграли право голоса в ходе первой волны феминизма, в некоторых частях света борьба продолжалась еще многие годы.
По сравнению с борьбой за избирательные права мужчин женские суфражистские движения столкнулись с исключительными препятствиями. Женскому движению в отдельно взятом государстве зачастую приходилось сталкиваться со специфическими культурными, политическими или религиозными обстоятельствами. Например, в Латинской Америке препятствием для успеха женщин были традиционные ценности и мужской шовинизм[511]. В Уругвае один из противников женского избирательного права изобрел термин «мачонизм» (machonismo), чтобы охарактеризовать стремление подражать мужчинам и заставить женщин свернуть с их естественного пути[512]. Авторитарные режимы и консервативные партии были склонны к противостоянию демократизации и расширению избирательных прав. В разное время правительства прибегали к прямому подавлению независимых женских организаций во Франции, России, Китае, Японии, Индонезии, Иране, Бразилии и Перу[513]. На Ближнем Востоке ислам также использовался (и используется) для оправдания продолжающегося исключения женщин из политического участия.
В разных странах мира движения за избирательные права женщин во многом отличались друг от друга. Например, одни появились раньше других. Энн Найт, британский квакер, в 1847 г. выпустила первый заметный суфражистский памфлет. А первое формальное требование права голоса для женщин в США было сделано годом позже, на Конвенте в Сенека-Фоллс в Нью-Йорке. К 1893 г., когда Новая Зеландия стала первым государством, которое ввело всеобщее избирательное право, активность женских движений была на пике. Первая волна женских движений началась во Франции и Германии в 1860‑е годы, за ними последовали страны Северной Европы в 1870‑1880‑х годах. Движения женщин в Азии, Латинской Америке и на Ближнем Востоке часто отставали, оформившись только в первые десятилетия XX в.
Другая особенность, определявшая различия как внутри, так и между суфражисткими движениями в разных странах, была связана с использованием ими агрессивных тактик. Такие тактики, впервые примененные суфражистскими организациями в Великобритании, отличаются от более конвенциональных способов, подобных лоббированию, составлению петиций и рассылке писем. Агрессивные тактики могут состоять в срыве собраний, неуплате налогов, битье стекол в окнах, поджогах общественных зданий, лишении свободы и голодовках. Например, 1 марта 1912 г. британские суфражистки устроили по всему Лондону согласованное забрасывание камней в окна с 15‑минутными интервалами[514].
Женщины применяли агрессивные тактики, организуя демонстрации и нападая на легислатуры в целом ряде государств[515]. Так, в 1911 г. представительницы китайского Общества суфражисток приходили на первые заседания Национальной ассамблеи. Когда им отказали в праве голоса, они организовали нападение, и на третий день ассамблея была вынуждена послать за войсками для собственной защиты. Подобный случай имел место в провинции Гуандун, когда временное правительство пообещало дать женщинам право голоса, а затем отказалось от своего обещания, вследствие чего женщины захватили здание легислатуры[516]. Женщины также использовали агрессивную тактику в Японии (1924 г.), Египте (1924 г.), Иране (1917 г.) и на Шри-Ланке (1927 г.). В других странах женщины неохотно обращались к таким средствам, опасаясь, что их поведение будет воспринято как неженственное или слишком радикальное.
То, что женщины боролись за право голоса, не означает, что они его быстро получили. С момента требования избирательного права для женщин на Конвенте в Сенека-Фоллс в 1848 г. США понадобилось 72 года, чтобы наделить женщин этим правом (1920 г.). В табл. 10.1 представлены даты получения женщинами избирательных прав в выборочном списке стран.
Со временем различная для разных стран полемика о правах женщин уступила место общепризнанному убеждению в необходимости права голоса для женщин[517], и большинство государств предоставило женщинам избирательное право к 1960‑м годам. Подчас государства с более продолжительной историей существования демократических принципов продолжали стоять на своем, отрицая права женщин. В Швейцарии, например, женщины получили право голосовать на национальном уровне только в 1971 г. а на местных выборах – только в 1990 г. Другая группа стран, где женское избирательное право появилось поздно, – это государства Ближнего Востока. В 1999 г. женщины приобрели право голоса в Катаре, затем в Бахрейне (2001 г.), в Омане (2003 г.) и Объединенных Арабских Эмиратах (2006 г.). Одним из последних успешных примеров был Кувейт, где после затянувшейся борьбы и нескольких неудачных попыток добиться права голоса женщины, наконец, получили его в мае 2005 г.
