До Чулл Шин, Роллин Ф. Тусалем[1009]
В главе содержится подробный обзор динамики демократизации в Восточной Азии за последние два десятилетия. Вначале прослежена история демократических транзитов, затем изучены их контуры, модели и источники в сравнительной перспективе. Далее рассмотрена степень консолидации демократий третьей волны с оценкой их функционирования. Наконец, исследованы перспективы демократической смены режимов в Китае и Сингапуре. Анализ данных Freedom House и Всемирного банка показывает, что на новую волну глобальной демократизации Восточная Азия отреагировала с задержкой в том, что касается не только трансформации авторитарных режимов в электоральные демократии, но и консолидации электоральных демократий в успешно функционирующие либеральные демократии. В то же время анализ опросов «Азиатского барометра» (Asian Barometer) свидетельствует о том, что граждане Китая и Сингапура поддерживают существующие в их странах режимы, считая их успешно функционирующими демократиями, и в целом не выступают за демократическую смену режимов в них.
Введение
Азия является не только самым большим, но и самым населенным континентом мира. На пространстве от Ближнего Востока до южных островов Тихого океана находятся 60 государств и проживает более 60 % населения мира. К мировому культурного вкладу Азии можно отнести зарождение буддизма, конфуцианства, индуизма, синтоизма, даосизма, большинство последователей ислама также проживает в Азии. В экономическом плане Азия включает очень богатые страны, такие как Япония и Сингапур, и очень бедные страны, такие как Бангладеш и Мьянма. С политической точки зрения Азия обладает поразительно широким спектром режимов – от старейших незападных демократий в Индии и Японии до самых деспотичных режимов мира в Мьянме[1010] и Северной Корее. В целом трудно преувеличить колоссальные различия между азиатскими странами в природных ресурсах, культурном и религиозном наследии, социально-экономическом развитии и политической истории.
Действительно, Азия настолько велика и разнообразна, что сравнение всех стран и выявление хотя бы некоторых общих моделей азиатской демократизации проблематично. В попытке определить эти модели мы следуем традиционной практике деления континента на регионы, фокусируясь на Восточной Азии – регионе, занимающем северо-восточную и юго-восточную части континента. В этой главе мы рассматриваем процесс демократизации, который происходит в данном регионе с середины 1970‑х годов. Большая часть нашего анализа посвящена семи странам региона (из 14), пережившим демократические транзиты в последние два десятилетия, а именно: Индонезии, Камбодже, Монголии, Таиланду, Тайваню, Филиппинам и Южной Корее. Помимо этого, мы проанализируем перспективы демократической смены режимов в Китае и Сингапуре, которые являются одними из наиболее заметных недемократических стран мира.
Для того чтобы предложить подробный обзор динамики демократизации в Восточной Азии, глава начинается с краткого описания трех факторов – экономического развития, конфуцианства и восприятия демократии элитами, которые сформировали контуры демократизации в Восточной Азии. За этим следует обзор распространения глобальной волны демократии в Восточной Азии, начавшейся с падения личной диктатуры на Филиппинах в 1986 г. В последующих трех разделах анализируется, как в институциональном плане и фактически происходила демократизация в странах Восточной Азии. После разностороннего анализа демократических транзитов рассматриваются перспективы присоединения Китая и Сингапура к глобальной волне демократизации. В последнем разделе отмечены отличительные характеристики демократизации в Восточной Азии, а также оценивается их значение для продолжающейся научной дискуссии о причинах и последствиях демократизации.
Восточная Азия как регион демократизации
Демократизацию формирует множество факторов, в том числе внутренний и международный контексты, и в этом процессе принимают участие и политические лидеры, и простые граждане. По словам Сэмюэля Хантингтона[1011], первые являются causes (носителями идеи процесса), а вторые – causers (зачинщиками, запускающими процесс) демократизации. Среди многочисленных причин, повлиявших на демократизацию в Восточной Азии за последние два десятилетия, двумя наиболее контекстно уникальными являются экономическое развитие и азиатские конфуцианские культурные ценности. Что же касается людей, вовлеченных в процесс демократизации, то политические элиты, по мнению Фридмана, – наиболее сильные ее «зачинщики»[1012]. В этом разделе мы рассматриваем, каким образом эти структурный и культурный факторы определяют действия политических лидеров и простых граждан в контексте демократической смены режима.
В экономическом плане Восточная Азия во многом отлична от остальных регионов демократизирующегося мира. В отличие от подобных им стран в других регионах некоторые страны здесь достигли небывалого уровня экономического роста и социальной модернизации при авторитарном правлении. До начала демократических транзитов большая часть восточноазиатских стран, за исключением Монголии и Филиппин, на протяжении десятилетий переживала быстрый и устойчивый экономический рост, избавив миллионы людей от бедности и неграмотности. Эта модель растущего экономического процветания и расширяющейся социальной модернизации при авторитарном правлении резко контрастирует с хронической экономической стагнацией и социальным спадом, которые переживали страны Центральной и Восточной Европы при коммунистическом правлении, а страны Латинской Америки – при военных режимах[1013]. Растущее благосостояние при авторитарном режиме означало, что рядовые граждане в новых демократиях в Восточной Азии имели меньше стимулов к отказу от авторитаризма в пользу демократии, чем их собратья в других авторитарных режимах.
В культурном отношении Восточная Азия является регионом, пронизанным ценностями конфуцианства, причем даже в Малайзии и других государствах неконфуцианской Юго-Восточной Азии[1014]. Конфуцианские ценности, когда-то преподносившиеся как «азиатские ценности», исторически сыграли важную роль в формировании приоритета прав и обязанностей граждан-индивидов, а также силы и авторитета их политических лидеров[1015]. Помимо придания особенных характеристик политическим институтам и их практикам, эти ценности влияли на формулирование и реализацию политического порядка и национальной безопасности как целей государственного развития. Они же считаются и базовым источником делегативной демократии с концентрацией власти в исполнительной ветви[1016].
Согласно Хантингтону[1017] и многим другим исследователям, эти ценности ставят семью и общество над индивидом, дисциплину и иерархию – над свободой и равенством, а консенсус и гармонию – превыше разнообразия и конфликта. Многие теоретики утверждают, что культурные ценности коллективизма, иерархичности и конформизма, по всей вероятности, ослабляют процесс культурной демократизации, снижая мотивацию населения восточноазиатских стран отказываться от норм авторитарного правления и принимать ценности демократии (см., напр.:[1018]).
Эти же авторитарные ценности конфуцианства известны своим влиянием на осмысление демократизации в Восточной Азии через продвижение нелиберальных или недемократических концепций «хорошего» управления и политики (good government and politics), в особенности в среде политических лидеров данных стран. В частности, эти ценности стали стимулом для некоторых политических лидеров Восточной Азии, таких как бывший премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю и бывший премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад, для разработки модели авторитарного управления (governance) под названием «азиатская демократия»[1019]. Ставя мир и процветание общества выше прав и свобод граждан-индивидов, эти лидеры приравнивали демократию к благожелательному (benevolent) или мягкому авторитаризму и отстаивали его в качестве жизнеспособной альтернативы западной либеральной демократии, основанной на ценностях индивидуализма и плюрализма. Апеллируя к культурным отличиям Восточной Азии от Запада, они стремились предотвратить давление демократизации на их авторитарные политические системы[1020].
Конфуцианские ценности оказывали влияние не только на лидеров авторитарных режимов в Восточной Азии, но и на первое поколение лидеров новых демократий региона[1021]. В качестве демократически избранных президентов, например, Ким Ён Сам и Ким Дэ Чжун в Южной Корее признавали свободные, честные и конкурентные выборы как ключевую составляющую демократической политики. Но, придерживаясь конфуцианских норм, придающих особое значение роли добродетельного лидера, стоящего над законом, они сами зачастую не подчинялись базовым законам и правилам демократической политики. Ким Дэ Чжун тайно передал 500 млн долл. Северной Корее для первого саммита двух корейских государств, что позволило ему стать лауреатом Нобелевской премии мира. Во многих других странах Восточной Азии лидеры, как известно, также имеют минималистские представления о демократии, сводящиеся лишь к свободным и конкурентным выборам[1022].
