Патрик Бернхаген
В главе обсуждаются проблемы, связанные с отнесением стран к группам демократий и недемократий и с измерением того, насколько далеко продвинулась страна по пути демократизации. На основании рассмотрения различных концепций и аспектов демократии в главе ставится вопрос о том, следует ли думать о демократии (1) как о полностью наличествующем либо полностью отсутствующем свойстве или же (2) как о характеристике, способной проявляться с разной отчетливостью. Затем при помощи известных количественных индексов, находящихся в открытом доступе, иллюстрируются проблемы, с которыми сталкиваются исследователи при переводе разных концептуализаций демократии в численные показатели. В последней части главы оцениваются различные категории гибридных режимов с точки зрения их вклада в классификацию и измерение политических режимов.
Введение
По разным причинам исследователям и политикам часто приходится оценивать, в какой степени та или иная страна является демократией и является ли ею вообще. В социальных науках стремление проверить гипотезы о том, что более развитая демократия означает больше равенства, больше экономического процветания и меньше конфликтов, требует от исследователей использования количественных оценок демократичности. Политики, готовые предоставлять экономическую помощь в зависимости от степени демократичности страны или выставляющие критерии соответствия определенным стандартам демократического управления (governance) как условия участия в переговорах по присоединению к ЕС, также нуждаются в оценках, которые позволили бы им судить, какие страны являются демократиями, а какие нет, или какие страны являются более демократическими, чем другие.
Демократизацию можно понимать (1) как замену недемократической политической системы на демократическую или же (2) как процесс превращения политической системы в более демократическую – вне зависимости от того, следует ли эту систему отнести к демократиям, автократиям или какому-то промежуточному типу. Хотя на первый взгляд может показаться, что эти два определения по-разному выражают одно и то же, в действительности они отражают фундаментальные различия в способах концептуализации демократии. Первое определение демократизации, предполагающее замену режима одного типа на режим другого типа, основывается на категориальной концепции демократии. Зачастую это дихотомическая концепция, согласно которой страна либо является демократией, либо не является ею. Второе же определение отражает градационную концепцию демократии, подразумевающую, что политическую систему можно расположить в континууме от более демократических стран к менее демократическим. Эти концепции будут обсуждаться в первой части настоящей главы.
Вне зависимости от того, какому из этих двух взглядов отдается предпочтение, каждый, кто желает сравнивать демократию и демократизацию в разных странах или на систематической основе анализировать причины и следствия демократии, нуждается в некотором способе измерения, который позволил бы определить, в какой мере политическая система является демократической или является ли таковой вообще. Так как демократию невозможно измерять непосредственно, как, например, национальный доход (для вычисления которого нужно просто знать доходы всех граждан и сложить их), для достижения вышеназванной цели требуются индикаторы. Во второй части главы обсуждается, как числовая оценка демократичности может быть разбита на компоненты и индикаторы.
За исключением случая завершенной демократизации процессы транзита могут окончиться установлением режимов промежуточного типа. Для обозначения этих режимов введено такое множество терминов, что это сбивает с толку: предлагались такие варианты, как «делегативные», «нелиберальные» или «электоралистские» демократии, а также «соревновательные» (competitive, contested) или «электоральные» автократии, и это лишь самые распространенные наименования. О режимах промежуточного типа речь пойдет в последней части главы.
Дихотомия или градация?
Концептуализация демократии
Перед тем как измерить что-либо, нужно иметь операционализируемое понятие этого явления. Понятие операционализируемо, если при его определении принимались в расчет стратегии и техники, потенциально подходящие для измерения соответствующего явления. В то же время стремление измерить явление не должно вносить искажений в понятие о нем: прежде всего необходимо, чтобы последнее было теоретически выверенным. Для наших целей удобно начать с определения демократии, данного в предыдущей главе, согласно которому страна является демократией в той степени, в какой ее правительство подотчетно гражданам посредством свободных и честных выборов (см. гл. 2 наст. изд.). Безусловно, эта дефиниция все еще довольно абстрактна и, если мы собираемся измерять демократию, должна быть конкретизирована: кого следует считать гражданином, а кому не следует предоставлять прав на участие в выборах? На каких основаниях должно производиться такое исключение? Должны ли выборы быть основным или вовсе единственным средством для осуществления подотчетности лидеров населению? Доступны ли гражданам какие-либо другие формы участия? Определяется ли честность выборов равными шансами кандидатов на победу или равными шансами граждан повлиять на окончательный результат?
Сегодня практически никем не оспаривается, что право на участие в выборах должно распространяться на всех взрослых граждан, исключая, возможно, тех, кто пребывает в закрытых учреждениях для психически больных и в тюрьмах; при этом названные исключения являются предметом дискуссий и ставятся под сомнение[53]. Но что если люди, обладающие правом голоса, не пользуются им, потому что бедность или неграмотность мешает им реализовать демократические права? И что говорит о качестве демократии тот факт, что вовлеченность в политику одних граждан ограничивается голосованием на выборах раз в несколько лет, в то время как другие граждане имеют постоянный доступ к политическим лидерам? Ответы на эти вопросы варьируются от минималистской позиции Йозефа Шумпетера, согласно которой роль граждан сводится главным образом к избранию политических лидеров, до более требовательных моделей демократии, в которых большое значение придается широкой вовлеченности граждан в процессы принятия решений, в том числе решений на местном уровне и на предприятиях, где они работают[54], посредством референдумов[55], через обсуждения в коллегиях граждан или через интерактивное голосование[56].
Граница между минималистскими и более развернутыми позициями также может быть проведена по вопросу о том, что должно пониматься под политическим равенством. Сторонники минималистских позиций склонны считать достаточным формальное равенство при голосовании, настаивая на том, что каждый гражданин должен иметь либо один голос, либо, если избирательная система предполагает множество голосов, одинаковое их количество. Однако можно пойти дальше этого и попытаться дополнить формальное содержание политического равенства характеристиками, принимающими во внимание то, как различия в доходах граждан, их образовании или роде занятий влияют на эффективное применение права голоса[57]. Наконец, масштабной критике подвергалась идея об отождествлении демократии с конкурентными выборами при участии множества партий. Терри Линн Карл[58] утверждала, что правление военных и нарушения прав человека не позволяют считать многие страны Латинской Америки 1980‑х и начала 1990‑х годов демократическими, даже несмотря на то что в них проводились регулярные и в целом честные выборы. Отнести эти страны к числу демократий означало бы попасть в ловушку «заблуждения электорализма[59]».
