М. Стивен Фиш, Джейсон Виттенберг
В главе выявляются ключевые факторы, вынуждающие демократизацию «свернуть с верного пути». После объяснения того, почему одни новые демократии откатываются обратно к авторитарному правлению, а другие процветают, в главе обсуждается, как могут быть сокращены риски срыва демократизации.
Введение
В начале 1990‑х годов демократы были полны оптимизма. Многие страны Латинской Америки недавно сбросили авторитарные режимы, успевшие с их чудовищными нарушениями прав человека и фарсовой риторикой национального величия стать символами иберо-американского деспотизма. Эти режимы казались несокрушимыми в 1970‑х годах, но в 1980‑х годах они уступили требованиям массовых движений о более открытом правлении (open rule). Схожая тенденция наблюдалась в некоторых странах Восточной и Юго-Восточной Азии с их опирающимися на армию режимами, которые, казалось, никогда не поддадутся давлению со стороны массовых движений. Сам символ несокрушимого деспотизма XX в. – Советский Союз, а вместе с ним и авторитарная Югославия, не смогли устоять и распались. На территории 10 государств, составлявших Советский, или Восточный, блок, образовалось 28 отдельных стран, многие из которых что было сил устремились к свободе. В Африке масштабные международные конференции призывали властителей к подотчетности населению, а неоколониальные расовые олигархии вошли в пору своего заката. Даже в странах, не вступивших на путь демократизации, политическая свобода, казалось, уже виднеется на горизонте. Прежде всего речь идет о Китае, Индонезии и Иране, в которых широкие реформистские движения, хотя и подавленные, выражали общественную жажду перемен.
Однако с высоты настоящего момента ранние 1990‑е годы выглядят золотым веком. Сегодня ясно, что путь к открытой политии изобилует препятствиями и поворотами. В самом деле, один из наиболее явных трендов первого десятилетия XXI в. – это откат демократизации. Цель этой главы состоит в том, чтобы объяснить, почему одни страны испытали такой откат, а другие нет. Далее в ней обсуждается, как сократить риски срыва демократизации. Чтобы исследовать неудавшуюся демократизацию, мы принимаем в расчет все страны с населением не менее полумиллиона человек. Для оценки прогресса демократизации мы используем индекс Freedom House (далее – FHI). Баллы по этому индексу колеблются от 1 (самая открытая полития) до 7 (наименее открытая полития) (более подробную информацию о FHI см. в гл. 3 наст. изд.). Данные взяты за период 1975–2007 гг. Ссылаясь на FHI за конкретные годы, мы используем данные, отражающие ситуацию в соответствующей стране. Так, когда мы говорим о 2002 г., мы используем баллы, опубликованные Freedom House в 2003 г., которые отражают положение вещей на 2002 г.[872]
Классификация стран
Каждую страну мы относим к одной из пяти категорий. Две категории – устойчивые демократии и устойчивые автократии – содержат страны, в которых режим не менялся с 1975 г. Устойчивые демократии с 1975 г. неизменно имеют по FHI балл 2,5 или лучше; устойчивые автократии находятся на другом конце спектра: их ежегодный балл по FHI никогда не был лучше 4 – среднего значения шкалы индекса. Устойчивые демократии всегда были открытыми политиями; устойчивые автократии никогда даже близко не подходили к этому состоянию. Из 158 исследуемых стран 23 квалифицируются как устойчивые демократии, а 45 – как устойчивые автократии. Три другие категории представляют три разных типа стран, предпринявших демократизацию (democratizers). Последние определяются как страны, которые в 1975–2007 гг. (1) хотя бы однажды не смогли достигнуть отметки в 2,5 балла и (2) хотя бы однажды имели балл 3,5 или лучше. Среди таких стран мы выделяем страны устойчивой демократизации (robust democratizers) (числом 39), страны неустойчивой демократизации (tenuous democratizers) (в количестве 31) и страны неудавшейся демократизации (failed democratizers) (20). В настоящей главе внимание сосредоточено на странах, предпринявших демократизацию, и прежде всего на странах неудавшейся демократизации и их особенностях.
Страны устойчивой демократизации
В странах устойчивой демократизации демократия развивается успешно. Каждая из этих стран хотя бы раз на отрезке между 1975 и 2004 гг. не смогла достичь отметки в 2,5 балла, однако в 2005–2007 гг. неизменно получала этот или еще лучший балл. Некоторые из стран устойчивой демократизации имели относительно хорошие баллы на протяжении всех трех десятилетий с 1975 по 2004 г., но в один год или в несколько получали по FHI оценку худшую, чем 2,5. Именно к таким государствам относятся Кипр, Доминиканская Республика, Индия, Маврикий, Португалия и Тринидад и Тобаго. Другие страны устойчивой демократизации – Аргентина, Бразилия, Сальвадор, Перу и Словакия – испытывали существенные снижения и подъемы, но общая траектория режимных изменений оставалась все же позитивной; эти страны получили в 2005–2007 гг. балл 2,5 или лучше. Другие же страны когда-то находились под бременем автократических режимов, но после антиавторитарного прорыва они начали линейное движение к демократии и в 2005–2007 гг. имели балл 2,5 или лучше. Под это описание подпадают Бенин, Болгария, Чили, Хорватия, Чехия, Эстония, Гана, Венгрия, Индонезия, Латвия, Лесото, Литва, Мали, Мексика, Монголия, Намибия, Панама, Польша, Румыния, Сенегал, Сербия, Словения, Южная Африка, Южная Корея, Испания, Тайвань, Украина и Уругвай.
Страны неустойчивой демократизации
С точки зрения демократического прогресса страны неустойчивой демократизации занимают промежуточное положение. Это государства, которые хотя бы однажды получали балл 3,5 или лучше, но не достигшие отметки в 2,5 балла в 2005–2007 гг. Страны неустойчивой демократизации тоже в недавнем прошлом не были автократиями: средняя оценка FHI в 2005–2007 гг. для каждого государства этой группы лучше 4.
Категория неустойчивой демократизации объединяет очень разные государства. Некоторые из них имели немалый опыт открытого политического устройства, но в последние годы свернули с этого пути. К таким государствам относятся Боливия, Колумбия, Эквадор, Гайана, Гондурас, Малави, Папуа – Новая Гвинея и Филиппины. Другие страны не имели долгой демократической истории, но после антиавторитарного прорыва они в целом начали движение в сторону демократии, хотя и не достигли отметки в 2,5 балла в 2005–2007 гг. Это – Албания, Босния, Кения, Либерия, Македония, Мадагаскар, Молдавия, Мозамбик, Никарагуа, Парагвай, Сьерра Леоне и Танзания. Еще одна группа стран бóльшую часть времени с 1975 г. находилась в промежуточной зоне, но по большей части эти политии тяготели скорее к закрытости, чем к открытости, а в недавнем прошлом не поддались демократическому импульсу. Типичные представители этой группы – Малайзия и Марокко. Наконец, в ряде стран происходили частые и резкие режимные изменения. Под это описание подпадают Коморские острова, Грузия, Гватемала, Гвинея-Бисау, Нигер, Шри-Ланка, Таиланд, Турция и Замбия.
Страны неудавшейся демократизации
Страны неудавшейся демократизации – это страны, в которых процессы, способствующие все большей открытости политического устройства, обернулись вспять. По меньшей мере однажды такие государства получали оценку 3,5 или лучшую, но их средний балл по трем последним годам оказался не лучше 4. В определенный период эти политии устойчиво продвигались в направлении демократии или даже достигали этого состояния, но затем стали тяготеть к авторитаризму и в момент написания настоящей главы не изменили этой тенденции. Поскольку неудавшаяся демократизация – это предмет нашего анализа, мы обсудим страны этой категории подробнее, чем представителей других групп.