Глобальная волна демократизации достигла Восточной Азии в 1986 г., когда произошло ненасильственное смещение диктатора Фердинанда Маркоса гражданским движением на Филиппинах. Год спустя в Южной Корее был положен конец военному правлению и впервые за последние три десятилетия в результате свободных и конкурентных выборов был избран новый президент. В том же году после более чем 30-летнего правления партии Гоминьдан на Тайване было отменено военное положение и началась эпоха высококонкурентной многопартийной демократии. В 1990 г. Монголия стала демократией третьей волны, отказавшись от существовавшей в течение 60 лет коммунистической однопартийной системы и проведя конкурентные многопартийные выборы. Парижские соглашения октября 1991 г. сделали возможным начало демократического транзита в Камбодже. В 1992 г. в Таиланде было восстановлено демократическое правление после массовых протестов, в результате которых ушло в отставку поддерживаемое армией правительство. В 1999 г. в Индонезии закончилась эпоха 30‑летней личной диктатуры Сухарто, после чего в результате демократических выборов Индонезия стала крупнейшей демократией в регионе. К концу 1990‑х годов в результате глобальной волны демократизации в Восточной Азии появилось семь новых демократий.
Таблица 23.1.Изменяющийся характер политических систем в Восточной Азии
Примечание: Все данные представляют собой обобщенные оценки Freedom House (в скобках содержатся отдельные оценки для политических прав и гражданских свобод); свободные: 1–2,5; частично свободные: 3–5; несвободные: 5,5–7.
Источник:[1023].
Как показывает этот исторический обзор, процесс демократизации в регионе происходил постепенно. На сегодняшний день, спустя 30 лет после начала демократической волны в Южной Европе, половине стран Восточной Азии еще предстоит пройти через демократические перемены (см. табл. 23.1). Более того, две новые демократии – Камбоджа и Таиланд – вернулись к авторитарному правлению. Филиппины также более не классифицируются как электоральная демократия из-за политических убийств активистов, представляющих левую часть политического спектра. В итоге в докладе Freedom House за 2008 г. лишь меньшинство из пяти стран в регионе были названы либеральными демократиями: Япония, Южная Корея, Монголия, Индонезия и Тайвань. И в общем, демократические преобразования авторитарных режимов в Восточной Азии фактически приостановились более чем на десятилетие.
Но почему Восточная Азия медленнее, чем другие регионы, реагирует на глобальные волны демократизации? Одна из причин – небольшое число примеров смены режимов. На протяжении большей части истории Восточной Азии смены правительств или изменения политических режимов, не говоря уже о демократизации, были крайне редки. Например, в Сингапуре партия Народного действия находится у власти с 1959 г. В Японии за исключением небольшого 11-месячного промежутка в начале 1990‑х годов Либерально-демократическая партия находится у власти с окончания Второй мировой войны[1024]. В Малайзии Объединенная малайская национальная организация бывшего премьер-министра Махатхира Мохамада все еще находится у власти после более 50 лет правления. В Индонезии партия Голкар правила с 1967 по 2001 г., а на Тайване партия Гоминьдан правила более 40 лет. Многие ученые объясняют устойчивую лояльность однопартийной системе и общее неприятие смены власти в политике конфуцианской системой ценностей, которая подчеркивает уважение к власти и неприятие политических изменений[1025].
23.1. Ключевые положения
• Улучшение материального положения в условиях авторитарного правления сдерживало безусловную поддержку новых демократических правительств со стороны рядовых жителей Восточной Азии, до тех пор пока они не начали предлагать ощутимые преимущества.
• Конфуцианские понятия хорошего правительства и руководства, оцениваемых в соответствии с критериями гармонии и образца добродетели, по всей вероятности, обусловили восприятие старшим поколением политических лидеров демократии как источника хаоса.
• Эти понятия также, скорее всего, удерживали политических лидеров от удовлетворения потребностей граждан в демократической смене режима и от расширения частичной демократии до полноценной.
• Распространение демократии в Восточной Азии началось с задержкой, проходило медленнее, и в конце 1990‑х годов демократизация остановилась.
Переход к демократии
Типы демократической смены режимов
Первый шаг на пути трансформации авторитарных правительств в полноценные демократии – смена авторитарного режима на демократический, даже если это будет ограниченная демократия. Какую роль сыграли простые граждане Восточной Азии и их политические лидеры в этом переходе? Хантингтон[1028] разделил транзиты на три типа в зависимости от того, кто играет ведущую роль в этих процессах. Если это оппозиция, то имеет место смещение (replacement). Трансформация (transformation) происходит, если правящие элиты играют лидирующую роль. Если и правящая элита, и оппозиция играют одинаково значимую роль, имеет место замещение (transplacement) режима. Из приведенных трех типов смещение и трансформация представляют собой соответственно наиболее и наименее радикальные виды демократического транзита.
Таблица 23.2.Типы демократических транзитов и рейтинги демократии в Восточной Азии
Источники: Данные о транзитах получены из исследования Адриана Каратницкого и Питера Акермана[1026]; данные Freedom House – на вебсайте
В табл. 23.2 приведен список недавно перешедших к демократии государств Восточной Азии с указанием типа изменения режима и обобщенной оценки политических прав и свобод по версии Freedom House на точке транзита, а также их более поздняя оценка в 2007 г. В таблице, кроме того, указано, какие движущие силы действовали в ходе транзита каждого из государств, и то, отмечалось ли в процессе транзита существенное насильственное противостояние между государством и силами оппозиции. В Восточной Азии единственным случаем установления демократии путем насильственного смещения режима являются Филиппины, а Тайвань – единственным примером постепенного перехода к демократии, где правящая элита играла роль инициатора и лидера.
Филиппины
Процесс перехода Филиппин к демократии начался в период президентства Фердинанда Маркоса, правившего более 20 лет, с 1965 по 1986 г. За это время он он приостановил действие и отменил Конституцию 1935 г., для того чтобы иметь возможность быть избранным на шестилетний срок неограниченное число раз; вверил ключевые должности в правительстве своей жене, детям, родственникам и близким друзьям; объявил в государстве военное положение для укрепления своей власти; позволил службам государственной безопасности подвергнуть пыткам и убить более 30 000 человек, включая главного оппозиционера, сенатора Бенигно Акино-младшего в 1983 г. Все это время Маркос и его семья планомерно обогащались путем открытой и повсеместно распространенной коррупции. На протяжении всего срока пребывания у власти этого невоенного диктатора официальный ежегодный доход Маркоса не превышал 5700 долл. Когда он покинул страну в 1986 г., его личное состояние оценивалось в более чем 5 млрд долл.
Разрастающаяся коррупция и масштабное политическое насилие привели к отчуждению от режима всех слоев общества, включая бывших сторонников Маркоса. В феврале 1986 г. он баллотировался на четвертый президентский срок против Корасон Акино. Несмотря на то что он был объявлен победителем в этих сфальсифицированных выборах, Маркосу пришлось бежать на Гавайи в день инаугурации, так как в стране начались массовые волнения, известные как «Революция народной власти»[1029], в которых приняло участие не менее 500 000 филиппинцев, включая также некоторых религиозных, политических и военных лидеров. После бегства Маркоса Корасон Акино, лидер оппозиционного движения, стала президентом первой демократии третьей волны в Восточной Азии.
Южная Корея
Вслед за Филиппинами глобальная волна демократизации достигла других стран Восточной Азии и запустила процесс политического транзита в Южной Корее. Генерал Пак Чон Хи жестко управлял страной в период своего более чем 20‑летнего правления (с 1961 г.), при этом активно развивая экономику страны за счет роста экспортной промышленности. Менее чем через два месяца после убийства Пака, 26 октября 1979 г., в результате военного переворота к власти пришел генерал Чон Ду Хван, подавивший поднимавшееся после смерти Пак Чон Хи движение за демократизацию. 17 мая 1980 г. Чон объявил в стране военное положение и распустил Национальное собрание. 18 мая он отправил войска в Кванджу для подавления растущих протестов против введения военного положения; военными были убиты 207 и ранены 987 человек. Это событие стало символом деспотической власти и по сей день печально известно как «Резня в Кванджу».