Несмотря на то что и минималистские, и максималистские концепции демократии имеют свои преимущества[60], есть по меньшей мере три прагматические причины взять за основу минималистскую концепцию, когда вопрос ставится о том, является ли страна демократией или нет. Во-первых, эта концепция позволяет избежать длительных споров, неизбежно возникающих в случае применения более широких подходов, так как вопрос, какие из дополнительных атрибутов демократии должны быть включены в ее определение, чреват столкновением разнообразных нормативных подходов и идеологических пристрастий. Например, одни не мыслят демократию без социальной справедливости, в то время как другие убеждены, что ее сущностной чертой является право частной собственности в масштабах всего общества. При этом позиции обеих сторон будут не лишены оснований, потому что социально-экономические условия в значительной степени определяют политическое участие граждан, а демократий, в которых права собственности защищаются неэффективно, совсем немного. Однако так как между ничем не сдерживаемым поощрением права частной собственности и политикой, направленной на снижение социально-экономического и политического неравенства, имеется определенное противоречие, консенсус между спорящими сторонами представляется маловероятным. Действительно, существенно обогащенное, максималистское понятие демократии оказалось бы «сущностно оспариваемым»[61].
Во-вторых, многие потенциальные атрибуты демократии, определяемой в максималистской логике, могут оказаться факторами, находящимися, как полагают исследователи, с демократией в причинно-следственной связи. Так, есть серьезные основания считать, что демократические системы обеспечивают большее социально-экономическое равенство, чем недемократические. Использование насыщенного определения демократии, уже включающего социальную справедливость, означает, что вопрос о причинно-следственной связи демократии и равенства, как и многие другие вопросы, не может быть научной проблемой[62].
В-третьих, минималистское определение демократии позволяет нам конструктивно подойти к полемике, некоторое время занимающей исследователей демократии и демократизации: следует ли думать о демократии как о дихотомической категории или как о континууме.
Сортальные versus шкальные концепты
Итальянский политолог Джованни Сартори[63] придерживается мнения, что политические системы – это «ограниченные целостности», о которых следует мыслить соответствующим образом. Как о человеке можно сказать, что он либо жив, либо мертв, женат или холост, так и политические системы, утверждает Сартори, следует делить на демократические и недемократические, без каких-либо промежуточных категорий[64]. Эту позицию разделяют Адам Пшеворский и его соавторы[65], применившие в своей попытке измерения демократии дихотомический концепт. В соответствии с минималистской моделью демократии Йозефа Шумпетера они определяют демократию как «режим, в котором государственные должности замещаются посредством конкурентных выборов»[66]. Под «государственными должностями» понимаются позиции в исполнительной и законодательной ветвях власти, а «конкурентность» предполагает, что более чем одна партия имеет хотя бы теоретический шанс победить на выборах.
Многие исследователи не соглашаются с тем, что демократии могут или должны классифицироваться на основании такого простого, бинарного разделения. С точки зрения понятийной логики восприятие демократии как «сортального концепта» (sortal concept), т. е. концепта, который каждую политическую систему позволяет отнести либо к демократиям, либо к недемократиям, не является вполне убедительным. Эдди Хайленд[67] утверждает, что «шкальный концепт», предполагающий градационную характеристику, имеет не меньшее право на существование. Такой концепт позволяет разместить любую политическую систему на шкале «большей или меньшей» демократии. Шкальный подход применялся Робертом Далем[68], когда он определял пять критериев демократического процесса.
1. Эффективное участие: все граждане должны иметь равные возможности выражать свои предпочтения в процессе принятия обязательных к исполнению решений.
2. Равенство при голосовании: каждый гражданин должен иметь равные и эффективные возможности определять исход процессов принятия политических решений.
3. Просвещенное понимание: граждане должны иметь достаточно широкие и равные возможности получать информацию о релевантных альтернативах политического курса и их вероятных последствиях.
4. Контроль над повесткой дня: только граждане должны иметь возможность решать, какие проблемы следует включить в повестку дня, и как это сделать.
5. Включенность: все взрослые постоянные резиденты страны должны обладать всем набором прав как граждане этой страны.
Эти критерии явно выходят за рамки минималистского определения демократии, которое было намечено выше. Однако они не столько представляют собой минимальные требования, сколько формируют идеальный стандарт, по которому можно оценивать реальные политические системы. Последние значительно различаются по степени соответствия этим критериям. Шкальный подход используется также Кеннетом Болленом[69], определяющим демократию как «степень того, насколько минимизируется политическая власть элиты и максимизируется политическая власть остального населения». Такое определение предполагает континуум между двумя идеальными точками: в одной из них вся власть сосредоточена в руках монарха или диктатора, а в другой – в руках населения. Каждая страна может быть локализована в этом континууме.
На основании какого критерия можно предпочесть шкальный или бинарный подход к демократии? Следует учитывать, что эта концептуальная проблема ставится в контексте задачи измерения демократии – задачи, для успешного осуществления которой необходимо операционализируемое понятие. В общем и целом такие понятия должны обладать двумя свойствами. Во-первых, операционализация должна позволять нам измерять именно то, что мы хотим измерять. В методологии социальных наук это свойство известно как валидность (validity) и включает степень полезности понятия при решении интересных исследовательских проблем (конструктная валидность). Во-вторых, операционализируемые понятия должны позволить нам классифицировать или «кодировать» страны, т. е. сопоставить им элементы нашей классификации или точки шкалы с минимальной погрешностью. Например, такие понятия должны сводить к минимуму число случаев, в которых мы классифицируем страну как демократическую, когда в действительности она такой не является, и наоборот. Это свойство называется надежностью (reliability). В социальных науках полезно сначала обсудить вопросы концептуализации и приступать к операционализации и измерению только после того, как понятие ясно определено[70]. В случае демократии, однако, дискуссии об определении понятия и задача нахождения подходящих способов измерения зачастую переплетены. Например, Пшеворский и его соавторы[71] утверждают, что ошибки кодирования сводятся к минимуму при использовании бинарного концепта. Боллен[72], напротив, считает, что любое измерение демократии становится тем более точным, чем более градуирована шкала.
На практике выбор между дихотомией и шкалой часто делается скорее из прагматических, чем из логических соображений. Сравнивая плодотворность использования в исследованиях разных концептуализаций, Захария Элкинс[73] обнаружил несколько преимуществ шкального подхода. Например, шкальное измерение позволяет выявить интересные причинно-следственные связи между типом режима и военным конфликтом, причем при использовании дихотомического подхода эти связи остались бы незамеченными. Дэвид Кольер и Роберт Эдкок предлагают увидеть в необходимости выбора подхода к операционализации еще один исследовательский инструмент: этот выбор может делаться в зависимости от исследовательского вопроса. Они рекомендуют использовать дихотомии, когда демократизация трактуется как «конкретное и ограниченное событие», в то время как шкальный подход полезен в других контекстах[74]. Другими словами, ответ на вопрос «Что такое демократия?» следует искать, учитывая причины, по которым этот вопрос вообще задан. Гибкость подхода, предлагаемая этой рекомендацией, весьма привлекательна, однако она имеет цену, так как ставит определение понятия в зависимость от того, почему исследователь заинтересован в соответствующем явлении.