В Армении процессы, способствующие все большей политической открытости, начались в первые годы после распада СССР, и в 1992–1994 гг. балл страны по FHI равнялся 3,5. В дальнейшем полития стала более закрытой и в 2005, 2006 и 2007 гг. имела оценку в 4,5 балла.
Бангладеш получала статус свободной политии дважды – в 1991 и 1992 гг., но впоследствии произошел резкий поворот в сторону авторитаризма. Бангладеш имела 4 балла во все годы с 2002 по 2006 г., а в 2007 г. опустилась еще ниже – до 4,5 балла.
Сразу после распада СССР в Белоруссии существовала сравнительно открытая политическая система – в 1992 г. страна получила 3,5 балла. Однако затем случился откат к жесткому авторитаризму. В 2004 г. оценка по FHI упала до 6,5 балла и впоследствии осталась на этом уровне. В Белоруссии установился один из самых репрессивных в мире политических режимов.
Конец 1970‑х годов был для Буркина-Фасо коротким периодом конституционного правления. В 1978 и 1979 гг. страна имела статус свободной политии: балл FHI достиг в эти годы отметки 2,5. Затем, однако, в Буркина-Фасо постепенно устанавливалась диктатура. В 1990‑х годах произошло частичное возвращение к открытой политии, но с тех пор оценка FHI никогда не оказывалась лучше 4.
В Центрально-Африканской Республике после десятилетий диктатуры в 1993 г. была осуществлена либерализация. В то время FHI достиг 3,5 балла; на этом уровне он оставался в 1994 и 1995 гг. После короткого отката он вновь достиг отметки в 3,5 балла в 1998–2000 гг. Однако затем оценка FHI начала ухудшаться и в 2005–2006 гг. стабилизировалась на уровне 4,5, а в 2007 г. упала еще – до 5 баллов.
Политическая система Республики Конго (Конго-Браззавиль) в начале 1990‑х годов стала более открытой, чем прежде. В 1992 г. балл FHI равнялся 3. Но затем он резко упал: в 2005 г. остановился на отметке 5, а в 2006 и 2007 гг. ухудшился до 5,5.
В 1977 г. Джибути начинала свою независимую историю как относительно открытая полития. Между 1977 и 1980 гг. ее оценка по FHI была равна 3,5. Затем произошел поворот к авторитаризму, и на протяжении большей части последней четверти XX в. Джибути оставалась по преимуществу закрытой политией. В последние пять лет она получала 5 баллов по FHI.
С 1975 по 1986 г. Фиджи была демократией, но в 1987 г. перешла к автократии. Затем случилось возвращение к демократическому правлению, и в 1999 г. Фиджи получила статус свободной политии. Однако после того островное государство вернулось к авторитаризму. Оценка страны по FHI в 2005, 2006 и 2007 гг. была равна 3,5; 5 и 5 соответственно.
Политическая система Габона в начале 1990‑х годов стала отчасти более открытой, чем раньше: балл страны по FHI в 1991 г. равнялся 3,5. Затем страна перешла к авторитарному правлению: в 2005, 2006 и 2007 гг. она получала оценку 5.
Политическая история Гамбии изобилует резкими поворотами. С 1975 по 1980 г. это была самая демократическая страна Африки. В 1980‑х годах демократия стала разрушаться, хотя Гамбия еще оставалась частично открытой политией. Между 1989 и 1993 г. политическая система страны стала более открытой, и Гамбия вновь оказалась наиболее демократическим государством континента, но в 1994 г. произошел поворот к диктатуре. После этого политический режим Гамбии испытал некоторую либерализацию, но никогда не возвращался к демократии. В 2005 и 2006 гг. балл страны был равен 4, а в 2007 г. – 4,5.
Иордания знакома с автократическим режимом гораздо ближе, чем с демократией. Однако же в начале 1990‑х годов в политической системе страны произошли примечательные изменения: в 1992 г. балл Иордании по FHI равнялся 3. Затем королевство вернулось к более закрытой системе, и в 2005–2007 гг. его оценка стабилизировалась на 4,5 балла.
Кувейт включен в категорию стран неудавшейся демократизации, а не стабильных автократий из-за относительно хорошего балла только лишь в одном году – 1975‑м, т. е. в первом из рассматриваемых. Затем балл FHI для этой страны ухудшился и уже никогда не возвращался к уровню 1975 г. В 2005–2007 гг. он был равен 4,5.
Киргизия после распада СССР стала гораздо более открытой политией, чем прежде, и в 1992 г. получила 3 балла. Впоследствии уровень политической открытости быстро снижался. Хотя сразу после «Революции тюльпанов» в 2005 г. полития оказалась несколько более открытой, лучшая оценка по FHI равнялась 4,5 балла. На этой отметке балл страны и оставался между 2005 и 2007 гг.
Политическая история Непала характеризуется удалением от демократии, а не приближением к ней. В 1991 и 1992 гг. страна получила статус свободной политии – в этот период оценка по FHI равнялась 2,5 балла.
Однако затем она снизилась: в 2005 г. страна получила 5,5 балла, а в 2006 и 2007 гг. – 4,5 балла.
Между 1979 и 1983 гг. Нигерия была демократией и неизменно получала в этот период оценку 2,5, но затем стала жертвой авторитаризма. Хотя в конце 1990‑х годов политическая система Нигерии была более открытой, чем в автократический период, к демократии страна так и не вернулась. В последние три года Нигерия получала 4 балла по FHI.
В конце 1980‑х годов Пакистан был относительно открытой политией; в 1988 и 1989 гг. его оценка составила 3 балла. Впоследствии произошел резкий поворот к авторитаризму. В каждый год между 2005 и 2007 гг. Пакистан имел оценку в 5,5 балла.
Новейшая история российской демократии схожа с историей демократии в Пакистане. Балл FHI для России был равен 3 в 1991 г., но затем началось устойчивое движение в сторону автократии. В последние три года страна получала 5,5 балла.
Таджикистан, как и Россия, имел короткий период прорыва к открытой политии – в 1991 г. его оценка FHI равнялась 3. Но в отличие от России, которая возвращалась к авторитаризму постепенно, Таджикистан перешел к нему немедленно: в 1992 г. страна получила уже 6 баллов. С тех пор авторитарный режим Таджикистана не покидал этой отметки.
Венесуэла была демократией в течение большей части рассматриваемого периода. В 1975–1991 гг. она имела статус свободной политии с ежегодным баллом FHI 2,5 или лучше. В эти полтора десятилетия на фоне автократий Латинской Америки Венесуэла была исключением, но в 1990‑е годы уровень демократичности страны снизился. В 1999 г. балл FHI оказался равным 4, и тем самым он зафиксировал гораздо меньшую открытость политической системы, чем в предшествующий период. В 2005–2007 гг. Венесуэла также получала оценку 4.
Зимбабве никогда не была полноценной демократией, но в 1980 г. ее балл был равным 3,5; в дальнейшем он обрушился, и в 2005–2007 гг. страна неизменно получала оценку 6,5 и тем самым оказалась одной из самых жестких автократий в мире.
Что разрушает демократию?