С 10 по 29 июня 1987 г. уличные демонстрации, часто называемые «Июньским народным восстанием», собирали все больше людей, превышая числом силы полиции. Перед правительством Чона встал тяжелый выбор: использовать армию для подавления демонстраций за несколько месяцев до начала запланированных летних Олимпийских игр, или принять требования антиправительственных сил по проведению прямых всенародных президентских выборов. После 17 дней непрекращающихся демонстраций и под сильным давлением со стороны США и Международного олимпийского комитета правительство согласилось пойти навстречу широким требованиям демократических реформ. Это соглашение, получившее название «Декларация 29 июня за политические реформы» стало основой мирного перехода Южной Кореи к демократии. Оно также стало примером модели замещения в демократическом транзите для других стран Восточной Азии.
Тайвань
Тайвань стал демократией третьей волны после пяти лет постепенной либерализации, начатой Цзян Цзинго, – лидером правящей партии Гоминьдан.
После разрыва с Китаем в 1949 г. Гоминьдан управляла страной посредством однопартийной системы в условиях военного положения. На протяжении почти 40 лет оппозиционные партии были под запретом, а политическим диссидентам не разрешалось участвовать в национальных выборах. Однако после 1980 г. оппозиционное движение против военного положения начало постепенно набирать силу, особенно после успехов «Революции народной власти» на Филиппинах и Июньского народного восстания в Южной Корее. В сентябре 1986 г. оппозиционное движение незаконно сформировало Демократическую прогрессивную партию (ДПП), первую оппозиционную партию на Тайване. 12 июня 1987 г. ДПП провела массовые митинги против Закона о национальной безопасности перед Законодательным Юанем. Осознавая неконтролируемые последствия нарастающих протестов, а также под усиливающимся давлением со стороны Конгресса США по поводу создания институциональной базы демократии, Цзян Цзинго отменил военное положение 14 июля 1987 г., более чем год спустя после того, как он в неформальной обстановке указал на необходимость его отмены.
После отмены военного положения тайванцам формально было разрешено участвовать в протестах и демонстрациях против правительства Гоминьдан. Появились новые политические партии, такие как Новая партия Китая и Тайваньская независимая партия, требовавшие положить конец однопартийной системе. Новые партии призывали к дальнейшей политической либерализации, ставя под сомнение позицию Гоминьдан по всем важнейшим политическим вопросам, а также тесные связи Гоминьдан с материковым Китаем. В конце концов Гоминьдан и оппозиционные силы пришли к компромиссу в отношении поправок к конституции, что обеспечило проведение в 1992 г. свободных, честных и конкурентных выборов в национальное собрание, а в 1996 г. – прямых всенародных выборов президента и вице-президента. По сравнению с транзитом в Южной Корее демократические режимные изменения на Тайване были более медленными и постепенными, а лидеры правящей партии играли в них более значимую роль.
Таиланд
Таиланд пошел по пути, сходному с южнокорейским, в том смысле, что там также на протяжении предшествовавших демократизации десятилетий правили военные. Начиная с 1932 г., когда в результате военного переворота абсолютная монархия превратилась в конституционную, военные периодически находились у власти. В 1986 г. генерал Прем, в прошлом – лидер одной из хунт, начал либерализацию политической системы, тем самым позволив организоваться силам гражданского общества и оппозиционным группам. В 1988 г. в стране были проведены парламентские выборы в соответствии со всеми демократическими нормами, и было сформировано коалиционное правительство, которое возглавил генерал Чатчай Чунхаван. В то время как экономика страны быстро поднималась под руководством возглавляемого им правительства, Чунхаван был арестован в ходе военного переворота 23 декабря 1991 г. по обвинениям в коррупции и некомпетентности.
Новая военная хунта во главе с генералами Сунтхорном и Сучиндой начала предпринимать чрезвычайно жесткие меры, направленные на ликвидацию результатов политической либерализации генералов Према и Чунхавана. Это привело к массовым уличным демонстрациям. Хунта отреагировала применением силы, расстреляв в Бангкоке демонстрантов, требовавших возвращения к гражданскому правлению. Это не помешало людям массово выйти на улицы. После трех недель масштабных вооруженных столкновений в мае 1992 г. военная хунта и представители оппозиции пришли к обязательному для обеих сторон соглашению о внесении поправок в конституцию с целью уменьшить роль военных в политике. Также было достигнуто соглашение о том, что премьер-министр будет избираться из числа членов парламента, а не назначаться военной элитой. «Народная Конституция» 1997 г., самая демократическая конституция в регионе, создавала три новых демократических института и уполномочивала проведение прямых выборов в сенат; в результате Таиланд уверенно следовал по пути консолидации возникшего демократического режима. Однако 19 сентября 2006 г. военные осуществили очередной переворот с целью изгнания демократически избранного правительства Таксина Чинавата, оправдывая это хронической коррупцией в правительстве.
Монголия
Монголия начала свой переход к демократии с распадом Советского Союза. В начале 1989 г. гражданские группы, в большинстве своем возглавляемые представителями среднего класса, стали требовать проведения демократических реформ и образовали оппозиционные партии, такие как, например, Монгольская демократическая партия. В ответ на это сторонники компромиссного пути в Монгольской народно-революционной партии, бывшей Коммунистической партии, известной как МНРП, приступили к длительным переговорам с оппозицией по подготовке демократических реформ и выработке проекта новой конституции. В июле 1990 г. в Монголии были проведены первые свободные и честные парламентские выборы, в результате которых в рамках демократической системы у власти вновь оказалась МРНП. В июле 2003 г. были проведены первые выборы по новой конституции, гарантирующей политические права и гражданские свободы. На сегодняшний день Монголия является единственной страной вне Восточной Европы, успешно совершившей транзит от коммунистического правления к высококонкурентной многопартийной капиталистической демократии.
Камбоджа
Как и Монголия, Камбоджа начала свой демократический транзит от однопартийной коммунистической системы. Но в отличие от Монголии история Камбоджи была омрачена непрекращающимся конфликтом с Вьетнамом, что требовало решающего участия международного сообщества в переходе к демократии. В октябре 1991 г. четыре противоборствующие группы (красные кхмеры, монархическая партия Фунсинпек, провьетнамская Камбоджийская народная партия Хун Сена и небольшая по численности республиканско-буржуазная фракция) и 18 государств подписали Парижские мирные соглашения, что положило начало процессу демократизации. Целью соглашений было сделать Камбоджу по-настоящему суверенным государством с ограниченным влиянием Вьетнама на ее внутреннюю политику. Установившаяся демократия, таким образом, не была стихийным движением среднего класса. Парламентские выборы в мае 1993 г. на основе консоциативных соглашений между силами, поддерживающими монархию, и сторонниками Хун Сена привели к созданию многопартийной демократии, ставшей крайне неустойчивой. В июле 1997 г. в результате кровавого и жесткого вооруженного переворота вновь установился диктаторский режим Хун Сена, бывшего бойца красных кхмеров. Пример Камбоджи является своего рода уникальным случаем среди новых демократий в Азии главным образом потому, что ее демократическая конституция и свободные выборы явились результатом мирного урегулирования и прямого вмешательства ООН.
Индонезия
Переход к демократии в Индонезии знаменует собой падение последнего невоенного авторитарного режима в регионе Восточной Азии. Начавшийся в 1998 г. демократический транзит был, главным образом, результатом длительного экономического кризиса, усугубившегося в связи с азиатским экономическим кризисом конца 1997 г. Нехватка продовольствия и лекарств вынуждала студентов и простых граждан организовывать протесты против президента Сухарто, правившего страной в течение более 30 лет – с 1967 по 1998 г. 21 мая 1998 г. перед лицом растущей мобилизации масс Сухарто передал полномочия вице-президенту Хабиби, стороннику режима и также члену правящей партии Голкар. В течение следующих месяцев партия Голкар в новом составе вела переговоры с оппозиционными партиями и военными о создании новой демократической конституции и проведении свободных, честных и конкурентных выборов. Успех переговоров повлек за собой проведение в 1999 г. первых демократических парламентских выборов в Индонезии, а в 2004 г. – президентских выборов, что привело к образованию демократии в крупнейшем в мире по численности мусульманского населения государстве.