Демократические оттенки автократических систем
Альтернативный подход, который позволяет не увязнуть в дебатах о том, как именно следует трактовать демократию – как дихотомическую или градационную категорию, состоит в применении шкального подхода только к тем странам, которые уже классифицированы как демократии. Эта двухшаговая стратегия находит поддержку у Сартори[75]. На первом шаге режимы должны быть распределены на демократии и недемократии, а на втором к странам, отнесенным в категорию демократических, можно применить набор критериев для измерения степени их демократичности[76]. Пшеворский с соавторами[77] соглашаются с тем, что режимы, удовлетворяющие минимальному критерию демократии (конкурентные выборы при замещении государственных должностей), могут быть далее оценены как «более» или «менее» демократические. Если, например, у большинства людей нет сомнений по поводу демократичности Германии и Великобритании, это не значит, что никто не будет настаивать на меньшей демократичности второй из упомянутых стран, так как применяемая в ней мажоритарная избирательная система в один тур впустую «тратит» огромное число голосов, тем самым ограничивая эффективную возможность граждан влиять на определение состава парламента. Но Сартори и Пшеворский с соавторами остаются категорическими противниками идеи применять шкальную концептуализацию демократии к странам, которые не удовлетворяют минимальному критерию демократичности.
Кеннет Боллен и Роберт Джекмэн, напротив, утверждают, что шкальный подход применим всегда, даже в отношении стран, не преодолевших порог, за которым начинаются полноценные демократии[78]. Например, в 1960‑е годы ни Мексика, ни Испания не могли считаться состоявшимися демократиями, однако Боллен и Джекмэн отмечают, что уровень политической конкуренции, а потому и демократичности, в Мексике был выше, чем в Испании. Основываясь на статистическом анализе валидности и надежности дихотомических и шкальных измерений, Элкинс[79] соглашается с тем, что «поиск черт демократии в предположительно „недемократических“ режимах имеет смысл как с теоретической, так и с методологической точки зрения». Сама идея о том, что мы можем зафиксировать разные степени демократичности недемократических режимов, может показаться явным противоречием. Однако, как отмечалось в предыдущей главе, не все автократии одинаковы. Они значительно различаются по механизмам отбора правителей, по способам консолидации и удержания лидерами власти, по интенсивности политической мобилизации и терпимости к политическому участию граждан и даже по тому, проводятся выборы или нет. Если суть демократии заключается в подотчетности правителей населению, то утверждение о том, что плебисцитарная автократия демократичнее автократии, в которой отсутствуют какие бы то ни было признаки подотчетности, не бессмысленно.
3.1. Ключевые положения
• О демократии можно думать как об одном из классов дихотомии или как о свойстве, которым политические системы обладают в разной степени.
• Большинство исследователей согласны с тем, что для стран, удовлетворяющих минимальным критериям демократии, могут быть выделены степени демократичности.
• Утверждение о том, что выделение степеней и аспектов демократичности для недемократических режимов логически состоятельно, остается оспариваемым.
Измерение демократии
Аспекты демократии
Мы определили демократию как политическую систему, в которой правители подотчетны населению посредством участия в регулярных выборах. В то время как это определение учитывает лишь один аспект – подотчетность, многие теоретики демократии указывают на ее многоаспектную природу. Роберт Даль[80] указал на два аспекта демократического правления: участие граждан в политическом процессе и конкуренцию между политическими группами за замещение должностей. В дальнейшем он конкретизировал содержание этих признаков и сформулировал пять критериев демократического процесса: эффективное участие, равенство при голосовании, просвещенное понимание, контроль над повесткой дня и включенность. В случае, если эти критерии удовлетворены, имеют место, как утверждал Даль, следующие семь институциональных гарантий[81].
1. Избираемые политические должностные лица.
2. Свободные и честные выборы.
3. Инклюзивное избирательное право (право голоса предоставляется всем или почти всем взрослым гражданам).
4. Право избираться на государственные должности.
5. Свобода выражения мнений.
6. Альтернативные источники информации.
7. Автономия ассоциаций (свобода создания организаций).
С этой точки зрения относительно простой концепт демократии содержит несколько аспектов, которые, в свою очередь, подразумевают наличие еще большего числа институциональных гарантий. Это многомерное представление о демократии получило широкое признание среди исследователей, занимающихся ее измерениями. Некоторые ученые непосредственно опираются на концепцию Даля и для измерения демократии принимают в качестве базовых характеристик конкуренцию и участие. Сказанное в точности справедливо, например, для индекса демократизации Тату Ванханена[82]. Индекс политической демократии Боллена[83] также основан на работах Даля, однако вместо показателя участия Боллен использует показатели «политической суверенности» и «политической свободы». Под первым понимаются прежде всего честные и свободные выборы, а второй примерно соответствует понятию конкуренции, как оно понимается Далем. Другие подходы тоже зачастую принимают за основу два аспекта демократии, но затем либо сокращают их до одного, либо, наоборот, расширяют понятие демократии до большего числа аспектов. Так, шкала полиархии Майкла Коппеджа и Вольфганга Райнике[84] хотя и содержит термин из двуаспектной концепции Даля, но учитывает только конкуренцию. Пшеворский с соавторами[85] концептуализируют демократию на основании одного аспекта – конкуренции за замещение должностей.
Другой подход применяется Марком Гасиоровски. Его индекс демократии состоит из трех показателей: конкуренции, участия и гарантии гражданских свобод, необходимых для защиты первых двух упомянутых признаков. Согласно Гасиоровски[86], режим является демократическим, если «(1) между индивидами и организованными группами существует высокая, регулярная, основанная на ясных правилах и исключающая применение силы конкуренция за все значимые государственные посты, (2) при выборе лидера и политического курса имеет место широкое политическое участие, охватывающее все крупные социальные группы (взрослых граждан), (3) уровень соблюдения гражданских и политических свобод достаточен для того, чтобы гарантировать полноценность политической конкуренции и участия».
Обращает на себя внимание соответствие между этой центральной ролью гражданских и политических свобод и верховенством права как необходимой предпосылкой полноценного демократического государства (см. гл. 2 наст. изд.).
Некоторые из наиболее широко используемых индексов демократии основаны на многомерном взгляде. Например, индекс Polity IV Монти Маршалла и Кейта Джаггерса включает три институциональных аспекта, или «паттерна власти» (authority patterns), организующих политический процесс в современных государствах: способ (процесс) отбора лиц для замещения государственных должностей («рекрутирование в исполнительные органы»), степень возможного влияния основной массы населения на политические элиты на регулярной основе («политическая конкуренция и оппозиция») и характер отношений между исполнительной ветвью власти и остальными элементами политической системы («степень независимости исполнительной власти»)[87].