Чтобы выявить условия, которые приближают крушение демократии, используем статистический анализ; в нем три категории стран, рассмотренных в предыдущем разделе, принимаются за зависимые переменные, т. е. за то, что нужно объяснить при помощи других факторов или переменных. Для расчета статистических воздействий, или эффектов, мы кодируем устойчивые демократии через цифру «4», страны устойчивой демократизации – через «3», страны неустойчивой демократизации – через «2», страны неудавшейся демократизации – через «1», а устойчивые автократии – через «0». Таким образом, кодирующая переменная пробегает пять значений, соответствующих пяти категориям стран – от самых успешных с точки зрения демократии («4») до самых отстающих по этому критерию («0»). Затем тестируем влияние факторов, которые обычно рассматриваются как причины изменчивости уровня демократичности при переходе от страны к стране. Кроме того, в анализ включается несколько переменных, которые реже принимаются в качестве таких причин. Наша цель заключается в том, чтобы понять, каковы основные ситуационные условия, определившие момент прекращения режимных изменений.
Высокий уровень экономического развития очень часто рассматривается как ближайший спутник демократии, а бедность – как ее злейший враг. Более высокий уровень экономического развития обычно ассоциируется с более искушенным населением, более многочисленным средним классом и находящимися в менее отчаянном положении низшими классами общества (см. гл. 8 наст. изд.). Для оценки уровня экономического развития используется валовой национальный доход (ВНД) по паритету покупательной способности (ППС) на 2000 г., измеренный в тысячах долларов США.
Чтобы измерить экономическую зависимость от углеводородов, которые иногда оцениваются как препятствие для открытой политии, применяется доля в экспорте доходов от нефти и газа. Нефть может негативно сказываться на модернизации: доходы от ее добычи могут финансировать государственные репрессии, способствовать коррупции, сдерживать экономическое развитие и дестабилизировать экономику – и это лишь некоторые из возможных патологий (см. гл. 8 наст. изд.). Все эти эффекты нефтяного богатства неблагоприятны для демократии. Оценить значения этой переменной для каждой страны в каждый год или хотя бы в какой-то один из них невозможно. По этой причине мы собрали настолько хорошую базу данных, насколько смогли, замещая значения переменной для 2000 г. ее значениями для максимально близких к этому году лет.
Некоторые исследователи полагают, что этническая гетерогенность также препятствует демократизации. Они считают, что неоднородные по составу общества более склонны к конфликту и менее способны вырабатывать компромиссы, которые являются неотъемлемой чертой демократической практики[873]. Данный фактор оценивается при помощи показателя этнической фракционализации, разработанного Альберто Алесиной и его коллегами[874]. Часть исследователей, придающих значение культурному контексту, концентрируются на религии (см. гл. 9 наст. изд.). Некоторые недавние работы продемонстрировали, что особые сложности для демократии может вызывать ислам[875]. В качестве черт исламских обществ, способных снизить шансы на успешное внедрение открытой политической системы, рассматриваются близость сакральной и светской власти, проведение четкой границы между приверженцами ислама и теми, кто не являются таковыми, а также низкий статус женщин. «Исламский фактор» операционализируется через долю мусульманского населения страны.
Длительность существования государственности также может оказывать влияние на шансы успеха демократизации. То, как долго страна является независимой, может влиять на национальную идентичность и политическую психологию, а также и на другие факторы, которые способны, в свою очередь, воздействовать на политический режим (см. гл. 2 и 9 наст. изд.). В качестве несколько грубой, но полезной операционализации этого фактора мы используем фиктивную (dummy) переменную, которая фиксирует, была ли страна независимой к 1900 г. Государства, бывшие независимыми уже на заре прошлого века, кодируются через «0», а страны, получившие независимость только после 1900 г., кодируются через «1». Наконец, в анализ включается также показатель неравенства полов. Большее равенство между полами может способствовать народовластию, помимо прочего, посредством обеспечения менее иерархизированного культурного контекста для принятия решений ([876]; а также гл. 10 наст. изд.). Этот фактор измеряется посредством разницы в уровне грамотности полов (уровень грамотности мужчин минус уровень грамотности женщин). Значения переменной учитываются для 2000 г. Чем больше это значение, тем более выраженным является неравенство полов. Данный индикатор фиксирует некоторые глубоко укорененные демографические черты общества. Он остается стабильным из года в год и даже из десятилетия в десятилетие. К примеру, корреляция между разницей в уровне грамотности полов в 1980 и 1990 гг. оказалась равной 0,96; практически та же корреляция наблюдается между 1990 и 2000 гг.
В терминах «модели ванны», представленной в гл. 4, каждая из оцениваемых переменных может трактоваться как показатель объективных геополитических и структурных общественных условий. Все эти условия достаточно фундаментальны, и ни одно из них, как правило, не меняется быстро. Корреляция между доходом на душу населения для последних десятилетий, как и между разницей в уровне грамотности полов, превышает 0,9[877]. В расчет берутся значения для относительно недавних лет, поскольку эти данные являются более подробными и содержат меньше пропусков. Если же учитывать данные более ранних десятилетий, то результаты изменятся пренебрежимо мало. Хотя каждый из рассмотренных здесь факторов в долгосрочном периоде может находиться под влиянием демократии, риск эндогенности, т. е. ситуации, когда переменная, взятая как зависимая, действительно влияет на значения переменной, полагаемой независимой, невысок. Ни одна из независимых переменных не относится напрямую к институтам (например, правилам голосования), событиям (например, войнам), трендам (например, функционированию экономики) или политическим курсам (например, степени открытости экономики). Последние два фактора, возможно, заслуживают рассмотрения, однако оценить их влияние с исключением риска эндогенности довольно трудно. В этой части главы мы будем измерять влияние только объективных факторов, перечисленных выше.
В табл. 17.1 представлены результаты серии пробит-моделей с порядковой зависимой переменной. Идея, лежащая в основании моделей такого рода, заключается в оценивании независимого эффекта каждого включенного в анализ фактора при условии учета эффекта других факторов, причем отклик, т. е. переменная, на которую предположительно влияют эти факторы, принимает значения, соответствующие элементам упорядоченного дискретного множества. В нашем случае эти значения представляют собой разные возможные статусы страны: устойчивая автократия, страна неудавшейся демократизации, страна неустойчивой демократизации, страна устойчивой демократизации или устойчивая демократия. Модель 1 учитывает все факторы, которые, по нашему предположению, могли бы определять, в какой из пяти категорий окажется страна. Для тестирования устойчивости результатов мы представляем также альтернативные спецификации. В общей сложности насчитывается пять моделей.
Экономическое развитие, зависимость от экспорта энергоносителей, доля мусульман, колониальное наследие и неравенство полов – все эти переменные оказались статистически значимыми и влияют на тип политического режима в ожидаемом направлении. Более высокий уровень экономического развития благоприятен для демократии; существенная экономическая зависимость от энергоносителей, напротив, отрицательно воздействует на нее. Более высокая доля мусульман среди населения вредна для демократи так же, как позднее обретение государственной независимости и неравенство полов. Единственный, возможно, неожиданный результат состоит в том, что этническая фракционализация не препятствует демократизации. Знак при коэффициенте положителен; это указывает на то, что более высокая фракционализация скорее благоприятна, чем пагубна для перспектив демократии; однако коэффициент при данной переменной оказался незначимым во всех трех моделях, в которые эта переменная была включена. Следовательно, мы не можем сказать, полезна ли для демократии более высокая фракционализация, но у нас есть основания полагать, что она не вредна для нее.
Таблица 17.1.Пробит-регрессии с упорядоченной зависимой переменной: тип политического режима и факторы, предположительно его определяющие
Примечание: N = 158 стран. Стандартные ошибки указаны в скобках. * p< 0,05; ** p< 0,01; *** p< 0,001. Стандартные ошибки – это мера неуверенности в том, что получены точные оценки коэффициентов. Чем больше коэффициент регрессии по отношению к стандартной ошибке, тем больше оснований считать влияние фактора значимым. Степень уверенности в коэффициентах принято обозначать звездочками. Чем больше звездочек находится при коэффициенте, тем более мы уверены в его значимости.