Как уже отмечалось, в шести из семи случаев переходов к демократии в Восточной Азии понадобились переговоры между правящей элитой и оппозицией, что требовало компромисса от каждой стороны. Единственным исключением из подобных транзитов по модели замещения стали Филиппины, где граждане заставили авторитарных политических лидеров покинуть страну. В пяти из семи случаев демократические транзиты опрокинули неидеологизированные авторитарные режимы (Филиппины, Южная Корея, Тайвань, Таиланд, Индонезия). Только в двух случаях произошел переход к демократии от систем с коммунистической идеологией (Камбоджа и Монголия).
Имеющаяся литература по глобальным волнам демократизации указывает на то, что переход к демократии по типу замещения, предполагающий заключение политического пакта до начала транзита, последовательно создает стабильные демократии, менее подверженные рискам контрреформ и коллапсу, чем в тех демократиях, которые шли другими путями[1030]. Например, в Португалии, Испании и Греции подобные пактированные транзиты завершились созданием стабильных и консолидированных демократий менее чем за десятилетие за счет облегчения согласительных процедур, достижения компромисса и поиска консенсуса между демократической оппозицией и авторитарными элитами. И напротив, непактированные демократические транзиты, инициированные как снизу, так и сверху, приводят к возрождению авторитаризма или нестабильности режимов, поскольку демократические силы или правящая элита исключены из процесса формирования институциональной системы новых демократий.
Филиппины как раз соответствуют такому образцу. Реализованный по модели смещения режима демократический транзит на Филиппинах был крайне нестабильным. Страна пережила многочисленные безуспешные попытки военных переворотов и массовые протесты. Однако и все другие молодые демократии Восточной Азии, основанные на пактах, также были нестабильны. В Индонезии Национальное собрание объявило импичмент президенту Абдурахману Вахиду и избрало на этот пост вице-президента Мегавати Сукарнопутри. В Южной Корее Национальное собрание объявило импичмент президенту Но Му Хену и приостановило его полномочия главы исполнительной власти. На Тайване проигравший президентские выборы кандидат пытался свергнуть демократически избранное правительство путем внеправовых массовых протестов. В Камбодже и Таиланде государственные перевороты опрокинули демократически избранные правительства. В этих странах произошло возвращение к авторитарным режимам, были распущены парламенты и запрещена политическая деятельность. Новые демократии Восточной Азии не были устойчивыми вне зависимости от типа транзита. Очевидно, что модель транзита не является определяющей для процесса консолидации демократий в Восточной Азии.
Причины переходов к демократии
Что побудило семь восточноазиатских стран влиться в глобальную волну демократизации? В литературе выявлены два набора благоприятствующих факторов в качестве наиболее вероятных объяснений глобальной волны демократизации. Первый из них имеет отношение к политическим и прочим переменам, произошедшим внутри страны, второй – касается событий в соседних государствах и в других странах[1031]. Индивидуальное сочетание набора этих факторов существенно различается в разных регионах и странах[1032]. Внутригосударственные факторы играли более важную роль в Латинской Америке, в то время как в Европе доминировали внешние факторы. В Восточной Азии, как и в Латинской Америке, для стимулирования демократических транзитов внутренние условия были более значимыми, чем внешние.
В Европе и Латинской Америке региональные международные организации и отдельные правительства способствовали продвижению демократии. В Восточной Азии не было подобных организаций или правительств. Единственным наиболее влиятельным международным актором были США. Более того, до падения Берлинской стены международный контекст холодной войны в значительной степени сдерживал демократическое развитие региона, предоставляя правительствам обоснование для подавления политической оппозиции. США поддерживали репрессивные режимы, чтобы остановить распространение коммунизма, что «создавало неблагоприятное соотношение сил между государством и гражданским обществом для демократизации»[1033]. Только после десятилетий быстрого экономического роста гражданское общество стало достаточно сильным, чтобы бросить вызов власть предержащим. Тогда США вмешивались напрямую, чтобы удержать авторитарные режимы от применения силы против зарождающегося демократического движения.
Нет сомнений в том, что вмешательство США способствовало мирным демократическим транзитам, особенно на Филиппинах, в Южной Корее и на Тайване. Как отмечают Даймонд[1034] и другие ученые, также очевидно, что желание авторитарных лидеров видеть свои страны воспринимаемыми в качестве развитых по случаю международного события, подобного летним Олимпийским играм, способствовало мирным транзитам в этих странах. Переход к демократии на Филиппинах путем «Революции народной власти» также оказал влияние на последующие транзиты в других странах Восточной Азии за счет распространения методов и техник демократических изменений за пределы страны[1035]. За исключением Камбоджи, однако, подобные вмешательства извне или эффект «снежного кома» не могут считаться непосредственными или главными причинами демократических транзитов в странах Восточной Азии.
Как и в других регионах, демократизации в Восточной Азии способствовало множество внутренних факторов. Из общего числа этих факторов, которые включали среди прочего и рост среднего класса, и изменение культурных ценностей в пользу демократического правления, непосредственной и главной причиной демократизации в Восточной Азии считается развитие гражданского общества[1036]. Один только рост гражданских общественных групп поддерживал баланс силы между авторитарными лидерами и демократической оппозицией. В шести из семи последних случаев демократизации в Восточной Азии подобный баланс сил приводил к успешным переговорам между противоборствующими силами и способствовал переходу к демократии путем замещения или трансформации. Например, в Южной Корее заметную роль играли религиозные организации, содействуя продвижению прав человека и гражданских свобод. На Тайване и в Таиланде разнообразные социальные движения, организованные правозащитными группами и группами по защите окружающей среды, большей частью – из выходцев из городского среднего класса, бросали вызов репрессивным режимам и требовали демократических реформ.
По мнению Юнхан Ли[1037], колониальное наследие и внешние факторы не оказывали прямого влияния на активацию смены режимов. В Восточной Азии основным инициатором демократических изменений выступали гражданские движения. Во всем регионе эти движения ослабляли авторитарные элиты путем демонстраций, бойкотов и забастовок, а также путем распространения демократических настроений среди населения через требования избрания новых руководителей и предоставления политических прав. От католических Филиппин до большей частью буддистских Тайваня и Таиланда и до многоконфессиональной Южной Кореи гражданские движения были самой главной и влиятельной силой, двигавшей авторитарное правление в сторону демократии.
Известно, что деятельность гражданских организаций в процессе демократического транзита имеет долгосрочные последствия для углубления и расширения ограниченной демократии. Анализ данных Freedom House Адрианом Каратницким и Питером Акерманом[1038] подтвердил долгосрочный благотворный эффект гражданской активности для либеральной демократизации. Согласно этому анализу, из 67 стран, переживших демократический переход за последние три десятилетия, в 75 % случаев транзиты с участием сильных гражданских объединений приводили к установлению либеральных демократий. Только в 18 % случаев транзиты, проходившие без активного участия гражданских объединений, завершались установлением либеральной демократии. Чем сильнее гражданское общество, тем более вероятен прогресс в направлении полноценной демократии. Возврат к недемократическому правлению встречается чаще там, где есть насилие и менее сильное гражданское общество. Применимо ли это обобщение к Восточной Азии?
В противовес выводам, следующим из анализа данных Freedom House, прогресс в области политических прав и гражданских свобод в посттранзитных странах Восточной Азии мало связан с уровнем гражданской активности или уровнем насилия (см. табл. 23.2). Например, на Филиппинах при наличии сильных гражданских объединений в период, предшествовавший транзиту, политические институты не смогли расширить свободы даже в результате более чем десятилетнего демократического правления. На Тайване уровень гражданского участия был невысоким, но страна официально стала либеральной демократией. Индонезия и Южная Корея также официально стали либеральными демократиями несмотря на существенный уровень насилия в процессе демократических транзитов. Из семи демократий третьей волны в регионе только Монголия соответствует более ранним выводам о том, что масштабный ненасильственный гражданский активизм приводит к установлению либеральной демократии.