Популярный индекс организации Freedom House нацелен на измерение политических прав и гражданских свобод как двух всеобъемлющих аспектов, составленных из ряда субкомпонент. Политические права рассматриваются как права, позволяющие людям «свободно голосовать за определенные альтернативы в рамках легитимных выборов, соревноваться за замещение государственных должностей, вступать в политические партии и организации и избирать представителей, которые реально участвуют в определении политического курса и подотчетны электорату»[88]. Показатель политических прав состоит из трех субкомпонент электорального процесса: политического плюрализма, участия, а также функционирования правительства. Показатель гражданских свобод включает свободу убеждений и выражения мнений, права, касающиеся ассоциаций и организаций, верховенство закона, личную автономию и индивидуальные права. Большинство из этих субкомпонент соответствует классическим либеральным принципам, но последний содержит также гарантию личной безопасности, социально-экономические права, отсутствие значительного социально-экономического неравенства, права собственности и право на мирную жизнь (freedom from war).
Проблема перегруженности понятия
Индекс Freedom House критикуют за «перегрузку» понятия демократии множеством характеристик, которые так или иначе связаны с демократией, но в действительности являются аспектами политического либерализма, социальной справедливости и безопасности и не должны смешиваться с чертами демократии как характеристики политического процесса[89]. Это различение чрезвычайно важно. Демократия касается подотчетности правителей гражданам, а либерализм – минимизации степени государственного произвола и вмешательства в жизнь людей (вне зависимости от того, насколько подотчетным является государство). Большинство основных для классической либеральной традиции принципов (прежде всего верховенство закона, свобода передвижения, ассоциаций и выражения мнений) являются предпосылками демократии: трудно представить нормально функционирующий демократический режим, лишенный названных характеристик. Более того, в целом демократии в гораздо большей степени, нежели автократии, поддерживают и охраняют эти принципы, дополняя приведенный список принципом habeas corpus[90], неприкосновенностью частного жилища и переписки, правом на честный суд по предустановленным законам и свободой совести и вероисповедания[91]. Но нет ничего, что мешало бы и автократиям соблюдать какие-либо либеральные принципы, и многие недемократические режимы, от Великобритании XIX в. до современного Сингапура, защищали их в не меньшей степени, чем иные демократии. Кроме того, ничто не мешает демократиям заметно вмешиваться в частную жизнь граждан. Во многих демократиях, нередко почитающихся за образец, существуют чрезвычайно подробные предписания о том, что и где взрослым гражданам разрешено пить или курить (например, в Великобритании и США) или в какие цвета им следует красить свои дома (в Германии). В последние годы демократические правительства Великобритании и США неоднократно пытались приостановить или значительно урезать право апелляции к habeas corpus – принципу, который является одним из краеугольных камней либеральной традиции. Но хотя наблюдаемая во многих демократиях практика ограничения свобод граждан устраивать свою частную жизнь по их желанию и разумению и делает эти режимы менее либеральными, она не делает их менее демократическими.
По тем же причинам не следует считать аспектом демократии большинство прав человека. Некоторые из них, как, например, свобода слова и собраний, без сомнения, являются необходимыми признаками демократии. Кроме того, при демократии права человека соблюдаются, как правило, в большей степени, чем при автократии. Но совсем иное дело – трактовать права человека как одну из определяющих черт демократического режима. Понятие демократии обозначает некоторый способ принятия политических решений по поводу обязывающих правил или распределения издержек и выгод. Хотя есть некоторое искушение добавить сюда ряд других черт, весьма желательных и часто встречающихся в демократиях (например, богатство, стабильность, равенство, права человека), все же важно проводить различие между демократиями, с одной стороны, и факторами, которые могут быть ее причинами или следствиями, – с другой.
Филипп Шмиттер и Терри Линн Карл[92] называют еще четыре фактора, часто (но ошибочно) ассоциирующихся с демократией благодаря своей позитивной нормативной коннотации. Во-первых, демократия не предполагает обязательные экономическую эффективность и экономический рост. Возможно, в среднем демократии экономически более успешны, чем недемократии, но имеются также серьезные аргументы в пользу того, что для стабильных демократий характерен «институциональный склероз», поскольку влиятельные социальные группы способствуют неэффективному распределению и тем самым тормозят экономическое развитие в условиях капиталистического уклада[93]. По меньшей мере это указывает на очень интересные механизмы взаимодействия политики и экономики, заслуживающие стать предметом исследования.
Во-вторых, демократия как таковая еще не означает политической или административной эффективности. Как отмечают Шмиттер и Карл[94], способность принимать и осуществлять решения в демократии может быть даже ниже, чем в диктатуре, где число лиц, принимающих решения, меньше. С уверенностью можно говорить о том, что демократии подвержены тем же проблемам и иррациональным тенденциям, которыми страдают все методы агрегирования индивидуальных предпочтений в коллективные, если только речь не идет о диктатуре или подбрасывании монеты[95].
В-третьих, демократия не предполагает обязательную внутреннюю стабильность или гражданский мир. Хотя демократические институты и процедуры могут направлять конфликты и проявления недовольства в цивилизованное русло и соответствующим образом их разрешать, гражданские столкновения во Франции, Северной Ирландии и Испании служат напоминанием тому, что даже консолидированные демократические институты не способны в полной мере предотвратить агрессию со стороны населения или обеспечить умеренность властей.
В-четвертых, политическая свобода не тождественна свободе экономической. Демократия не то же, что капитализм, и она определенно не означает «малого правительства». Право участвовать в коллективном принятии решений не включает права на частную собственность. Политическая либерализация, т. е. демонтаж автократического режима, не содержит в своей дефиниции экономической либерализации, т. е. сокращения государственного вмешательства в экономику. Демократизации могут сопутствовать ликвидация тарифных и других торговых барьеров, приватизация государственных предприятий, отказ от контроля над ценами или валютных ограничений, снижение налоговой нагрузки или сокращение государственных субсидий производителям. Но всего этого может и не быть: на протяжении большей части послевоенного периода во всех развитых индустриальных демократиях через демократические институты артикулировались требования о расширении государства всеобщего благосостояния, повышении участия государства в экономике и принятии превентивных макроэкономических мер[96]. (Более подробно связь между демократией и экономикой будет обсуждаться в гл. 8 наст. изд.)
Итак, важно не смешивать демократию с позитивно оцениваемыми факторами, которые ей часто сопутствуют. Что является сущностной чертой демократии, а что – нет, указано в табл. 3.1.
Таблица 3.1.Аспекты демократии
Индикаторы демократии
Определив логическую структуру понятия и его ключевые аспекты, исследователи сталкиваются с проблемой: большую часть этих аспектов трудно наблюдать. Хуже того, некоторые из них могут вовсе не поддаваться непосредственному измерению. В этой ситуации нужно найти индикаторы, которые связаны с интересующим нас понятием или его аспектом неслучайным образом. Именно на этой стадии становится релевантным уже упоминавшийся критерий валидности. Чтобы найти валидный индикатор понятия, мы должны минимизировать разрыв между индикатором и понятием[97]. Как правило, эта задача тем сложнее, чем абстрактнее концепт. К счастью, по сравнению с такими отвлеченными понятиями, как постматериализм или социальный капитал, с концептом демократии работать проще. Выявление подходящих индикаторов облегчается, если определены аспекты демократии, и исследователи, работающие в данной области, весьма изобретательны на этот счет.