Источники: Для данных об экономическом развитии – [878]; для зависимости от энергоносителей – [879] и ежегодные доклады других лет; для этнической фракционализации – [880]; для доли мусульман в населении страны – [881]; для неравенства полов – [882].
Более подробная картина складывается из сравнения стран неудавшейся демократизации со странами устойчивой демократизации. Важность экономического развития очевидна. Усредненный по 20 странам неудавшейся демократизации годовой подушевой доход равен примерно 3700 долл. США; между тем для 39 стран устойчивой демократизации аналогичный показатель равен 8100 долл. США. Только в двух странах неудавшейся демократизации – Кувейте и России – доходы населения выше, чем средний доход в странах устойчивой демократизации. Бедность практически несовместима с демократией. То, как бедность сокращает шансы на успешную демократизацию, можно проиллюстрировать еще и посредством подсчета предсказанных вероятностей срыва демократизации при
разных уровнях экономического развития. Эти вероятности показаны на рис. 17.1. Чтобы получить кривые, изображенные на рисунке, значения всех объясняющих переменных, кроме ВНД на душу населения, мы приравняли к их средним арифметическим. Затем при помощи нашей модели подсчитали предсказанные вероятности срыва демократизации при ВНД, изменяющемся от 0 до 40 000 долл. Сплошная кривая указывает на эти предсказанные вероятности при данном ВНД; пунктирные кривые отмечают границы 95 %-го доверительного интервала. Ни одна статистическая оценка не является абсолютно достоверной. 95 %-й доверительный интервал есть интервал, относительно которого мы на 95 % уверены в том, что в нем лежит истинное значение оцениваемого параметра; в данном случае – истинная вероятность срыва демократизации. Как следует из убывающего тренда на рисунке, экономическое развитие – это превосходный способ максимизировать шансы на успешную демократизацию.
Рис. 17.1. Связь между экономическим развитием и вероятностью провала демократизации
Связь между зависимостью от энергоносителей и демократией даже более однозначна. В 6 из 20 стран неудавшейся демократизации (Венесуэла, Габон, Кувейт, Нигерия, Республика Конго, Россия) прибыль от энергоносителей составляет более половины доходов от экспорта, в то время как среди 39 стран устойчивой демократизации лишь в одной из них – в Тринидаде и Тобаго – эта статья доходов приносит более четверти экспортной прибыли. Демократия не знает более страшного врага, чем нефть.
Ислам также может затруднить демократизацию. Доля мусульманского населения в странах неудавшейся демократизации в среднем равна 44 %; в странах устойчивой демократизации она составляет 11 %. Половина государств, в которых демократизация оказалась сорванной, являются преимущественно мусульманскими, но среди стран устойчивой демократизации преимущественно мусульманских – всего 8 %. Отсутствие независимости к 1900 г. тоже может быть причиной сложностей с установлением демократии. Только 2 из 20 стран неудавшейся демократизации (Россия и Венесуэла) были независимыми до 1900 г., в то время как среди 39 стран устойчивой демократизации независимостью к означенному времени обладали 10. Неравенство полов тоже может препятствовать демократизации. Среди стран неудавшейся демократизации разница в уровне грамотности мужчин и женщин в среднем равна 13 процентным пунктам («в пользу» мужчин); среди стран устойчивой демократизации этот разрыв составляет только 4 процентных пункта. Пагубный для демократизации эффект разрыва в уровне грамотности полов отображен на рис. 17.2. Для получения кривых, изображенных на рисунке, все значения объясняющих переменных в нашей модели, за исключением неравенства полов в уровне грамотности (показатель был определен как разность грамотности мужчин и грамотности женщин), были приравнены к их средним арифметическим. Затем в рамках принятой ранее спецификации модели были подсчитаны предсказанные вероятности срыва демократизации; при этом значения переменной неравенства полов варьировались от 20 до 40 %. Как и на рис. 17.1, сплошная кривая обозначает предсказанные вероятности, а две пунктирные – границы 95 %-го доверительного интервала. Из рис. 17.2 видно, что, при прочих равных условиях, чем больше разрыв в уровне грамотности мужчин и женщин, тем выше вероятность срыва демократизации.
Рис. 17.2. Связь между уровнем грамотности и вероятностью провала демократизации
17.1. Ключевые положения
• Уровень экономического развития положительно связан с успешной демократизацией.
• Зависимость от поставок энергоносителей, большая доля мусульманского населения и неравенство полов отрицательно связаны с успешной демократизацией.
Кто разрушает демократию?
Пределы влияния ситуативных факторов
Проведенный выше анализ позволил выявить основные условия, которые влияют на траектории режимных изменений. Но насколько мы продвинулись в понимании того, почему демократизация терпит поражение в одних случаях и оканчивается успехом в других? Чтобы сделать предметом исследования конкретные страны, сфокусируемся на трех категориях, объединяющих государства, в которых происходили какие-либо режимные изменения (страны устойчивой демократизации, страны неустойчивой демократизации и страны неудавшейся демократизации). Из дальнейшего анализа исключаем при этом устойчивые демократии и устойчивые автократии и концентрируемся только на странах, предпринявших демократизацию, числом 90.
Особенно нас интересуют 20 стран неудавшейся демократизации. Поместив их в центр внимания, задаемся следующими вопросами: насколько точно наша модель предсказала, что в этих странах должен был произойти срыв демократизации? Насколько полное объяснение принадлежности этих стран именно к данной группе, а не к группе устойчивой или неустойчивой демократизации, предоставляет наша модель? Чтобы ответить на эти вопросы, для каждой страны неудавшейся демократизации нужно оценить ожидаемую (и при этом условную, т. е. зависящую от значений всех переменных в нашей статистической модели) вероятность того, что она окажется в группе стран неудавшейся, неустойчивой или устойчивой демократизации[883]. В табл. 17.2 представлены эти ожидаемые вероятности (в скобках указаны границы 95 %-го доверительного интервала). Левый столбец содержит вероятности того, что страны, с их значениями по шести объясняющим переменным, использованным в анализе, окажутся представителями своей группы, т. е. государствами неудавшейся демократизации. Средний столбец указывает на вероятность того, что эти страны принадлежат группе неустойчивой демократизации, а правый – что это страны устойчивой демократизации.
Таблица 17.2.Страны неудавшейся демократизации и вероятности (в %) отнесения их к разных группам
Примечание: В ячейках указаны оценки вероятности того, что данная страна при своих значениях объясняющих переменных из Модели 1 (см. табл. 17.1) попадет в обозначенную категорию. Под каждой оценкой вероятности в скобках указаны 95 %-е доверительные интервалы. Жирным шрифтом выделены страны, для которых ожидаемая вероятность попадания в группу неудавшейся демократизации оказалась ниже 40 %. Эти случаи плохо объясняются нашей моделью.
Относительно стран с 40 %-й или большей предсказанной вероятностью оказаться в той группе, к которой они действительно принадлежат (т. е. в группе неудавшейся демократизации), мы можем сказать, что наша статистическая модель работает достаточно хорошо. Таких стран – 10 из 20. Например, в Бангладеш с его значениями объясняющих переменных срыв демократизации должен был бы произойти с вероятностью 57 %. Экспортные статьи Бангладеш не включают ни нефти, ни газа, что является большим подспорьем для развития демократии. Однако это бедная (годовой подушевой доход равен 1650 долл. США), преимущественно мусульманская (мусульмане составляют 88 % населения), недавно освободившаяся от колониальной зависимости (в 1971 г.) страна, в которой к тому же ярко выражено неравенство полов (разрыв в уровне грамотности составляет 22 %). Также наша модель достаточно хорошо предсказывает траекторию режимных изменений Нигерии, где сценарий срыва демократизации оказался практически безальтернативным (его вероятность оценена в 98 %). Нигерия – это страна с очень бедным населением (годовой подушевой доход равен 790 долл. США), с экспортом, целиком состоящим из нефти, наполовину мусульманским населением и значительным неравенством полов (разрыв в уровне грамотности составляет 17 %); наконец, независимость также была обретена поздно (в 1960 г.).