23.2. Ключевые положения
• Влияние активных организаций гражданского общества на расширение прав и свобод в Восточной Азии менее заметно, чем в других регионах.
• Практически все пактированные демократические транзиты по модели замещения имеют более высокие рейтинги Freedom House в течение многих лет после транзита.
• В Восточной Азии транзиты на основе смещения режима приносили больше вреда, чем пользы на последующей стадии консолидации демократии.
• В Восточной Азии модель демократического транзита более значима для консолидации режима, чем уровень гражданского активизма.
Демократизация с содержательной точки зрения
Демократическое управление
Все новые демократии Восточной Азии, кроме несостоявшейся демократии в Камбодже, проводят регулярные конкурентные и свободные выборы политических лидеров на национальном и местном уровнях. Таким образом, с институциональной точки зрения они успешно превратились в электоральные демократии. По существу, однако, они станут хорошо функционирующими полноценными демократиями, только если электоральные и другие политические институты будут работать по правилам и нормам демократической политики и будут все больше соответствовать предпочтениям граждан[1039]. Чтобы отслеживать прогресс в области качества демократизации, все большим числом ученых предпринимаются попытки оценить улучшение характеристик демократий в других регионах. Например, Франсис Хагопиан[1040] проанализировала базу данных проекта «Индикаторы государственного управления»[1041] (Governance Indicators) Всемирного банка (2007 г.) с целью оценки и сравнения изменений качества демократического управления в 12 странах Латинской Америки.
Насколько хорошо функционируют молодые демократии Восточной Азии, каковы их достижения по консолидации демократических институтов, и удовлетворяют ли они избирателей? База данных проекта «Индикаторы государственного управления» представляет количественные показатели по шести параметрам управления за десятилетний период с 1996 по 2006 г.[1042] Как отмечает Хагопиан[1043], первые два параметра – «Право голоса и подотчетность» (Voice and accountability), «Политическая стабильность»[1044] (Political stability) – характеризуют прочность демократии; вторые два – «Эффективность государственного управления» (Government effectiveness) и «Качество государственного регулирования» (Regulatory quality) – показывают ее эффективность, и последние два – «Верховенство закона» (Rule of law) и «Контроль над коррупцией» (Control of corruption) – соблюдение конституционных норм. Значения индикаторов для каждой страны – это средневзвешенные значения[1045] на основе доступной из разных источников информации по стране. Страны ранжируются в пределах от –2,5 (низкий показатель) до +2,5 (высокий показатель). Отрицательные значения указывают на неудовлетворительные, относительно плохие характеристики, в то время как положительные – на сравнительно лучшие. Для каждой из стран Восточной Азии, в которых недавно произошли режимные изменения, в табл. 23.3 (часть А) приводятся данные за 2006 г. по всем шести параметрам демократического управления, а также разница с индексами за 1996 г. (часть Б).
Таблица 23.3.Изменение показателей качества демократического управления
Источник: World Bank Governance Indicators
Если взглянуть на показатели 2006 г. по каждому из измерений в семи недавно перешедших к демократии восточноазиатских странах, видно, что ни по одному из параметров значения не были существенно больше или меньше нуля. По каждому измерению страны делятся на две группы: одна с отрицательными значениями индексов, другая – с положительными. Например, по трем параметрам («Право голоса и подотчетность», «Эффективность государственного управления», «Контроль над коррупцией») четыре из семи стран имеют положительные значения индексов, а три страны – отрицательные значения. С другой стороны, по таким параметрам, как «Политическая стабильность», «Качество государственного регулирования» и «Верховенство закона», у четырех стран значения индексов отрицательные, у трех других – положительные. Таким образом, для новых демократий Восточной Азии нельзя выделить какое-либо одно измерение качества государственного управления с существенно лучшими или худшими показателями, чем по другим измерениям. Характеристики стран по каждому параметру достаточно неоднородны.
Средние значения для каждой страны по шести индексам выявляют три типа возможных показателей – полностью отрицательные, смешанные и полностью положительные. Камбоджа и Филиппины относятся к первой группе с полностью отрицательными значениями, Южная Корея и Тайвань – к группе с положительными значениями. Индонезия, Монголия и Таиланд тем временем входят в группу стран со смешанными, отрицательными и положительными, значениями. В целом в Восточной Азии страны только с положительными значениями по всем шести параметрам составляют меньшинство (меньше трети). Более того, значения индексов даже для этих двух стран с полностью положительными значениями не превышают +1,0 по 5-балльной системе от –2,5 до +2,5 по всем или большинству измерений. Лишь по параметру эффективности государственного управления Южная Корея и Тайвань преодолели отметку в +1,0. В этом отношении новые демократии Восточной Азии сильно отличаются от Японии, Испании и других консолидированных демократий, у которых по каждому из параметров качества государственного управления оценки не опускаются ниже +1,0.
В совокупности эти данные указывают на то, что новые восточноазиатские демократии далеки от хорошо функционирующих консолидированных демократий.
Каков прогресс этих стран по улучшению качества демократического управления за десятилетний период с 1996 по 2006 г.? Для ответа на этот вопрос мы сравнили изменения показателей для каждой страны (см. часть Б табл. 23.3). Исходя из данных, видно, что за прошедшее десятилетие для четырех из семи стран значения большинства показателей стали ниже (Камбоджа, Монголия, Филиппины, Таиланд). Только в одной стране – Южной Корее – большинство показателей изменилось к лучшему. В Индонезии и Тайване улучшилось и ухудшилось равное число показателей. В целом многие новые демократии в регионе не имели значительных улучшений за последнее десятилетие. Их неудачи, как представляется, не связаны с какими-либо независимыми переменными, как, например, модель демократического транзита, масштаб активности гражданского общества, форма правления или уровень социально-экономического развития.
Теперь сравним результаты изменений по каждому параметру для всех стран. По большинству из четырех параметров – «Политическая стабильность», «Качество государственного регулирования», «Верховенство закона» и «Контроль над коррупцией» – большая часть стран испытали отрицательные изменения. Только по показателю «Эффективность государственного управления» в большинстве стран имели место изменения в положительную сторону. Со значительным перевесом, четыре к одному, ухудшения превышают улучшения. По параметру «Верховенство закона» во всех странах, кроме Южной Кореи, наблюдается отрицательная динамика. По параметру «Контроль над коррупцией» также в пяти странах из семи зафиксированы отрицательные изменения. Эти негативные изменения указывают на четкую траекторию движения в сторону нелиберальной демократии в последнее десятилетие.
Преобладание негативных показателей по шести параметрам указывает на то, что большая часть из семи демократий Восточной Азии не так эффективны, как другие страны, изученные Всемирным банком. В то же время уменьшение средних показателей по параметрам за последние 10 лет показывает, что большинству из этих демократий не удалось улучшить свою эффективность за указанный период. Если рассматривать эти данные в совокупности, очевидно, что торможение развития демократического управления является одной из ключевых характеристик качества демократизации в Восточной Азии[1046]. Относительно низкое качество демократического управления и понижательный тренд слабо связаны с моделями демократического транзита, формой правления или уровнем гражданского активизма, предшествовавшим транзиту. Отличительными характеристиками стран с лучшими показателями являются высокий уровень социально-экономического развития и более длительные периоды демократического правления, как показывают примеры Южной Кореи и Тайваня.
23.3. Ключевые положения
• Согласно проекту «Индикаторы государственного управления» Всемирного банка, измеряющим верховенство закона и контроль над коррупцией, большая часть новых демократий третьей волны в Восточной Азии являются нелиберальными или плохо функционирующими либеральными демократиями.
• Движение в сторону расширения и углубления ограниченной демократии до хорошо функционирующей либеральной демократии остановилось.
• Только Южная Корея и Тайвань на протяжении 10 лет сохраняют положительные значения показателей «Верховенство закона», «Контроль над коррупцией», «Качество государственного регулирования», «Право голоса и подотчетность», «Политическая стабильность» и «Эффективность государственного управления».
• Более высокий уровень социально-экономического развития и более длительный срок демократического правления в совокупности способствуют улучшению качества демократического управления.