Таблица 10.1.Даты предоставления избирательных прав женщинам в некоторых государствах
Несмотря на эти недавние победы, равные гражданские права женщин пока еще не универсальны. В Ливане женщинам для участия в выборах требуется подтверждение наличия образования, хотя для мужчин нет таких ограничений. Участие женщин в голосовании не является обязательным, в то время как мужчины обязаны голосовать по закону. В Бутане на уровне деревень допускается только один голос от семьи, что часто означает исключение женщин. По состоянию на 2007 г. Саудовская Аравия не признавала право женщин голосовать.
10.3. Ключевые положения
• Борьба женщин за избирательные права была длительной, сложной и иногда кровавой.
• В ряде стран женщины добились избирательных прав лишь недавно, а в некоторых странах у женщин до сих пор нет полноценного права голоса.
Представительство женщин как аспект демократии
После того как в борьбе за формальное представительство была фактически одержана победа, женщинам необходимо было бороться за дескриптивное представительство. На протяжении XX в. женщины начали медленно проникать в те сферы власти, которые обычно удерживали мужчины: они начали занимать политические посты, некоторые женщины взяли на себя ведущие роли президентов и премьер-министров, некоторые получили министерские портфели и стали консультировать лидеров по вопросам публичной политики. Но, несмотря на значительные успехи, женщины до сих пор недостаточно представлены в политике. Средняя доля женщин в парламентах – только 16 %. Только в восьми из более чем 190 государств мира женщины стоят во главе исполнительной власти (т. е. занимают пост президента или премьер-министра).
Существуют, однако, значительные различия в политическом представительстве женщин по странам мира. В некоторых государствах членство женщин в парламенте является общепринятым, достигая 20, 30 и даже 40 % мест в легислатурах. Во многих других государствах процесс борьбы за дескриптивное представительство движется медленно, и присутствие женщин в политической жизни остается едва заметным. Темп получения женщинами доступа к властным постам также сильно отличался от государства к государству. В одних государствах значительное число женщин появилось в политике к 1970‑м годам, в то время как в других добиться присутствия в политике им удалось только к 1990‑м годам.
Рисунок 10.1 дает возможность понять процесс роста дескриптивного представительства женщин с течением времени. График показывает, что хотя женщины и достигли важных вех в представительстве, таких как получение 20 % мест в национальных парламентах во все большем числе стран, представительство женщин в целом остается низким. Хотя более чем в 60 % государств женщины получили не менее 10 % мест в национальных парламентах, в меньшем числе стран представительство пересекло уровень в 20 %.
Рис. 10.1. Государства, достигшие политических вех в представительстве женщин, 1893–2006 гг.
Значительные отличия существуют между регионами мира: многие высокоразвитые страны Запада значительно отстают от развивающихся стран в вопросе представительства женщин в качестве политических лидеров. Например, в табл. 10.2 приведены примеры первой и последней двадцатки государств, ранжированных по доле женщин в национальных парламентах. По состоянию на апрель 2008 г. США занимали 85‑е место из 185, уступая Вьетнаму, Эквадору и Эфиопии. Великобритания занимает 69‑е место, уступая Мексике, Намибии и Сингапуру. Во Франции, Италии и США женщины никогда не становились президентами, в отличие от Шри-Ланки, Филиппин и Индонезии. Также необходимо отметить, что опыт первых 20 государств нетипичен. Как правило, женщины занимают менее 20 % мест в законодательных органах в 66 % государств. Рассматривая последние 20 государств, следует отметить, что в семи государствах женщины вообще не имеют представительства в парламентах (дополнительно см.:[518]).
10.4. Ключевые положения
• Женщины добились существенного роста своего представительства в ряде государств, получив 30 или 40 % мест в легислатурах.
• Во многих государствах мира женщины по сей день составляют лишь меньшинство в общем числе парламентариев.
• В вопросе представительства женщин страны Запада не обязательно являются мировыми лидерами.
Таблица 10.2.Доля женщин в национальных парламентах: 20 стран с наибольшей долей женского представительства и 20 стран с наименьшей долей женского представительства
Женщины и движения за демократизацию
Есть ли гендерные аспекты в движениях за демократизацию? В этом разделе будет показано, как женщины и женские организации мобилизовывались на борьбу с авторитарными государствами. Примером может служить то, как они, выступая в роли матерей, протестовали против нарушений прав человека. Важной особенностью данного раздела будет анализ использования женщинами социальных движений для проведения в жизнь изменений. Поскольку женщины традиционно исключались из основной политической деятельности, они могут быть чрезвычайно эффективны в «продавливании» демократии в ситуациях, когда традиционная политическая активность сдерживается государством. В конце раздела показано, что даже когда женщины помогают добиться демократии, для них может оказаться затруднительным трансформировать свое участие в движениях за демократизацию в осязаемые выгоды обладания реальной политической силой в новом демократическом режиме.