Однако для 10 стран из числа государств неудавшейся демократизации наша модель оценивает вероятность срыва демократизации менее чем в 40 %. В этих случаях (в табл. 17.2 они выделены жирным шрифтом) прогноз, полученный на основании модели, оставляет желать лучшего. Например, в Белоруссии предсказанная вероятность срыва демократизации равна только 7 %, а вероятность успеха – 60 %. В соседствующей с Белоруссией России шансы успеха не были оценены так высоко, но и вероятность неудачи составила только 39 %. Следовательно, в Белоруссии, России и еще 8 странах, в которых вероятность срыва демократизации была оценена менее чем в 40 %, должны действовать какие-то факторы, не включенные в нашу модель. Это неудивительно, поскольку в нашем анализе тестировалось влияние только общих фоновых условий. Мы не брали в расчет субъективное измерение политики, т. е. политические действия ключевых акторов. Какие же неучтенные факторы могут помочь в объяснении срыва демократизации? Этот вопрос заставляет нас принять во внимание не только структурные условия, но и рассмотреть на конкретном материале, кто способствовал неудаче демократизации.
Агенты, вызывающие крушение демократии
Первый возможный виновник неудачного окончания демократизации – это массы, которые могут поднять восстание или организовать революцию. Также ответственность за срыв демократизации может лежать на мятежниках, способных развязать гражданскую войну и тем самым саботировать демократизацию. Третий возможный виновник – это какая-либо иностранная сила, которая способна остановить развитие открытой политической системы посредством военного вмешательства или спонсирования союзников, делающих за нее грязную работу. В-четвертых, виновной может оказаться армия, если она вмешается в политику и отстранит от власти избранных гражданских лидеров. В-пятых, прервать демократизацию в случае своего деспотического правления способен глава исполнительной власти[884]. За обращение демократизации вспять обычно ответствен один из этих акторов или некая их комбинация. В данном разделе рассматривается, кто из них способствовал срывам демократизации после 1975 г. В центре нашего внимания будут 10 случаев неудавшейся демократизации, которые наша модель оказалась не в состоянии предсказать.
В Армении ключевыми противниками демократизации были президент и армия. Первый президент независимой Армении Левон Тер-Петросян разбил оппонентов и контролировал проведение своих вторых выборов в 1995 г., которые он выиграл, но, возможно, нечестно. В 1998 г. на посту президента его сменил Роберт Кочарян, действовавший еще более волюнтаристски и еще более тяготевший к укреплению своей власти посредством сфальсифицированных выборов. Армия, заставившая уйти Тер-Петросяна и передавшая власть Кочаряну, также сыграла заметную роль в свертывании демократизации.
В Белоруссии демократизация была остановлена президентом. Через небольшой промежуток времени после вступления в должность в 1994 г. Александр Лукашенко запустил не прекратившуюся до сих пор кампанию по ограничению свободы СМИ, а также начал предпринимать иные меры, поставившие Белоруссию в один ряд с наиболее закрытыми политиями мира. Демократический эксперимент Буркина-Фасо на исходе 1970‑х годов был остановлен вмешательством армии. В 1987 г. в результате государственного переворота к власти пришел Блез Компаоре, ставший затем президентом и до сих пор находящийся в этой должности. Компаоре пытался добиться легитимности посредством избрания на отчасти свободных выборах и не ослаблял демократические политические институты с таким рвением, как это делает в Белоруссии Лукашенко. Однако же Компаоре способствовал обращению демократизации вспять. Таким образом, в Буркина-Фасо срыв демократизации стал результатом как вмешательства в политику военных, так и властолюбия президента.
В Центрально-Африканской Республике главными антагонистами демократизации были повстанцы и армия. В начале 2000‑х годов проправительственные силы, лояльные находившемуся тогда на посту президента Анж-Феликсу Патассе, боролись с повстанцами, ведомыми генералом Франсуа Бозизе, которому удалось свергнуть Патассе. Во время написания настоящей главы правительственные силы Бозизе сражались с повстанцами, многие из которых – бандиты и наемники.
В Фиджи главным виновником срыва демократизации была армия. Военные осуществили государственные перевороты в 1987, 2000 и 2006 гг. В основе этих действий находится противостояние между фиджийскими индийцами и коренным населением архипелага. Хотя наш анализ показал, что более высокая этническая фракционализация сама по себе еще не связана с менее успешной демократизацией, в Фиджи этнические расколы были очевидной причиной конфликтов и лежали в основе вмешательств в политику вооруженных сил.
Причиной демонтажа либерализации Иордании в начале 1990‑х годов, а также происходящего сегодня укрепления авторитарного режима являются деспотические наклонности исполнительной власти. Король Хуссейн, правивший до своей смерти в 1999 г., время от времени предпринимал шаги по либерализации политической системы, но каждый раз сворачивал реформы так же быстро, как начинал их. Его сын король Абдалла обещал провести демократизацию, но на деле продолжил тактику отца – тактику ограниченных реформ, предназначенных скорее для сохранения авторитарного режима, нежели для его демократизации.
Ограничивающий фактор демократизации Кувейта – монарх. Кувейт имел отчасти открытую политическую систему в 1975 г., но эмир регулярно останавливал функционирование парламента, как это было в 1976–1981 и 1986–1992 гг. Даже сегодня, когда в стране действует парламент, эмир остается главным политическим актором страны. Он не демонстрирует заинтересованности в том, чтобы сделать свою власть подотчетной народу или чтобы передать бразды правления избранным политикам.
Непал тоже имеет «проблему» с монархом[885]. Относительно открытая политическая система 1980‑х и начала 1990‑х годов сменилась волюнтаристским правлением монарха, короля Гьянендры, взошедшим на трон в 2001 г. Вооруженное восстание, поднятое маоистскими мятежниками в 1996 г., также делит ответственность за деградацию открытой политики в стране.
В России демократизация потерпела неудачу из-за действий главы государства. После пика открытости, достигнутого в начале постсоветского периода, российская политическая система становилась все более закрытой. В течение 1990‑х годов находившийся в то время на посту президента Б. Н. Ельцин постепенно сворачивал демократизацию. Его преемник В. В. Путин ускорил движение к авторитаризму.
Уклон к авторитаризму в Зимбабве также был вызван действиями президента. Роберт Мугабе занимал пост премьер-министра в парламентской системе в период между обретением независимости с 1980 по 1987 г., когда конституцией была введена президентская система и Мугабе стал президентом. В 1980 г. Зимбабве была довольно открытой политией, хотя и не демократией, но с тех пор Мугабе все глубже втягивал страну в пучину деспотизма.
Важнейшее наблюдение, которое можно сделать по итогам этого обзора, заключается в том, что виновниками срыва демократизации часто оказываются главы исполнительной власти. В пяти из десяти случаев они явным образом оказывались причиной неудачи демократизации. В трех других случаях они разделяют ответственность за это с другим актором. В пяти из восьми случаев, когда демократизация была частично или полностью остановлена главой исполнительной власти, этим лицом был президент, а в трех других случаях – монарх. По числу случаев прекращения демократизации второе место занимает армия, которая один раз была единственным виновником остановки демократизации и трижды действовала совместно с другим актором. Повстанцы ни в одном из рассмотренных случаев не были единственным актором, подорвавшим демократизацию, но в двух странах оказывались одним из двух таких акторов. Различимой становится закономерность: в течение нескольких последних десятилетий основным виновником срыва демократизации являлся глава исполнительной власти. Отсюда следует, что для защиты демократизации решающую роль может играть ограничение власти президента или монарха. Но как это можно сделать?