Перспективы демократизации Китая и Сингапура
В современном мире Китай и Сингапур представляют собой два наиболее примечательных недемократических режима. Китай – самая большая и самая населенная автократия, успешным образом сочетающая капитализм с авторитарным правлением. Сингапур, в свою очередь, представляет собой самый богатый из авторитарных режимов. Несмотря на все выдающиеся социально-экономические достижения последних десятилетий, в этих странах не произошла демократизация. Каковы их шансы в ближайшей перспективе влиться в текущую волну демократизации?
На протяжении тысячелетий Китай был центром восточной цивилизации. Являясь родиной конфуцианства, он представляет собой ключевое государство этой цивилизации. В экономическом плане эта страна превзошла остальных «восточноазиатских тигров» и стала самой быстро развивающейся экономикой мира, тем самым избавив от крайней бедности почти половину своего населения. Сегодня более 90 % населения Китая умеют писать и читать. Китай успешно интегрировался в глобальную экономику. Как третья крупнейшая торговая держава, Китай держит более 1,4 трлн долл. в валютных резервах. Несмотря на эти структурные изменения, известные в научной литературе как факторы, способствующие демократизации, Китай остается крупнейшей и самой динамично развивающейся однопартийной диктатурой, опровергая давнишнюю теорию, увязывающую модернизацию и глобализацию с демократизацией.
Находясь в наивысшей точке восточноазиатской цивилизации и окруженный цепью недемократических режимов – от Мьянмы до Вьетнама и Северной Кореи, Китай в случае демократического транзита мог бы стать триггером подобных транзитов в странах Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Ровно как продолжающийся подъем Китая как экономического и военного гиганта в условиях авторитарного правления может вдохновить недемократические режимы в азиатском и других регионах руководствоваться моделью капитализма без демократии[1047]. Как центр восточноазиатской цивилизации, локомотив в экономической и военной областях, Китай, без сомнения, играет ключевую роль в дальнейшей демократизации в регионе и в других частях мира[1048].
В 1988 г. Всекитайское собрание народных представителей приняло закон, предписывающий всем деревням проводить конкурентные выборы в деревенские комитеты, при этом все кандидаты должны выдвигаться самими жителями. С этого времени Китай апробирует конкурентные выборы на низовом уровне гражданской администрации, чтобы ввести так называемые четыре демократии: демократические выборы, демократический процесс принятия решений, демократическое управление и демократический контроль. Члены всех деревенских комитетов избираются напрямую самим населением; попытки проведения прямых выборов избирательно предпринимались в городах и на иных высоких уровнях гражданской администрации. В то же время собрания народных представителей становятся все более конкурентными и независимыми органами на разных уровнях, поскольку депутатам позволено отстаивать их собственные позиции по политическим и кадровым вопросам, отличные от точки зрения правящей партии[1049].
Все эти изменения могут содействовать построению электоральной демократии в Китае. Тем не менее справедливо будет отметить, что спустя два десятилетия экспериментов с выборами Китай по-прежнему остается на начальной стадии политической либерализации, не говоря уже о демократизации.
Исходя из того что Всекитайским собранием народных представителей 27 декабря 2007 г. было принято решение, откладывающее всеобщие выборы руководителя Гонконга и всего законодательного собрания как минимум на десять лет, представляется маловероятным, что президент Ху Цзиньтао и другие лидеры четвертого поколения в скором времени разрешат китайскому народу самому выбирать политических лидеров напрямую, путем свободных и конкурентных многопартийных выборов, за исключением сельского и городского уровней[1050]. Последовательно подавляя политическое несогласие и независимые объединения, эти лидеры, кажется, решили избежать участи Советского Союза. Но то, что их действительно беспокоит, – это скорее «политический порядок и технократическое правление, чем народное участие и трансформация режима»[1051]. Поэтому китайская однопартийная диктатура, зачастую именуемая «демократией с китайской спецификой», едва ли трансформируется в полноценную электоральную демократию, если только лидеры не столкнутся с возрастающей потребностью в демократизации со стороны населения.
Вне всякого сомнения, стремительный подъем китайской экономики способствовал развитию капиталистического или среднего класса, который, как известно, играл ключевую роль в развитии демократии на Западе. Это породило ожидания того, что китайские предприниматели или средний класс могли бы стать основным агентом демократических изменений режима[1052]. Вопреки этим ожиданиям, все возрастающее число этих предпринимателей кооптируются в процесс однопартийного правления и становятся «красными капиталистами». Даже у тех, кто не является членом партии, «почти отсутствует заинтересованность в изменении того статус-кво, который позволяет им процветать»[1053]. На сегодняшний день растущий класс китайских предпринимателей и средний класс в целом не смогли стать носителями демократических изменений[1054].
Другие социальные группы, возможно, более заинтересованы в демократизации страны, чем консервативные зажиточные слои? Чтобы ответить на этот вопрос, мы проанализировали первый этап опроса «Азиатского барометра», проведенного в Китае в 2003 г. В ходе опроса респондентов просили оценить режим по 10-балльной шкале, где 1 балл соответствует полноценной диктатуре, а 10 – полноценной демократии. Также их просили оценить по шкале от 1 до 4 удовлетворенность эффективностью существующего режима. Мы рассмотрели положительные ответы на оба эти вопроса, чтобы определить долю китайцев, поддерживающих существующий режим как эффективно функционирующую демократию. Мы проранжировали эту долю респондентов по пяти социально-экономическим показателям, основанным на образовании респондентов и доходе семьи. В табл. 23.4 представлены результаты этого анализа.
Таблица 23.4.Оценка жителями Китая политического режима и эффективности его функционирования
Примечание: Численные показатели означают долю респондентов, рассматривающих свою страну как демократическую, как удовлетворительно функционирующую, как соответствующую обеим характеристикам, как не соответствующую ни одной из них. ХФД означает хорошо функционирующую демократию; ПФД означает плохо функционирующую демократию.
Источник: «Азиатский барометр» (I)[1055].
Как и ожидалось, с учетом минимального опыта участия в демократических процедурах и ограниченного доступа к университетскому образованию, сравнительно большая часть респондентов (25 %), оценивая уровень демократизации, не смогла ответить на один или оба вопроса. Из числа тех, кто ответил на эти вопросы, подавляющее большинство респондентов – четыре пятых (или 82 %) – оценили текущий политический режим как демократию. Примерно та же доля респондентов (79 %) выразила свое удовлетворение эффективностью демократии. Если соотнести положительные ответы на оба вопроса, основная часть населения (70 %) воспринимает существующий режим как эффективно функционирующую демократию. Лишь незначительное меньшинство в 10 % граждан Китая отторгают режим как неэффективную диктатуру.
Не менее примечательным является и тот факт, что представления о демократическом характере текущего политического режима среди разных сегментов китайского населения изменяются незначительно. В каждом из пяти сегментов китайского общества, определенным по уровню образования и доходу семей респондентов, подавляющее большинство (более чем 80 %) считает современный режим демократическим. Так же как и в случае других азиатских стран, уровень удовлетворенности эффективностью режима значительно ниже у более обеспеченных слоев населения, чем среди менее обеспеченных. Тем не менее в вопросе о восприятии политического режима как демократического разница между более обеспеченными и менее обеспеченными существенно меньше. Вне зависимости от того, как повлияла на население социальная модернизация, подавляющее большинство китайцев считают свою страну демократической. Этот факт можно считать одним из свидетельств низкого спроса населения на демократизацию[1056].
Благодаря быстрому социально-экономическому развитию последних трех десятилетий в Китае сложилась структурная база, которая, как ожидалось, будет благоприятствовать демократической смене режима. Однако элитарная и массовая политические культуры остаются крайне неблагосклонными к подобным режимным изменениям. Нехватка базовых знаний о демократии среди населения и нежелание правящей элиты вводить демократические нормы участия и конкуренции в политический процесс удерживают Китай в состоянии равновесия между низкими уровнями спроса на демократию и институционального предложения демократии. В условиях этого низкоуровневого равновесия и подтвержденной способности к адаптации к различным ситуациям[1057] существующий авторитарный режим в Китае, вероятно, сохранится на долгие годы. Данная позиция не совпадает с утверждением, что Китай станет либеральной демократией в ближайшие 15–20 лет[1058].