Женщины и их организации мобилизовывались на борьбу с нарушениями прав человека со стороны авторитарных режимов. Пожалуй, наиболее известным примером борьбы женщин за демократизацию является группа «Матери Пласа-де-Майо» – группа матерей, протестовавших против «исчезновений» своих детей, к которым были причастны аргентинские военные. Начиная с 1977 г. матери, надев броские белые головные платки и держа в руках портреты своих похищенных детей, собирались каждый четверг на Пласа-де-Майо, устраивая процессию перед президентским дворцом. Они также печатали в газетах требования предоставить информацию о местонахождении своих детей и сотрудничали с международными организациями для выявления случаев нарушения прав человека. С течением времени число участниц еженедельных демонстраций возросло, что привлекло внимание к нарушениям прав человека в Аргентине. Другие группы женщин, борющиеся против авторитарных режимов Латинской Америки, следуя примеру «Матерей», выражали протест от лица матерей, дочерей, сестер и бабушек, а не индивидов[519].
Пример «Матерей Пласа-де-Майо» отражает в более общем смысле два важных аспекта женского активизма в движениях за демократизацию. Во-первых, поскольку они традиционно исключались из таких форм политической активности, как участие в политических партиях или профсоюзах, женщины проявили уникальные возможности мобилизоваться именно в тот момент, когда основная политическая активность подавляется[520]. Например, когда политические партии запрещены, женские и другие социальные движения становятся важным источником политической активности[521]. Женщины обладают такой возможностью, потому что, в отличие от мужчин, их источники власти часто неформальные и нетрадиционные[522]. Если женщины «невидимы» в социальной сфере, то в моменты, когда традиционные политические действия небезопасны, они могут быть политическими акторами[523]. Например, когда чилийское правительство разгоняло уличные демонстрации профсоюзов, женские объединения за права человека продолжали протестовать[524].
Второй уникальной особенностью женского активизма, примером которого служат «Матери Пласа-де-Майо», является использование гендера в борьбе за демократические принципы. Матери ощущали себя вправе протестовать как матери, беспокоящиеся за своих детей, беспокоящиеся по поводу того, как глубоко повлияли исчезновения на их семьи[525]. Сходным образом организации домохозяек в Латинской Америке выходили на демонстрации и проводили забастовки в форме отказа от покупок, выступая против высокой стоимости жизни, доказывая, что их дети голодают из-за экономического кризиса и экономической политики режима. Эти объединения домохозяек содействовали организации крупных протестов в городах против ухудшения стандартов жизни[526].
Использование гендерных моделей поведения может быть чрезвычайно эффективной стратегией в борьбе против режимов, которые используют гендерные образы для консолидации власти. Например, поскольку режимы военных претендовали на моральный авторитет как защитники семейных ценностей, им было тяжело иметь дело с «Матерями» в Аргентине, Чили и других странах[527]. В странах Латинской Америки режимы укрепляли традиционные взгляды на место женщины в обществе, кооптировали традиционные символы женской нравственности, духовности и материнства, сделав лозунг «Семья, Бог и Свобода» краеугольным камнем милитаристского авторитарного режима[528]. Когда женщины, в свою очередь, использовали эти образы для протеста, режимам нечем было ответить. Джо Фишер объясняет это тем, что присутствие «молчаливых и обвиняющих» матерей на Пласа-де-Майо представляло собой воплощение тех самых идеалов, о защите которых заявлял режим. Коротко говоря, женщины могут бросить стратегический вызов государственной власти, когда кажется, что они действуют в рамках традиционных гендерных ролей.
Когда женщины используют гендер, борьба с авторитарным режимом для них может быть менее опасна, чем для других групп. Режиму затруднительно принимать меры против женщин, которые всего лишь исполняют свои обязанности «хороших» матерей. Самими женщинами отмечалось, что в ходе протеста они чувствовали себя в большей безопасности, чем другие члены их семей. По словам одной из матерей с Пласа-де-Майо, «мать всегда выглядит более неприкосновенной» (цит. по:[529]). Вписывая протест в рамки материнского, женский активизм сплетался с официальным дискурсом и, следовательно, был менее опасен, чем более оппозиционные формы протеста[530]. Но «менее опасный» еще не означает «безопасный»: первый руководитель «Матерей Аргентины» стала одной из многих женщин, пропавших в период авторитарного правления.