17.2. Ключевые положения
• Объективные структурные условия с приемлемой точностью объясняют около половины случаев срыва демократизации.
• Помимо объективных структурных условий следует брать в расчет политических акторов; роль главы исполнительной власти представляется особенно важной.
Что делать?
Усиление парламента и ограничение исполнительной власти
Возможно, единственный путь к снижению рисков, проистекающих из злоупотребления президентом или монархом властью, – это усиление парламента. Дискуссии о воздействии политических институтов на демократизацию в значительной мере касались относительных преимуществ президентской и парламентской систем[886]. До недавнего времени, однако, наши возможности ограничивались анализом этих двух очень общих категорий, в действительности мало говорящих о том, кто обладает властью и в какой мере. У нас не было достаточных сведений, позволяющих судить об объеме власти как парламента, так и президента. Однако недавно появилось исследование, содержащее удобную базу количественных данных[887]. Речь идет об Индексе власти парламента (Parliamentary Power Index – PPI), разработанном на основе масштабного исследования. Баллы в этом индексе колеблются от 0 (парламент не обладает властью) до 1 (вся власть находится в парламенте). При помощи PPI можно протестировать, как сила парламента влияет на вероятность срыва демократизации. Баллы по PPI имеются для всех стран, предпринявших демократизацию (стран устойчивой, неустойчивой и неудавшейся демократизации), за исключением Джибути.
Корреляция между силой парламента и судьбой демократизации значительна. Чем слабее легислатура, тем выше шанс срыва демократизации. Средний балл PPI для стран неудавшейся демократизации равен 0,42, для стран неустойчивой демократизации – 0,5, для стран устойчивой демократизации – 0,62. Следует быть осторожным по поводу интерпретации силы парламента как причины успешной демократизации, так как объем принадлежащей ему власти может хотя бы отчасти формироваться под влиянием уровня политической открытости. Из десяти случаев неудавшейся демократизации, которым наша базовая модель не дает хорошего объяснения, сделанное замечание особенно актуально для Буркина-Фасо, Фиджи и Непала. Названные страны отошли от открытой политической системы (в Фиджи и Непале это происходило не единожды) еще до принятия действующих сейчас конституционных предписаний. Таким образом, мы не можем использовать PPI как переменную, объясняющую срыв демократизации.
В других же семи странах объем полномочий парламента был установлен до начала движения в сторону авторитаризма. В этих случаях правомерен вопрос о том, может ли более сильная легислатура сократить вероятность обращения демократизации вспять. Баллы PPI для семи стран, о которых идет речь, таковы: Армения – 0,56; Белоруссия – 0,25; Центрально-Африканская Республика – 0,34; Иордания – 0,22; Кувейт – 0,38; Россия – 0,44; Зимбабве – 0,31. За исключением Армении эти страны имеют низкие баллы. В целом они колеблются от средненизких (например, в России) до очень низких (например, в Иордании). Для названных стран можно оценить, каков был бы прогноз вероятности срыва демократизации, если включить PPI в наши статистические модели. Также можно оценить, какой была бы вероятность срыва демократизации, если бы объем власти парламентов в эти странах отличался от действительного.
Как показано в табл. 17.2, согласно нашей статистической модели, вероятность срыва демократизации в Армении была равна 22 %. Если же учесть PPI Армении, предсказанная вероятность возрастает до 28 %. Таким образом, добавление этой переменной лишь ненамного улучшает прогноз. Очевидно, существуют не включенные в модель факторы, которые внесли весомый вклад в остановку демократизации в Армении. То же можно сказать о Центрально-Африканской Республике: в исходной модели предсказанная вероятность срыва демократизации составляла 20 %, а в модели с PPI – 26 %. Однако, как уже было сказано, президентский волюнтаризм не был главной причиной неудачи демократизации в ЦАР. Виновниками неудачи выступили скорее повстанцы и армия, которым парламенту противостоять, как правило, гораздо труднее, чем властолюбивому президенту или монарху. Кувейт представляет собой еще один случай, когда включение в анализ PPI лишь немного поднимает предсказанную вероятность срыва демократизации (и тем самым делает прогноз более точным). В исходной модели эта вероятность равнялась 36 %, а с включением переменной силы парламента – 39 %.
В четырех оставшихся случаях улучшение предсказательной силы модели значительнее. Согласно базовой модели, вероятность срыва демократизации в Белоруссии составляла только 7 %. Это число нельзя назвать удивительным – оно явилось следствием достойного уровня жизни, экономики, не основанной на нефти и газе, едва заметного разрыва в уровне грамотности между полами. Однако при включении в модель (низкого) балла Белоруссии по PPI вероятность срыва демократизации резко возрастает до 35 %. Это число уже согласуется с тем, что мы знаем: оставшись один на один со слабым парламентом в условиях, когда новая конституция зафиксировала широкие полномочия президента, Александр Лукашенко легко игнорировал – а в конечном счете заставил замолчать – своих оппонентов и положил конец короткому эксперименту Белоруссии с открытой политической системой.
Схожая ситуация наблюдается в отношении Зимбабве, где роль Лукашенко играл Роберт Мугабе. Демократизация «должна была» произойти – вероятность ее срыва равнялась всего лишь 12 %. Однако при включении в модель PPI эта вероятность почти утраивается, достигая 35 %.
В Иордании вероятность неудачи демократизации предсказывалась исходной моделью как 30 %-я. С учетом PPI она поднимается до 52 %. В самом деле, монарх имел возможность подавлять оппонентов отчасти потому, что парламент не в силах выступить противовесом ему.
Для России вероятность срыва демократизации поднимается с 39 % в рамках исходной модели до 55 % с учетом PPI. Действительно, со времени принятия Россией постсоветской конституции в 1993 г. парламенту недоставало силы на равных конкурировать с президентом. Можно также оценить, какой была бы вероятность срыва демократизации в России при более высоком балле PPI. Если приравнять этот балл к 0,78 (таков он у Болгарии, заложившей в своей посткоммунистической конституции норму о сильной легислатуре), то вероятность неудачи демократизации в России падает до 18 %.
Из проведенного анализа следует очевидная рекомендация: странам, которые могут предпринять демократизацию, нужно планировать усиление парламента. Составители конституций, желающие максимизировать шансы демократизации на успех, должны наделить парламент широкими полномочиями. Разумеется, успех демократизации зависит не только от сильной легислатуры, а сильная легислатура еще не есть гарантия стабильности демократии. Сильный парламент Фиджи (показатель PPI равен 0,63) не предотвратил упразднения демократии военными в 2006 г.
Однако во многих случаях усиление парламента все же может способствовать большей открытости политической системы. Рассмотрим в качестве примера Иорданию и Кувейт. Их шансы на демократию часто выглядели более высокими, чем у их соседей[888]. Но на протяжении десятилетий перспективы устойчивой демократизации становились в обеих странах все более эфемерными. Однако согласно нашим подсчетам, если бы показатель Кувейта по PPI был равен 0,78 (как у Турции), вероятность срыва демократизации в этой стране упала бы с 36 до всего лишь 10 %. В Иордании при аналогичном значении PPI эта вероятность снижается с 30 до 6 %. Вполне возможно, что в этих странах монархи, которые противятся расширению полномочий парламента, являются главными врагами демократизации[889]. Население обоих государств – преимущественно мусульманское, оба они освободились от колониальной зависимости только в XX в., Иордания относительно бедна, а экономика Кувейта базируется на углеводородах, но обе эти страны все же могли преуспеть в демократизации. Вероятность ее срыва была бы гораздо меньше, если бы парламенты Иордании и Кувейта были так же сильны, как в Турции.