Другим примечательным примером уклонения от демократии в Восточной Азии является Сингапур. С момента получения независимости от Великобритании в 1951 г. Сингапур управляется Партией народного действия (ПНД) как фактическая однопартийная диктатура. Даже при том что оппозиционным Рабочей партии Сингапура и Сингапурской демократической партии разрешено участвовать в периодических выборах, шансы на смену власти отсутствуют. Оппозиционным партиям, которые открыто заявляют о клиентелизме, кумовстве и коррупции Партии народного действия, обычно предъявляются обвинения в нанесении вреда репутации и клевете. Гражданам, критикующим коррупцию и противозаконные действия ПНД, грозит тюремное заключение. Публичные протесты и демонстрации запрещены, существует жесткая цензура прессы. В результате отсутствуют эффективные оппозиционные партии, которые могли бы привести Сингапур к демократии. В 2006 г. исследовательская организация Economist Intelligence Unit классифицировала Сингапур как гибридную демократию, в то время как Freedom House продолжает определять Сингапур как «частично свободную страну».
Несмотря на усиливающуюся модернизацию и рост крепкого среднего класса, Сингапур, как и Китай, остается нелиберальной политией, опровергая теорию о том, что экономическое развитие приводит к демократическим переходам. Партия народного действия сохраняет доминирующее положение в политической системе Сингапура, используя опасения в отношении того, что если ПНД будет отстранена от власти, этническая раздробленность Сингапура приведет к созданию слабого и нестабильного политического режима, подобному тому, что существовал в начале 1960‑х годов. Особое внимание, уделяемое Ли Куан Ю и другими лидерами правящей партии вопросам общественного порядка и социальной добродетели, возможно, проистекает из исторического опыта этнического насилия в стране. Однако многие полагают, что особое внимание в Сингапуре к закону, порядку, морали и этике (например, запрет жевательной резинки, публичная порка причастных к вандализму и смертная казнь за незаконную транспортировку наркотиков) проистекает из азиатской системы ценностей, которая придает первостепенное значение коллективизму и склоняется к коллективному благу, а не к западным ценностям индивидуализма и либерализма.
С целью определить степень поддержки сингапурцами текущего политического режима мы проанализировали ответы на вопросы второго этапа исследования «Азиатского барометра», выявляющего восприятие режима как демократического и удовлетворенность им. Почти три четверти респондентов оценили текущий режим как демократию, а подавляющее большинство в 85 % опрошенных выразили удовлетворенность им (см. табл. 23.5). Если соотнести эти две оценки, то получается, что две трети населения высказались в поддержку существующего режима как хорошо функционирующей демократии, в то время как менее чем одна десятая отвергает его как неработоспособный и недемократический. Сторонники существующего авторитарного режима превосходят своих оппонентов в соотношении более чем восемь к одному. Как и в Китае, в Сингапуре различие процентных показателей сторонников режима в зависимости от уровня образования и дохода незначительно. Вне зависимости от подверженности социальной модернизации, сингапурцы практически не испытывают потребности в преобразовании авторитарного режима в демократию.
Таблица 23.5.Оценка жителями Сингапура политического режима и эффективности его функционирования
Примечание: Численные показатели означают долю респондентов, рассматривающих свою страну как демократическую, как удовлетворительно функционирующую, как соответствующую обеим характеристикам, как не соответствующую ни одной из них. ХФД означает хорошо функционирующую демократию; ПФД означает плохо функционирующую демократию.
Источник: «Азиатский барометр» (II)[1059].
События середины 2000‑х годов свидетельствуют о том, что в нелиберальных представлениях лидеров Партии народного действия о политике и управлении не произошло значительных изменений. 12 августа 2004 г. Ли Сяньлун, старший сын министра-наставника Ли Куан Ю, принял пост премьер-министра Сингапура от Го Чок Тонга. С этого времени ПНД не потеряла свои доминирующие позиции. В мае 2006 г. в ходе парламентских выборов под руководством Ли-младшего партия получила 82 из 84 мест в парламенте, используя различные средства, в том числе и выдачу денежных бонусов электорату. Несмотря на широту мировоззрения, Ли остается верным азиатским ценностям поддержки закона, порядка и национального согласия. Эта смена лидера в Сингапуре едва ли приведет к демократизации однопартийной системы де-факто в обозримом будущем. Точно так же едва ли большинство граждан Сингапура потребует трансформации политической системы в конкурентную многопартийную демократию. Эти оценки также противоречат прогнозам о том, что Сингапур станет либеральной демократией до 2015 г.[1060].
Большинство китайцев и сингапурцев похожи в восприятии режимов своих стран как демократических и в выражении удовлетворенности их эффективностью. Помимо верности конфуцианским ценностям политической стабильности, они предпочитают нелиберальную и авторитарную модель правления либеральной и демократической. Исходя из этого очевидно, что граждане обеих стран требуют именно столько демократии, сколько им предлагают элиты. Оказавшись в ловушке равновесия низкого уровня демократического предложения и спроса, демократические изменения политических режимов в краткосрочном периоде представляются маловероятными.
23.4. Ключевые положения
• Даже после двух десятилетий экспериментов с выборами на местном уровне Китай по-прежнему находится на ранней стадии политической либерализации.
• В Китае сегодня сложилось равновесие между низким уровнем спроса на демократию среди населения и низким предложением демократии со стороны элиты.
• В Сингапуре, одном из самых богатых недемократических государств мира, также существует равновесие между низким спросом на демократию и низким предложением.
• Продолжительное существование ловушки равновесия создает серьезные препятствия для демократических изменений в этих странах.
Заключение
В главе рассмотрено участие Восточной Азии в глобальной волне демократизации. За прошедшие два десятилетия конца XX и начала XXI в. она превратила семь из тринадцати автократий региона в демократии. Два режима из этих семи вернулись усилиями военных к автократии. Несмотря на избрание гражданского правительства в одном из них 27 декабря 2007 г. (Таиланд) в регионе остается больше автократий, чем демократий. В группу авторитарных режимов входит крупнейшая по численности страна – Китай – ядро конфуцианской цивилизации. В свете медленного темпа и ограниченности демократических режимных изменений в регионе справедливо утверждать, что здесь не было подлинного общерегионального движения к демократии. Также можно заключить, что наряду с Северной Африкой и Ближним Востоком Восточная Азия остается регионом, достаточно устойчивым к глобальной волне демократизации. В целом демократизация в Восточной Азии более походила на приливы и отливы, чем на большую волну. Более того, главным образом потому, что граждане стран Восточной Азии и их политические лидеры находятся в ловушке равновесия низких уровней спроса и предложения демократии, ближайшие перспективы дальнейшей демократизации авторитарных режимов весьма призрачны.
Почему же экономически быстро развивающийся регион остается с «проклятым» дефицитом демократии? Известные теории демократических транзитов не помогают разгадать эту головоломку. Так, теория модернизации и культурологический подход не могут объяснить, почему Южная Корея и Тайвань успешно перешли к демократии, а Сингапур и Малайзия не смогли это сделать. Подобным же образом исторический опыт режимов не объясняет, почему Монголия присоединилась к глобальной волне, а Китай, Северная Корея и Вьетнам – нет. Теория диффузии не объясняет, почему Индонезия и Монголия стали либеральными демократиями, а соседняя Малайзия и Китай не стали даже электоральными. Внутренние контекстуальные факторы, которые способствовали демократическому транзиту в других регионах, бесспорно, не дают возможности разгадать загадку необходимого набора факторов для демократии в Восточной Азии.