Вероятно, самую простую стратегию выделения индикаторов предложил Тату Ванханен. Ванханен утверждает, что два базовых аспекта демократии, используемые в его индексе, – конкуренция и участие – легко фиксируются официальными данными о выборах. Применяемый им индикатор конкуренции – это сумма доли голосов проигравших партий и независимых кандидатов (или, если эти данные недоступны, – сумма долей их мест в парламенте). Индикатор участия есть просто явка на выборы, определяемая как доля проголосовавшего взрослого[98] населения. Ванханен[99] полагает, что сильная сторона этих показателей заключается в их опоре на официальную электоральную статистику, а такие данные, как правило, точны и надежны. Тем самым экспертное оценивание оказывается излишним (оно, с точки зрения Ванханена, подвержено ошибкам).
Адам Пшеворский и его соавторы менее склонны полагаться на уже имеющиеся данные. Вместо этого они кодируют страны, приписывая каждой из них статус либо демократической, либо недемократической. Однако преобразования, благодаря которым это кодирование получается из общедоступных документов, достаточно просты, и Пшеворский и его соавторы[100] предоставляют их ясное описание. Стране присваивается статус демократической, только если глава исполнительной власти и законодательный орган выбираются на конкурентной основе. Ясно, что это требование соблюдается, если лидер, дотоле находившийся в должности, или партия, имевшая большинство, проигрывают выборы и уступают власть, однако ситуация усложняется, если такой лидер или такая партия последовательно побеждают на выборах. Пшеворский и его соавторы учитывают эту неясность, вводя правило: страна признается демократической, если в ней случалась смена власти в результате выборов. Хотя в некоторых странах, например, в Японии до 1993 г., смены власти, которая окончательно развеяла бы подозрения о том, что правители могут засидеться на своих постах, пришлось ждать очень долго, Пшеворский и его соавторы предпочли следовать принципу «презумпции недемократичности»[101].
Но большинство индикаторов демократии основаны главным образом на экспертном кодировании, т. е. либо на интерпретации конституций или субъективных оценках политической ситуации в стране в соответствии с сообщениями СМИ, либо на оценках, предоставляемых людьми, более или менее хорошо знакомыми с ситуацией. Пример такого индекса – База данных об изменениях политических режимов (Political Regime Change Dataset) Гасиоровски. Он классифицирует каждую страну по отдельности, опираясь на различные case studies и исторические источники, такие как «Keesing’s Record of World Events»[102]. Хотя понятие демократии, используемое Гасиоровски, включает три различных аспекта, при этом явно отделенных друг от друга индикаторов, которые могли бы выступить промежуточным звеном между исходными аспектами и решениями о присвоении стране того или иного статуса, не предусмотрено. Напротив, Боллен[103] идентифицирует три отдельных индикатора для каждого из двух выделенных им аспектов демократии. «Политическая свобода» измеряется посредством свободы прессы, силы оппозиции и жесткости государственных санкций (level of government sanctions), а другой аспект, «политический суверенитет», – посредством честности выборов и открытости процедур отбора в органы исполнительной и законодательной власти. Как и большинство других исследователей, опирающихся при конструировании индексов на субъективное оценивание, Боллен использует уже закодированные данные, главным образом ряд «политических переменных» из «Cross National Time-Series Data Archive» Артура Бэнкса. Важное усовершенствование было сделано в шкале полиархии Коппеджа и Райнике: в ней использовано несколько вариантов кодирования и проведены тесты на их соответствие друг другу, на межкодировочную надежность (intercoder reliability).
Такие тесты предлагаются также группой исследователей, составивших индекс Polity IV, которые также очень скрупулезно описали используемые ими правила кодирования. В этом индексе три аспекта демократии разбиваются на шесть субкомпонент, или «компонентных переменных», служащих индикаторами для кодирования. Само кодирование опирается на исторические источники, включая конституции стран, а также на академические публикации экспертов по странам.
Индекс Freedom House использует от трех до четырех индикаторов для каждого из аспектов. Для проставления странам баллов авторы индекса используют широкий круг источников, включая иностранные и внутренние новостные сообщения, публикации негосударственных организаций, доклады академических структур и аналитических центров (think tanks), а также личные профессиональные контакты. Большая часть индикаторов Freedom House для аспекта политической свободы пересекается с индикаторами, используемыми в других исследовательских проектах. Однако же валидность некоторых из таких индикаторов, например, отсутствия «экономической олигархии» или отсутствия ограничения политического выбора граждан со стороны «религиозных иерархий», по меньшей мере спорна, равно как и включение в индекс оценок полноты наделения политическими правами и электоральными возможностями этнических, сексуальных, религиозных меньшинств и инвалидов[104]. Эти проблемы только усугубляются в аспекте гражданских свобод, так как уже упоминавшееся включение в него социально-экономических прав и гарантий личной безопасности порождает показатели, имеющие мало общего с демократией как процедурой принятия политических решений. Чтобы суммировать, как разные понятия, аспекты и индикаторы демократии соотносятся друг с другом в проектах, чаще всего используемых исследователями, мы приводим табл. 3.2.
Таблица 3.2.Измерение демократии: понятия, аспекты и индикаторы
Перевод аспектов и индикаторов в шкальные оценки
За очевидным исключением одномерной шкалы Гасиоровски, индикаторы, используемые для измерения многоаспектного понятия «демократия», должны быть агрегированы в единый показатель, отображающий степень демократичности страны. Способ агрегирования индикаторов может иметь значение не меньшее, чем их содержание. Необходимость создания композитного индекса из отдельных индикаторов и аспектов ставит важные вопросы о том, как эти компоненты индекса соотносятся друг с другом. Являются ли одни аспекты более важными, чем другие? Необходимо ли для признания системы демократической, чтобы все аспекты демократии были выражены хотя бы в некоторой минимальной степени? Оправданно ли полагать, что высокий балл по одному аспекту демократии может компенсировать низкий балл по другому аспекту? Возможно, политическая система Германии демократичнее британской, потому что ее избирательное законодательство гарантирует значимое влияние большей доле избирателей. Но можно также утверждать, что это преимущество нивелируется немецкими законами о гражданстве, которые лишают демократических прав миллионы постоянных взрослых резидентов страны.
Пшеворский и его соавторы[105] полагают, что оба предлагаемых ими критерия – конкуренция на выборах в законодательный орган и на выборах главы исполнительной власти – должны быть удовлетворены, чтобы страна была признана демократией. Схожим образом Ванханен придает обоим аспектам своего индекса – участию и конкуренции – равное значение и не допускает возможности их взаимной компенсации. Чтобы применить эти правила при агрегировании индикаторов, Ванханен просто перемножает два показателя и затем делит произведение на 100, в результате получая шкалу от 0 до 50. Затем он определяет три пороговых значения, каждое из которых, чтобы страна была отнесена к демократиям, должно быть преодолено. Согласно правилу Ванханена, страна может считаться демократической, если сумма доли голосов или мест, полученных оппозиционными партиями, не меньше 30 % (конкуренция), если в голосовании приняли участие не менее 10 % всего населения (участие) и если комбинированный индекс демократии имеет значение 5 и более.