Полномочия парламента – это, разумеется, институты. Институты суть продукты человеческой воли и человеческого поведения, и они поддаются изменению, подчас в короткие сроки. А как обстоит дело с более глубокими, структурными факторами, которые мы анализировали ранее? Есть ли какая-либо возможность изменить их так, чтобы был сокращен риск срыва демократизации?
Изменение структурных факторов
Уровень экономического развития страны может измениться, но обычно на это уходят десятилетия. За время, пока эффект экономического развития на вероятность успеха демократизации станет значимым, могут смениться поколения. Устойчивый и быстрый экономический рост, случившийся в послевоенной Южной Корее, мог внести вклад в успех демократизации в этой стране. Некоторые наблюдатели рассматривают впечатляющее развитие Китая как предвестника демократизации. Тем не менее такая быстрая и интенсивная модернизация – исключение из правил. Но когда речь заходит о влиянии экономического развития на демократизацию, главным источником надежды может быть именно большое число исключений из общего правила. Как и другие связи, рассматриваемые в настоящей главе, отношение между экономическим развитием и демократией носит вероятностный, а не абсолютный характер. Так, некоторые бедные страны имели опыт успешной демократизации. В Бенине, Гане, Мали, Монголии и Сенегале годовой подушевой доход был ниже 2000 долл. США, однако эти государства попали в группу устойчивой демократизации.
Изменить историю государственной независимости, разумеется, невозможно. Но многие страны вынуждены иметь дело с недолгой историей независимости. Продолжительная история государственности может предоставить известные преимущества, но большая часть даже тех стран, которые входят в группу устойчивой демократизации, стали независимыми только в прошлом столетии. Пагубное влияние колониализма – реальность, с которой приходится считаться, но оно еще не означает, что успешная демократизация не состоится.
Доля мусульманского (или иного религиозного) населения страны, как правило, слабо меняется с течением времени, хотя через какое-то количество поколений эти изменения могут быть вполне ощутимыми. Следует отметить, что в группе устойчивой демократизации есть три страны с преимущественно мусульманским населением. Одна из них, Индонезия, – это крупнейшая в мире по численности населения страна с преобладанием исламского населения, а две других, Мали и Сенегал, – крупные государства Западной Африки. В каждой из этих стран доля мусульман превышает 4/5 всего населения, а уровень религиозности довольно высок. В Индонезии и Сенегале массовые исламские организации – это опоры гражданского общества, и они сыграли в процессе демократизации конструктивную роль[890]. Далее, в шести других странах устойчивой демократизации – Бенине, Болгарии, Гане, Индии, на Кипре и Маврикии – проживают крупные мусульманские меньшинства. Таким образом, ислам следует рассматривать скорее как источник специфических препятствий для установления демократии, нежели как непреодолимый барьер для нее.
Степень зависимости от энергоносителей обычно меняется медленно или едва заметно. Но все же она может измениться в короткие сроки, причем так, что это облегчит устойчивое протекание процессов, делающих политическую систему более открытой. Примерами могут послужить Мексика и Индонезия. В 1990 г. углеводороды приносили 44 % доходов от индонезийского экспорта и 38 % – от мексиканского; в 2004 г. показатели снизились до 18 и 12 % соответственно. Эта трансформация – случающаяся, надо сказать, нечасто – может помочь объяснить успешное изменение политического режима. По сравнению с прочими странами с открытой политической системой Индонезия и Мексика сильно запоздали: значительное улучшение их балла по FHI случилось только в конце 1990‑х годов – позже, чем во всех других государствах той же категории. Но обе страны смогли преодолеть огромные трудности недавних лет без возвращения к авторитаризму. Демократия возникла поздно, но укоренилась, и резкое сокращение зависимости от энергоносителей могло облегчить достижение этого благоприятного результата.
Сделанное наблюдение заставляет нас задуматься о том, что случилось бы, если бы зависимые от энергоносителей страны, в которых демократизация потерпела неудачу, смогли «перерасти» нефтяную зависимость, как это удалось Мексике и Индонезии. Чтобы ответить на данный вопрос, мы оценим вероятность срыва демократизации для разных уровней зависимости от нефти. Венесуэла 86 % дохода от экспорта получает от продажи углеводородов, и вероятность этой страны оказаться в группе неудавшейся демократизации составляла, согласно нашей статистической модели, 76 %. Если же мы устанавливаем долю экспортного дохода, извлекаемую из продажи энергоносителей, на уровне 25 %, то вероятность срыва демократизации в стране падает до всего лишь 16 %. Практические импликации полученных результатов очевидны: сокращение зависимости от нефти – это очень важная (а возможно, и самая важная) предпосылка успеха демократизации в странах, в которых сейчас эта зависимость высока, от Республики Конго и Габона до Венесуэлы и России.
Что можно сказать о неравенстве полов? Наши модели показывают, что этот показатель имеет значение для демократизации. Если разрыв в уровне грамотности полов снизить с 30 до 0 % в Пакистане, то вероятность срыва демократизации в стране оценивается уже в 39 % вместо 51 %. Меньшее неравенство полов сокращает риск неудачи демократизации. Но это неравенство меняется медленно. Однако же, как и в случае зависимости от энергоносителей, есть исключения: в некоторых странах имело место быстрое изменение степени неравенства. Исследование данных по уровню грамотности среди молодежи (люди возраста от 15 до 24 лет), позволяет заглянуть в будущее. В ряде государств обнаружились заметные улучшения, достигнутые в короткий срок. К примеру, в Тунисе между 1990 и 2004 гг. разрыв в уровне грамотности между молодыми мужчинами и женщинами сократился с 18 до 4 %, в Саудовской Аравии – с 13 до 4 %, а в Албании –
с 6 до 0 %. С точки зрения качества жизни людей и, конкретнее, с точки зрения шансов на успешную демократизацию это воодушевляющие тенденции. Приведенные показатели демонстрируют, что в определенных обстоятельствах меры, направленные на снижение неравенства между полами, могут быть эффективными даже в краткосрочной перспективе.
17.3. Ключевые положения
• Сильные легислатуры могут выступать надежным средством против возвращения к авторитаризму.
• Уменьшение зависимости от экспорта топлива, хотя и является труднодостижимым в ближнесрочной перспективе, снижает вероятность провала демократии.
• Гендерные неравенства в существенно большей степени поддаются исправлению политическими средствами. Снижение их уровня значительно способствует консолидации демократии.
Заключение
Обращение демократизации вспять – это одна из центральных драм современной мировой политики. Хотя во многих случаях антиавторитарный прорыв не был полностью нивелирован, только менее половины стран, в последние три десятилетия предпринявших демократизацию, действительно преуспели в этом. В большинстве государств демократизация протекает неустойчиво или вовсе потерпела неудачу. Более того, из трех крупных стран, в начале 1990‑х годов казавшихся вполне созревшими для перехода к открытой политической системе, значительные и устойчивые изменения претерпела только Индонезия. Китай и Иран остались такими же закрытыми, как и два десятка лет назад.