На региональном уровне Восточная Азия отличается от Европы и Латинской Америки тем, что здесь отсутствуют региональные организации, продвигающие ценности демократии и прав человека[1061]. Также этот регион географически удален от кластеров сильных западных демократий. А внутри региона крупнейшая страна конфуцианской цивилизации остается сильным авторитарным государством, противостоящим распространению демократии. Авторитарные страны региона в общем и целом выработали иммунитет к демократическим импульсам, исходящим извне. В условиях отсутствия подобных импульсов демократические транзиты должны были происходить в результате спроса масс граждан на демократию в форме активного гражданского движения. Демократическую недоразвитость Восточной Азии можно объяснить именно этим фактором. Другим возможным объяснением является приятие гражданами и политическими лидерами нелиберальных концепций демократии и надлежащего управления (good governance), а также нежелание принять концепции плюрализма и разнообразия. Нелиберальные культурные ценности не препятствуют появлению демократических режимов, однако они определяют то, как обычно функционируют их институты. По этой причине демократии Восточной Азии могут никогда не стать подобными западным либеральным демократиям.
По существу, несмотря на растущий опыт демократической политики, все новые демократии Восточной Азии не смогли стать эффективными либеральными демократиями. Если новые демократии в Южной Европе стали консолидированными в первое десятилетие демократического правления, демократии Восточной Азии остаются дефектными или нелиберальными даже во второе и третье десятилетия своего существования[1062].
Опыт Восточной Азии проливает свет на текущие дебаты о контурах, динамике, источниках и последствиях современной глобальной демократизации. Вопреки теории модернизации, которая утверждает, что демократизация обусловлена экономически, демократия преуспела в одной из беднейших стран мира – Монголии. Вопреки представлению о том, что для демократии необходима иудео-христианская или либеральная политическая культура, демократия успешно возникла в буддийских (Монголия, Таиланд), конфуцианских (Южная Корея, Тайвань) и исламских странах (Индонезия). Появление демократий в различных в культурном, экономическом и политическом отношениях странах, как представляется, поддерживает универсалистскую гипотезу о том, что весь мир может стать демократическим[1063].
Тем не менее две трети стран в Восточной Азии не смогли стать (и остаться) полноценными демократиями, что, по-видимому, усиливает позицию, отстаивающую необходимость предварительных условий, согласно которой демократия подходит далеко не всем типам обществ[1064]. Более того, длительное существование нелиберального типа демократического правления во всех сохранившихся демократиях региона свидетельствует о состоятельности секвенциалистского подхода, согласно которому построение демократии до внедрения современных политических институтов, таких как верховенство закона и разнообразные гражданские общественные группы, ведет к созданию неполной демократии[1065]. Устойчивая и широкая поддержка нелиберальных политических норм гражданами стран Восточной Азии подтверждает широко дискредитированный на Западе «тезис об азиатских ценностях», согласно которому либеральная форма демократии не станет универсальной[1066]. Это также опровергает тезис об иллюзорности азиатской исключительности[1067].
В последующие два или три десятилетия Восточная Азия едва ли станет либеральным демократическим чудом. Напротив, этот регион удивительного экономического развития, вероятно, продемонстрирует формирование нелиберальных моделей демократизации, игнорируемых оксидентализмом, т. е. склонностью Запада рассматривать другие части света с позиций своих собственных ценностей. Демократическая трансформация авторитарных режимов и обогащение нелиберальных демократий будут происходить медленно и по-разному в разных странах Восточной Азии. Конкретные пути эволюционного развития, выбранные странами, будут зависеть от того, как политические лидеры и граждане будут понимать и воспринимать демократическую политику и как они будут взаимодействовать посредством демократических институтов.
Вопросы
1. Что составляет демократизацию? Почему она часто определяется как многоуровневый и многомерный феномен? Как вы считаете, по каким параметрам демократизации регион Восточной Азии наиболее далек от совершенства?
2. Каковы особенности контекстуальных факторов в Восточной Азии, отличающие ее от других регионов?
3. Много говорится о влиянии конфуцианских ценностей на предотвращение конфликтов в процессе транзита. Является ли это отличительной чертой Восточной Азии, или в других регионах также присутствовало значительное влияние господствующих культурных ценностей?
4. В Восточной Азии модели демократических транзитов, оформленные или не оформленные пактами, практически не оказывали влияния на стабильность и консолидацию демократии. Так ли это в других регионах?
5. Согласно тезису об азиатских ценностях, некоторые страны Восточной Азии могут быть менее расположены к демократии из-за конфуцианской системы ценностей, которая формирует тип мышления, основанный на уважении к власти и сохранении политического порядка любой ценой. Согласны ли вы с этим тезисом? Почему?
6. Почему гражданское общество необходимо для демократизации? Каковы конкретные функции гражданского общества в процессах транзита и консолидации демократий в регионе?
Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей:
Дополнительная литература
Chu Y., Diamond L., Nathan A., Shun D. C. (eds). How East Asians View Democracy. N.Y. (NY): Columbia University Press, 2008. Первый том «Азиатского барометра» – проекта, осуществляющего мониторинг динамики процесса демократизации в политической и культурной сфере в Китае, Гонконге, Японии, Южной Корее, Монголии, на Филиппинах, Таиланде и на Тайване. Это важное исследование, показывающее контуры поддержки демократии среди жителей Восточной Азии.
Dalton R., Shin D. (eds). Citizens, Democracy, and Markets Around the Pacific Rim. Oxford: Oxford University Press, 2006. Исследование реакций населения на политическую демократизацию и экономическую либерализацию в странах Восточной Азии, Австралии, Канады и США с позиции теории конгруэнтности. Основан на последней волне исследований проекта World Values Survey.
Dalton R., Shin D. C., Chu Y. (eds). Party Politics in East Asia. Boulder (CO): Lynne Rienner, 2008. Одна из первых работ, анализирующих избирательные системы, а также контуры, источники и последствия партийности в странах Восточной Азии. Используя последние данные таких исследований, как «Comparative Study of Electoral Systems», «The East Asia Barometer», «World Values Survey», разбираются причины и следствия партийной поляризации и ценностных размежеваний, вызванных политическими партиями в недостаточно изученном регионе.
Diamond L., Plattner M. (eds). Democracy in East Asia. Baltimore (MD): Johns Hopkins University Press, 1998. Рассматривается текущее положение и перспективы демократизации в странах Восточной Азии. Также представлена оценка валидности дискуссии об азиатских ценностях.
Friedman E. (ed.). The Politics of Democratization: Generalizing East Asian Experiences. Boulder (CO): Westview Press, 1994. Подчеркивается важность политической сферы в общем процессе демократизации и анализируется ее роль в демократизации Японии, Кореи, Гонконга, Тайваня и Китая. Основная идея заключается в том, что не существует исторических, культурных или классовых предварительных условий для установления демократии и что ни в Европе, ни на Западе не было особых условий, способствующих демократии.
Hsiao H.-H. (ed.). Asian New Democracies: The Philippines, South Korea and Taiwan Compared. Taipei: Foundation for Democracy, 2006. Глубокий анализ институционального и культурного измерения демократизации на Филиппинах, в Южной Корее и на Тайване.
Loathamatas A. (ed.). Democratization in Southeast and East Asia. N.Y. (NY): St. Martin’s Press, 1997. Исследования конкретных случаев модернизации и ее последствий для демократизации в шести странах Юго-Восточной Азии и двух странах Восточной Азии.
Lynch D. C. Rising China and Asian Democratization. Stanford (CA): Stanford University Press, 2006. Анализ успешной демократизации в Таиланде и на Тайване и перспектив демократической смены режима в Китае с позиций изучения приобщения элит к глобальной культуре либерализма. В работе предлагается новая теория, объясняющая причины устойчивости Китая к международным усилиям по демократизации страны.
Ravich S. Marketization and Democratization: East Asian Experiences. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. Количественные исследования и кейс-стадиз влияния экономической либерализации на процесс политической демократизации в Китае, на Тайване, в Индонезии и Южной Корее.
Rich R. Pacific Asia in Quest for Democracy. Boulder (CO): Lynne Rienner, 2007. Сравнительный анализ демократических институтов и их функционирования в Индонезии, на Филиппинах, Тайване, в Южной Корее, Таиланде и в других странах Тихоокеанской Азии. Исследуется важный вопрос о том, как и почему демократии в регионе остаются дефектными.
Полезные веб-сайты
www.asianbarometer.org – Проект «Азиатский барометр», прикладная программа исследования общественного мнения по политическим ценностям, демократии и государственному управлению в регионе.