Шкала автократии и демократии Polity IV получается в результате сложения баллов по разным субкомпонентам; она имеет 21 деление со значениями, варьирующимися от –10 до +10, где отрицательные значения указывают на то, что режим является автократическим. Хотя этот способ агрегирования на первый взгляд кажется естественным, в действительности он довольно изощрен и подвергался критике[106]. Индикаторы имеют разный вес, поскольку длины соответствующих им шкал различны. Несмотря на то что практика присвоения весов может рассматриваться как вполне допустимый способ учета большей значимости одних индикаторов по сравнению с другими[107], Маршалл и Джаггерс[108] не дают выбранным ими весам никакого обоснования. Стране присваивается статус полноценной демократии, если она набирает +7 и более баллов. Страны, расположившиеся между +1 и +6, признаются «частично демократическими». Авторы Polity IV не объясняют, почему страна с баллом +7 является демократической, а страна с баллом +6 – нет[109].
Индекс Freedom House использует более простой способ агрегирования. Первичные баллы получаются путем суммирования оценок по каждому индикатору, а затем переводятся в категории на шкале от 1 до 7 согласно правилу, зафиксированному в специальной таблице. Но и этот кажущийся простым метод подвергся жесткой критике, не в последнюю очередь потому, что выбранный способ агрегирования лишен теоретического обоснования. Более того, учитывая содержание множества разных индикаторов, присвоение им равных весов, являющееся следствием агрегирования через сложение, может быть не вполне адекватным[110]. Когда странам присваиваются значения на шкале от 1 до 7, исследователи Freedom House определяют балл 2,5 по аспекту политических прав[111] как пороговый: только страны, получившие балл меньше названного, признаются либеральными демократиями (статус «свободна»). Страны с баллами от 3 до 5 рассматриваются как «частично свободные», а с баллами от 5,5 – как «несвободные». И вновь то, почему именно эти баллы выбраны в качестве пороговых, остается без объяснения.
8 свете проблем и целого спектра возможностей, с которыми связано агрегирование индикаторов разных аспектов демократии в единую шкалу, некоторые исследователи отдали предпочтение «минималистской» стратегии, состоящей в том, чтобы отобрать для процедуры агрегирования лишь несколько из доступных индикаторов. Некоторые ученые операционализируют демократию при помощи только одного индикатора, рассматривая подходы, основанные на множестве индикаторов, как недостаточно надежные (см., напр.:[112]). Однако и эта практика открыта для критики. Поскольку большинство исследователей согласны с тем, что демократия – многоаспектное явление, маловероятно, что один индикатор сможет предоставить ее валидную и надежную оценку.
Распространение демократии согласно четырем основным индексам
Обсудив ключевые решения, которые принимают исследователи при конструировании индексов демократичности государств, мы рассмотрим вопрос о том, как на практике «работают» некоторые из этих индексов. На рис. 3.1 показано, как согласно четырем основным индексам демократии – Freedom House, Polity IV, классификации политических режимов Пшеворского и др. и индексу демократизации Ванханена – изменялась доля демократических стран в мире. Эти индексы широко используются как в академических исследованиях, так и практикующими политиками. Они предоставляют информацию о большинстве стран мира за много десятилетий подряд и находятся в открытом доступе (см. интернет-ссылки в конце главы). Существует множество других индексов демократии, не рассмотренных в настоящей главе. Замечательные обзоры и критический анализ индексов можно найти в работах Форэйкера и Кржнарича[113], а также Мунка и Веркюйлена[114].
Рис. 3.1. Доля демократий в мире согласно четырем основным индексам
На рисунке показана доля демократий среди стран мира между 1972 и 2004 гг. согласно четырем вышеупомянутым индексам. Чтобы сделать их сравнимыми друг с другом и с бинарной классификацией Пшеворского и его соавторов, мы перевели индексы Freedom House, Polity IV и Ванханена в дихотомическую шкалу, взяв в качестве порогового значения тот балл, с которого, согласно разработчикам индексов, начинаются полноценные демократии. Несмотря на большие различия в концептуализации и техниках измерения, примерно до 1991 г. индексы предоставляют весьма схожие данные.
На протяжении всего учтенного периода заставляет обратить на себя внимание индекс Ванханена, который неизменно фиксирует на несколько процентов демократий больше, чем другие индексы. Это прямое следствие минималистской концептуализации демократии, которая лежит в основании измерений Ванханена. Если на последних выборах явка составила не менее 10 % взрослого населения, крупнейшая партия получила не более 70 % голосов (или мест) и итоговый балл оказался не меньше «5», страна признается Ванханеном демократической. Не придается значение ни тому, повлияли ли выборы на распределение ключевых государственных постов, ни тому, подвергались ли оппозиционные кандидаты, СМИ или электорат неподобающему давлению со стороны действующей власти. Другие индексы, напротив, при вынесении решения о том, признавать ли страну демократической, используют разнообразные средства для измерения степени честности и конкурентности выборов. Как следствие, на протяжении периода, отображенного на рис. 3.1, такие страны, как Малайзия, считаются демократическими по индексу Ванханена, но недемократическими или только частично свободными по другим трем индексам.
Начиная с 1991 г. данные о доле демократий расходятся. Индексы Ванханена и Пшеворского относят более половины стран к демократиям (в случае индекса Ванханена доля демократий, начиная с 1994 г., превышает 70 %). Однако, согласно индексам Freedom House и Polity IV, в 1990‑х годах демократиями были лишь 40–45 % стран мира. Эти различия – отражение того, что в разных индексах в понятие демократии заложены разные аспекты. В период между 1989 и 1991 гг. огромное количество стран находилось в процессе транзита от жесткого авторитарного и коммунистического правления к какой-либо форме демократического режима. Кроме того, ряд стран, образовавшихся на территории бывших Югославии и СССР примерно в то время, быстро приняли демократическую по своему характеру конституцию. Для Пшеворского и его соавторов и в еще большей степени для Ванханена этого часто достаточно для признания страны демократической, в прямом соответствии с минималистским критерием электоральной конкуренции за государственные посты (и, в случае индекса Ванханена, очень небольшой явки на выборы). Но разрыв между индексами Пшеворского и Ванханена также углубляется – до 11 процентных пунктов в 1996 г. Помимо прочего, это расхождение обусловлено осторожным подходом Пшеворского и его коллег к признанию страны демократической: это возможно только после первой вызванной выборами смены правительства.
Разработчики и Freedom House, и Polity IV учитывают ряд дополнительных критериев, усложняющих вхождение страны в число демократий. Так, Freedom House выдвигает к странам требования о соответствии множеству критериев, более или менее тесно связанных с аспектами политических прав и гражданских свобод. Например, страны с высокими уровнями гражданских беспорядков или социально-экономического неравенства легко могут не набрать достаточного количества баллов, чтобы преодолеть порог, начиная с которого Freedom House присваивает статус «свободной» страны.