Как было показано в настоящей главе, то, окажется ли демократизация полностью успешной, частично успешной или потерпит неудачу, определяется несколькими крупными структурными факторами. Бедность увеличивает вероятность срыва демократизации. Схожее воздействие оказывают недолгая история государственной независимости, большая доля мусульманского населения, экономическая зависимость от нефти и газа и неравенство полов. Однако связь между каждым из этих факторов и итогом режимных изменений носит вероятностный, а не абсолютный характер. Например, в некоторых бедных, преимущественно мусульманских странах, поздно обретших независимость, наблюдалась устойчивая демократизация. Кроме того, структурный характер названных факторов не означает, что их нельзя изменить. Конечно, история государственной независимости не поддается корректировке, религиозный состав общества также достаточно жестко фиксирован. Но бедность, зависимость от углеводородов и неравенство полов могут снижаться с течением времени, тем самым сокращая риск срыва демократизации.
Еще один структурный фактор – этническая фракционализация – тоже почти фиксирован, но он не влияет на успех демократизации. Этот результат противоречит общепринятой точке зрения, но согласуется с выводами недавних эмпирических исследований[891]. Это хорошие новости для новых демократий с разнородным населением. Иногда между этническими группами случаются конфликты, приводящие к гибели демократии (как в Фиджи). Тем не менее этнический конфликт – это исключение, а сотрудничество – норма, и фракционализация per se не коррелирует со срывом демократизации. Было также обнаружено, что определенный институт, а именно полномочия парламента, может серьезно повлиять на будущее демократии. Власть парламента важна, поскольку он может выступить противовесом деспотизму президента или монарха, которые часто, по нашим наблюдениям, оказываются виновниками обращения демократизации вспять.
Далее, установлено, что другие акторы, способные положить конец демократизации, представляют опасность только в особых случаях. Военные остаются потенциальной проблемой, но все же меньшей, чем глава государства. Наш результат согласуется с другими недавними работами, отметившими наблюдающуюся в последние десятилетия тенденцию по снижению опасности, которую военные представляют для открытой политической системы[892]. Повстанцы тоже могут быть угрозой для демократизации, но из десяти специально рассмотренных случаев ни в одном они не были единственными виновниками ее срыва и одними из двух главных виновников они оказались только в двух случаях.
Любопытно, что два актора, часто воспринимаемых как несущие опасность для демократизации (речь идет о массах и иностранной силе), ни в одном из проанализированных кейсов не выступили в качестве основной причины поворота демократизации вспять. Угроза народных восстаний, столь острая на фоне массовых движений межвоенного периода, сегодня не является проблемой. Массовые восстания нередки, но в современном мире они носят скорее продемократический, чем антидемократический характер: примерами могут служить Филиппины в 1986 г., Украина в 2004 г. и Бирма в 2006 г.[893]. Иностранные силы также не были главным актором ни в одном из рассмотренных случаев. Надо признать, что иногда они производили интервенцию. Некоторые повстанцы в Центрально-Африканской Республике – из Судана и Чада. Некоторые главы исполнительной власти, при которых демократизация потерпела неудачу, пользовались поддержкой иностранных правительств. Примерами могут послужить поддержка США монархов Иордании и Россией – президента Белоруссии. Однако иностранное вмешательство никогда не было главной движущей силой возвращения к авторитаризму. Этот факт особенно примечателен на фоне того, как часто интервенция извне блокировала демократизацию в прежние времена; в пример можно привести спонсированный США и Великобританией переворот в Иране в 1953 г., спонсированный США переворот в Гватемале в 1954 г., американское вторжение в Доминиканскую Республику в 1965 г. и вторжение СССР в Чехословакию в 1968 г. В последние десятилетия тоже происходили такие неприкрытые интервенции, но обычно не в демократизирующиеся страны и не с целью остановки демократизации. Возможно, в межвоенный период или на пике холодной войны массовые восстания, иностранное вмешательство, повстанцы и армия были главной угрозой открытому политическому устройству. Но в последнее время основную опасность для демократизации несут люди, облаченные в костюмы и галстуки, а не в рабочие рубахи, камуфляж партизана или форму с эполетами.
Какие советы можно дать на основе полученных результатов сторонникам демократии? Помните, что экономическое развитие, продолжительная история государственной независимости и религиозные традиции могут иметь значение, но они не выносят приговора. Из общих правил влияния этих переменных на судьбу демократизации есть достаточно исключений для того, чтобы никогда не падать духом. Нефть – это яд; сокращайте зависимость от нее экономики страны – или любая попытка провести демократизацию с большой вероятностью закончится неудачей. Сокращайте неравенство между полами, даже если это требует продолжительных усилий, а в короткие сроки не станет источником чудесных изменений. Не опасайтесь массовых восстаний или иностранных сил. Минимизируйте политическую власть военных и угрозу, исходящую со стороны повстанцев, но не думайте, что люди с оружием в руках обязательно будут главными врагами демократии. Вместо этого опасайтесь президентов и монархов; чтобы ограничить их власть, выстраивайте сильный парламент.
Вопросы
1. Каковы черты страны неудавшейся демократизации? Как ее можно охарактеризовать?
2. Чем страна неудавшейся демократизации отличается от стабильной автократии?
3. Как экономическая зависимость от нефти и газа может воздействовать на перспективы демократизации?
4. Как гендерное равенство может сократить риск срыва демократизации?
5. Как долгая история национальной независимости и государственности может снизить вероятность срыва демократизации?
6. Каковы факторы, помимо рассмотренных в настоящей главе, которые могут повлиять на успех или неудачу демократизации?
Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей:
Дополнительная литература
Åslund A. Russia’s Capitalist Revolution: Why Market Reform Succeeded and Democracy Failed. Washington (DC): Peterson Institute for International Economics, 2007. Представлено дерзкое объяснение одного из самых важных в современной истории случаев срыва демократизации, а также долгожданная оценка как экономической, так и политической трансформации.
Linz J. J. The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown, and Reequilibration. Baltimore (MD): Johns Hopkins University Press, 1978. Базовая точка для всех исследований о неудавшейся демократизации. Содержит проницательные теоретические догадки, делающие ее релевантной для современного мира, хотя рассматривает в основном межвоенный период.
Posusney M. P., Penner Angrist M. (eds). Authoritarianism in the Middle East: Regimes and Resistance. Boulder (CO): Lynne Rienner, 2005. Содержится множество проницательных догадок о том, почему демократизация терпит неудачу. В центре – Ближний Восток; тот факт, что этот регион часто остается вне поля зрения исследователей режимных изменений, делает данный сборник особенно полезным.
Smith P. H. Democracy in Latin America: Political Change in Comparative Perspective. Oxford: Oxford University Press, 2005. Применение теории режимных изменений к политическому опыту Латинской Америки. Образец использования теорий для понимания кейсов, а также работы с кейсами для усовершенствования теорий; предоставлена богатая информация и множество проницательных идей относительно разных теорий демократизации. Исследуются также возможные пределы демократизации и факторы, устанавливающие эти пределы.
Villalón L.A., Von Doepp P. (eds). The Fate of Africa’s Democratic Experiments. Bloomington (IN): Indiana University Press, 2005. Фокус на влияние и пределы влияния институтов на демократизацию. Объясняются трудности, с которыми столкнулись африканские эксперименты с открытой политической системой, а также неустойчивость их результатов.
Полезные веб-сайты
http://hdr.undp.org/en/ – Доклады о развитии человеческого потенциала (Human Development Reports), ежегодно издаваемые Программой развития ООН, содержат множество сведений о почти всех странах мира; информация касается социально-экономического развития и стандартов жизни.
http://genderstats.worldbank.org – GenderStats, электронная база данных, которая поддерживается Всемирным банком и содержит информацию, касающуюся обоих полов по отдельности и покрывающую большинство стран мира.
www.womanstats.org – Проект WomanStats содержит качественную и количественную информацию по нескольким сотням показателей положения женщин в 172 странах.