Стоит отметить, что деятельность женщин в поддержку демократии часто связывали с более общей феминистской деятельностью. Как только женщины накопили политический опыт, они пытались влиять на государство в различных вопросах, разрешение которых помогло бы матерям и женщинам. Возьмем девиз женского движения в Чили, который гласит: «Мы хотим демократии и в стране, и в доме»[531]. Несмотря на то что женщины способствуют противодействию авторитарному правлению, когда демократия «возобновляется», для них может оказаться затруднительным трансформировать свою деятельность в политическое представительство[532]. Отрезвляющая статистика, приведенная в предыдущем разделе, напоминает нам, что участие женщин в движениях за демократизацию в итоге не всегда приводит к равному представительству после консолидации демократии. Женские движения, напротив, продолжают бороться за включение женщин во все демократические процессы.
10.5. Ключевые положения
• По причине того, что женщины часто действуют вне рамок традиционной политики, они могут обладать уникальными возможностями для мобилизации в случае, если традиционная политика подавлена режимом.
• Женщины могут использовать гендер для протеста против репрессивных режимов.
• Даже если женщины могут помочь в борьбе за демократию, они не всегда добиваются представительства после установления демократии.
Заключение
Данная глава посвящена гендерным аспектам демократии и демократизации. Вначале указывается, что, хотя может показаться, будто женщины включены в определения демократии, в действительности они зачастую исключены из них. Помимо простого включения избирательного права женщин в дискуссии о демократизации, внимание к гендеру (и другим статусам меньшинств) в демократии выражается через проведение различий между формальным, дескриптивным и содержательным представительством. Дескриптивное и содержательное представительства предполагают, что количество женщин имеет значение. Но участие женщин в политике в мировом масштабе демонстрирует общую нехватку дескриптивного представительства. Недостаточная представленность женщин в демократиях мира означает, что гендер может быть более важен для демократии и демократизации, чем это обычно считается.
Вопросы
1. Должны ли измерения демократии прямо включать гендер?
2. Обосновано ли различное измерение демократии для разных временных периодов (например, избирательное право для мужчин в XIX в., избирательное право для женщин в XX в.)?
3. Каковы возможные последствия исключения женского избирательного права из измерений демократии? Имело ли избирательное право для женщин последствия для исторического развития демократии? Для причин демократии? Для результатов демократии?
4. Обсудите издержки и преимущества принятия демократическими государствами всерьез дескриптивного представительства.
5. Может ли содержательное представительство быть достижимой целью? Является ли эта цель разумной? Каковы интересы женщин в данном вопросе?
6. Чем отличалась борьба женщин за избирательные права от борьбы за избирательные права мужчин?
Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей:
Дополнительная литература
Paxton P., Hughes M. Women, Politics and Power: A Global Perspective. Thousand Oaks (CA): Pine Forge Press, 2007. Подробно и понятно обсуждаются вопросы политического представительства женщин в обширном числе стран и регионов. На основе статистических обзоров и подробных case studies в книге зафиксированы как исторические тенденции, так и современное состояние политического влияния женщин в разных странах.
Phillips A. The Politics of Presence: The Political Representation of Gender, Ethnicity and Race. Oxford: Clarendon Press, 1995. Имеет ли значение идентичность представителей? Подразумевает ли справедливое представительство находящихся в ущемленном положении групп их присутствие в парламентах? Книга вносит вклад в теорию демократии, обращаясь к проблемам представительной демократии с учетом гендера и этнического состава населения.
Paxton P. Women’s Suffrage in the Measurement of Democracy: Problems of Operationalization // Studies in Comparative International Development. 2000. Vol. 35. No. 3. P. 92–111. Приводятся свидетельства несоответствия между определениями демократии и использованием их на практике.
Noonan R. K. Women against the State: Political Opportunities and Collective Action Frames in Chile’s Transition to Democracy // Sociological Forum. 1995. Vol. 10. No. 1. P. 81–111; Jaquette J. S., Wolchik S. (eds). Women and Democracy: Latin America and Central and Eastern Europe. Baltimore (MD): Johns Hopkins University Press, 1998. Две из множества книг и статей, посвященных роли женщин в движениях за демократизацию.
Полезные веб-сайты
www.idea.int/gender – Страница раздела «Женщины в политике» Международного института демократии и содействия выборам (International IDEA) предлагает информацию о политическом представительстве женщин и гендерных квотах.
www.ipu.org – База данных Межпарламентского союза «Parline database» содержит данные о представительстве женщин в парламентах.
www.un.org – Пекинская платформа действий четвертой Всемирной конференции по положению женщин ООН (UN World Conference on Women): женщины во власти и в процессе принятия решений.