Команда Polity IV вводит довольно жесткие критерии подотчетности населению главы исполнительной власти и меры независимости шансов партий на электоральный успех от их связи с лицами, облеченными властью. Например, с 1982 г. в Гондурасе регулярно проводятся выборы. Поскольку они периодически вели к мирной передаче власти от одной партии к другой, Пшеворский и его соавторы неизменно классифицируют Гондурас как демократию начиная с крушения последнего военного режима в 1982 г. Схожим образом, достаточная явка на выборы и сила оппозиционных партий, которую они демонстрируют на выборах, делает Гондурас демократией и в индексе Ванханена. Однако по ряду причин, в числе которых традиционалистский и патерналистский характер политики Гондураса и проистекающие отсюда сомнения в эффективности политической конкуренции, в индексе Polity IV страна не имела статуса полноценной демократии вплоть до 1999 г. В течение того же периода статус страны в индексе Freedom House колебался между «свободной» и «частично свободной», главным образом из-за оставляющего желать лучшего положения с соблюдением прав человека и постоянных угроз свободе прессы. Еще один пример: с 1991 по 2000 г. Непал классифицировался как демократия и Ванханеном, и Пшеворским и др., но на протяжении почти всего десятилетия не достигал статуса полноценной демократии по Polity IV и заносился в группу лишь «частично свободных» стран исследователями Freedom House. Из-за разных концептуализаций число демократий в мире, согласно Freedom House и Polity IV, много меньше, чем по индексам Пшеворского и др. и тем более Ванханена.
3.2. Ключевые положения
• Демократия – это многоаспектное явление, но не следует перегружать соответствующее понятие слишком большим количеством взаимосвязанных, но концептуально различных характеристик социальной и политической жизни.
• Выделяемые аспекты демократии могут помочь при выборе индикаторов демократии.
• Разные правила агрегирования подчеркивают важность разных аспектов демократии.
• Несмотря на методологические различия, основные индексы демократии согласуются между собой много чаще, чем противоречат друг другу.
Гибридные режимы и подтипы демократии
Предпринятый выше обзор подходов к квантификации демократии показал, что качественные, классифицирующие оценки и характеристики имеют значение даже при градационном взгляде на демократию. Так, 7‑балльная[115] шкала Freedom House используется для распределения стран по трем группам «свободных», «частично свободных» или «несвободных» режимов, а 21‑балльная шкала Polity IV служит для классификации стран как демократий, автократий и анократий[116]. В соответствующие срединные категории попадают режимы, часто описываемые как «гибридные». Для обозначения этих промежуточных типов в литературе встречается огромное количество терминов, создающих путаницу. Такие наименования, как «электоралистские», «популистские», «делегативные» или «нелиберальные» демократии, относятся к «урезанным» версиям демократии, причем два последних термина являются одними из самых известных. Предложенный Гильермо О’Доннеллом[117] термин «делегативная демократия» обозначает политическую систему, в которой институциональные сдержки и противовесы слабы или недостаточны, что позволяет представителям исполнительной ветви концентрировать власть и злоупотреблять своими полномочиями для вторжения в области компетенции других институтов, например органов законодательной или судебной власти. Напротив, понятие «нелиберальной демократии», предложенное Фаридом Закарией, относится к политическим системам, в которых формирование правительства определяется народным волеизъявлением, но принцип верховенства закона не соблюдается в полной мере, а гражданские свободы существенно урезаны. В таких системах, согласно Закарии[118], «демократия процветает; свобода – нет».
С другой стороны, термины наподобие «соревновательного авторитаризма» или «полуавторитаризма», а также «электоральных» или «конкурентных» автократий берут за точку отсчета автократии и классифицируют страны в зависимости от типа или интенсивности авторитарного давления, исходящего от правителей. Различные формы «улучшенного авторитаризма» включают «электоральный» или «конкурентный» авторитаризм, если упоминать только самые часто встречающиеся в литературе наименования. Хотя мотивы, стоящие за конструированием этих терминов и категорий (прежде всего – стремление обойти ловушку «электорализма»), заслуживают одобрения, Ариэль Армони и Эктор Шамис предостерегают, что такое конструирование может вести к размыванию смысла понятий и путанице в эмпирическом анализе. С точки зрения упомянутых исследователей, «палитра выделяемых, но не должным образом определяемых режимов не только затрудняет отнесение той или иной страны к конкретной категории, но и затемняет фундаментальное различие между демократией и автократией»[119]. Одновременно они призывают не забывать о том, что как в старых, так и в новых демократиях могут существовать нелиберальные практики, в них может произойти и концентрация власти в руках технократов или представителей исполнительной ветви. Действительно, широко признается, что демократия без некоторых элементов делегирования власти невозможна. Во всех существующих демократиях имеется «„цепочка делегирования“ от избирателей к избранным представителям и от избранных представителей к экспертам»[120]. Чем длиннее, сложнее и плотнее эта цепочка, тем большие риски для качества и прозрачности демократии она порождает.
Как только мы признаем, что все политические системы разнятся по степени подотчетности правителей населению, немалая часть путаницы в понятиях, на которую указали Армони и Шамис, предстает следствием не столько неясности для исследователей границ между понятиями, сколько излишнего внимания к деталям и появления зачастую синонимичных терминов. Ни одна настоящая политическая система не будет в точности соответствовать идеально типическим свойствам, на основании которых выделяется теоретически прочный класс таких систем. И хотя существует соблазн создавать все более точные и подробные классификации, которые в еще большей мере соответствовали бы действительности, следует помнить, что классификация с числом элементов, равным числу классифицируемых случаев, не имеет смысла. К счастью, большинство различений, на основании которых были выделены подтипы демократических, автократических и гибридных режимов, могут быть учтены в четырехчастной классификации, предложенной в предыдущей главе. Если уровень демократичности страны есть степень, в которой граждане наделяются властью посредством верховенства закона и демократических прав на участие, мы можем расположить все существующие страны в континууме, одним из полюсов которого будет идеально подотчетная демократия, а другим – автократия с полным отсутствием такой подотчетности. Хотя между этими полюсами располагается множество оттенков серого, отнесения гибридных режимов либо к плебисцитарным автократиям, либо к конституционным олигархиям обычно достаточно для того, чтобы ключевые аспекты эффективной демократии оказались учтенными. Более подробные различения лучше схватываются количественными шкалами.
Заключение
В этой главе были освещены основные проблемы, на которые исследователям следует обращать внимание при измерении демократии в разных странах и в разное время. Эти проблемы также нужно принимать в расчет желающим использовать существующие индексы демократии, включая рассмотренные нами. Сравнение четырех основных индексов демократии выявило недостатки как слишком мягких, так и слишком жестких требований в отношении демократии. Выставляя слишком мягкие требования, Ванханен порою вынужден классифицировать как демократические страны, которые рассматривались бы как недемократии другими исследователями. Это объясняется невниманием Ванханена (как и, в меньшей степени, Пшеворского с соавторами) к тому факту, что электоральное участие и конкуренция партий могут обеспечивать подотчетность политических лидеров населению с разной степенью эффективности. Напротив, выставление слишком жестких требований и включение в понятие демократии социальных и политических аспектов, в действительности вовсе не обязательно присущих демократическому режиму, вынуждает Freedom House иногда лишать статуса демократии страны, которые – и совершенно оправданно – были бы признаны демократиями другими индексами. Из-за смешивания элементов демократии с различными аспектами частной, общественной и политической жизни не всегда ясно, измеряет ли Freedom House демократию или что-то еще, имеющее отношение к качеству общественной жизни. В некотором смысле эта критика несправедлива, поскольку Freedom House не называет свой индекс показателем демократичности – в этом качестве его используют исследователи[121]. Так, в нескольких главах настоящей книги данные Freedom House тоже применяются для измерения степени демократичности.
Нередко ученые имеют возможность использовать индексы не в завершенном виде, в котором они представляются разработчиками, а только отдельные их компоненты. В таких случаях исследователи могут применять собственные правила агрегирования и корректировать прочие параметры, чтобы получившийся индекс наилучшим образом удовлетворял специфическим целям проводимого анализа или в наибольшей степени отражал имеющееся у ученого понимание демократии. Все это возможно в том случае, если показатели демократии предоставлены в виде, позволяющем произвести их дезагрегирование. Это условие не выполняется лишь индексом Freedom House. Наконец, следует отметить, что индексы Polity IV и Freedom House были усовершенствованы по части методологии. В особенности критерии присвоения тех или иных значений для индивидуальных индикаторов были сделаны более прозрачными, что явилось реакцией на критику индексов[122].
Хотя в настоящей главе обсуждались наиболее фундаментальные проблемы, с которыми сталкиваются исследователи демократии и демократизации при классификации режимов и квантификации их демократических черт, целый ряд вопросов остался незатронутым. Некоторые из них имеют техническую природу, но тем не менее, принимаясь за сравнение демократий, их важно брать в расчет. Например, Кеннет Боллен и Памела Пакстон[123] исследовали ошибки, которые могут пробраться в процесс кодирования из-за человеческого фактора. Проанализировав широко используемые индексы демократии, включая рассмотренный выше показатель Freedom House, они обнаружили, что экспертам нередко свойственно допускать ошибки измерения, и это может сказываться на валидности индексов. Несколько подозрительно, что такие индикаторы Freedom House, как «экономическая олигархия», «широко распространившаяся коррупция» или «религиозные иерархии» регулярно воздействуют на положение в рейтинге стран развивающегося мира, Ближнего Востока и бывшего коммунистического блока, но едва ли имеют какое-то значение для места в рейтинге Германии, Ирландии или Великобритании, хотя некоторые проблемы из указанного круга явлений довольно выраженно существуют в этих странах на протяжении уже многих лет. Другие исследователи обнаружили значительные ошибки измерения в Polity IV; эти искажения могут иметь заметные последствия при использовании индекса в качестве независимой переменной в межстрановом статистическом анализе[124].
Наконец, обсуждение гибридных режимов и подтипов автократии и демократии наводит на мысль, что давнее противопоставление «количественников», думающих в терминах «степеней», и «качественников», выделяющих категории, которые улавливают различия в «типах», следует забыть. Как отмечают Дэвид Кольер и Стивен Левицки[125], многие исследования качественного характера на самом деле неявно опираются на порядковую шкалу степеней демократичности, а не на многочисленные номинальные различения. Что в действительности важно, так это то, чтобы классификации были подкреплены теоретически и обоснованы эмпирически посредством осмысленной соотнесенности с градационными измерениями демократии.
Вопросы
1. Как может быть измерена демократия?
2. Имеет ли смысл выделять степени демократичности при сравнении демократических систем?
3. Каковы преимущества и недостатки минималистского определения демократии?
4. Что такое гибридные режимы?
5. Сколько аспектов необходимо выделить при формировании количественной оценки демократии?
6. Являются ли некоторые аспекты более важными, чем другие?
Посетите предназначенный для этой книги Центр онлайн-поддержки для дополнительных вопросов по каждой главе и ряда других возможностей:
Дополнительная литература
Armony A. C., Schamis H. E. Babel in Democratization Studies // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. No. 4. P. 113–128; Collier D., Levitsky S. Democracy with Adjectives: Conceptual Innovation in Comparative Research // World Politics. 1997. Vol. 49. P. 430–451. Эти две статьи содержат обзоры и критические обсуждения специальных терминов для обозначения особых типов автократии, демократии и гибридных режимов.
Collier D., Adcock R. Democracy and Dichotomies: A Pragmatic Approach to Choices about Concepts // Annual Review of Political Science. 1999. No. 2. P. 537–565. Обзор очень многое проясняет в дискуссии о дихотомической и градационной концепции демократии.
Goertz G. Social Science Concepts: A User’s Guide. Princeton (NJ): Princeton University Press, 2006. Очень глубокое обсуждение конструирования в социальных науках таких понятий, как демократия.
Berg-Schlosser D. The Quality of Democracies in Europe as Measured by Current Indicators of Democratization and Good Governance // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2004. Vol. 20. No. 1. P. 28–55; Foweraker J., Krznaric R. Measuring Liberal Democratic Performance: An Empirical and Conceptual Critique // Political Studies. 2000. Vol. 48. No. 4. P. 759–778; Munck G. L., Verkuilen J. Conceptualizing and Measuring Democracy: Evaluating Alternative Indices // Comparative Political Studies. Vol. 35. No. 1. P. 5–34. В этих статьях очень подробно обсуждаются как индексы, о которых шла речь в настоящей главе, так и другие.
Vanhanen T. A New Dataset for Measuring Democracy, 1810–1998 // Journal of Peace Research. 2000. Vol. 37. No. 2. P. 251–265. Обосновывая свой собственный спорный метод, Тату Ванханен предоставляет полезное и доступное рассмотрение задачи измерения демократии.
Полезные веб-сайты
www.ssc.upenn.edu/cheibub/data/default.htm – Интернет-страница Хосе Антонио Чейбуба содержит данные проекта «Political Regimes Classification», собранные Адамом Пшеворским и его соавторами[126].
www.freedomhouse.org – Некоммерческая непартийная организация Freedom House, ежегодно издающая исследования «Freedom in the World» и индекс политических прав и гражданских свобод.
www.cidcm.umd.edu – Сайт проекта Polity IV содержит информацию о последних базах данных серии Polity и предоставляет свободный доступ к ним.
www.fsd.uta.fi – Финский архив данных по социальным наукам предоставляет данные, использованные Тату Ванханеном при составлении его индекса демократизации.
http://ksghome.harvard.edu/pnorris/data/data.htm – Интернет-страница Пиппы Норрис содержит базу данных, включающую все четыре индекса, упомянутые выше.