— А то, что в азиатском салоне тебя в кедровую бочку сунули, не насторожило? — усмехается Жданов, опуская недопитый бокал с шампанским на стол. — Не упомню этой традиции в туземских странах.
Прикрыв рот ладонью, я начинаю хихикать в тысячный раз за вечер. Ладно, про тысячный раз я, наверное, преувеличила, но раз в пятнадцатый точно. Все-таки Дом Периньон стоит своих денег. Голова от него ясная, а настроение — пьяное. Хочется болтать без умолку, смеяться и даже танцевать.
— Наверное, ты прав. Нужно было еще от вывески насторожиться. Салон по непонятной причине назывался «Каламбо», а это, насколько мне известно, водопад в Африке. Хотя если допустить наличие орфографической ошибки, салон, возможно, планировалось назвать «Каламба», что, впрочем, тоже не оправдывает владельцев, ведь как известно, Каламба — это город на Филиппинах, но никак не в Таиланде.
— А ты, случайно, вопросы в «Что? Где? Когда?» не отправляла, Люба? — Внимательно меня оглядев, интересуется Жданов.
— Нет, — простодушно отвечаю я. — А почему ты спрашиваешь?
— Мне эти умники всегда задротами в очках представлялись. А сейчас смотрю на тебя и понимаю, что ошибался. Женщины оказывается бывают и умными и смотрибельными.
— Смотрибельными? — переспрашиваю я.
— Красивыми, то есть, — нехотя поясняет Жданов.
— Можно так было и сразу сказать.
— Это чтобы ты не расслаблялась. Помнишь ведь, что я хамло.
После такого заявления сложно не улыбнуться.
— А я думаю, что ты очень любезный и обаятельный. И что свое доброе сердце прячешь за внешней грубоватостью.
— Разносчик, этой женщине больше не наливать, — бормочет себе под нос полиграфический магнат. — Она у матерого циника доброе сердце разглядела.
— Разглядела конечно. Если бы не разглядела — мы бы с тобой здесь не сидели. Я не в том возрасте, чтобы очаровываться одними лишь щедростью и брутальностью.
Шампанское окончательно развязывает мне язык, поэтому я не удерживаюсь от очередного комплимента:
— А еще мне очень импонирует твоя порядочность и любовь к семье.
— Тебя послушать, я прямо-таки Дед Мороз. Ты давай меня не идеализируй, а то разведемся, не успев пожениться. Мать Славы таким грешила. Через месяц знакомства стала мне на мозги капать, чтобы пора бы наши встречи документально узаконить. А как узаконили, стала пилить похлеще циркулярки. Тут я недостаточно учтив, тут недостаточно внимателен, тут носки хреново за собой убираю. Одним словом — баба. То ли хитрожопая, то ли сама не знает, чего хочет. Хотя хитрожопая — это скорее про Анжелу. Мамаша Славы — дура бесхитростная. Сначала делает, потом думает.
— Ты всегда с таким теплом про дочь говоришь, — замечаю я. — О том, какая она умная, сильная, целеустремленная. Так может ее мать не такая никчемная?
— Умная, сильная, целеустремленная Слава в меня, — отрезает Жданов. — От мамаши она только внешность взяла.
— Вам повторить? — Подошедший официант заставляет нас поднять головы.
Жданов вопросительно поднимает брови — мол, ну что скажешь, Люба?
Я мотаю головой.
— Нет-нет. Мне хватит.
— Как твое настроение? — Полиграфический магнат выразительно оглядывает мое лицо. — Готова к продолжению банкета?
— Смотря что ты под этим подразумеваешь, — храбро отвечаю я, хотя сердечко в этот момент ой как екает.
— Ты, как я сегодня понял, к географии неравнодушна. А у меня дома как раз глобус есть.
Я невольно свожу колени. Намека толще сложно придумать. И официант еще, как назло, стоит и не уходит. Будто тоже моего ответа ждет.
— Может быть у вас еще и «Что? Где? Когда?» по кабельному показывают?
— Ради такой гостьи как-нибудь найду, — медленно произносит Жданов, сощурившись. — И даже колбасы докторской настрогаю.
Убрав телефон в сумку, я встаю. Что я как девочка, правда? Нравится ведь он мне. Очень сильно нравится.
— Так чего мы ждем? — говорю. — Черный ящик сам себя не откроет.
37
— Проходи, Люба. — Распахнув дверь своей квартиры, расположенной на последнем этаже престижного дома, Жданов по-свойски подталкивает меня вперед. — Имей в виду, что сильно лебезить перед тобой не буду. Если что-то понадобится — говори прямо.
— То есть после того, как ты меня к себе заманил, на гостеприимство можно не рассчитывать? — иронизирую я, избавляясь от туфель. — Где руки можно помыть, для начала подскажешь?
— Декораторша аж три толчка сюда втюхала. Толкай любую дверь — не ошибешься.
Размеры его жилища действительно впечатляют. Какая здесь высота потолков? Метров шесть с половиной, не меньше. И хотя наличие второго этажа напрашивается само собой, полиграфический магнат сделал выбор в пользу простора.
— У тебя очень интересная квартира. Вживую я таких еще не встречала.
— И чем она так интересна? — уточняет Жданов, небрежно скидывая пиджак на край огромного дивана[П1].
— Необычным интерьерным решением. Внушительная площадь и минимум мебели. Я думала, что такие квартиры в силу своей нежизнеспособности существуют только в интерьерных каталогах. Моя совершенно другая. Небольшая и забитая мелочами, накопленными годами.
Полиграфический магнат иронично на меня косится.
— Так ты барахольщица, что ли? Никогда бы не подумал.
— Я коллекционирую винтажную посуду, — поясняю я. — Из каждой поездки привожу как минимум одну чайную пару. В последний раз, например, на блошином рынке в Тбилиси купила совершенно потрясающую вазу.
— Видишь, как удачно мы с тобой друга на друга наткнулись, Люба. Ты любишь фарфоровое старье собирать, а я имею кучу места, где его разместить.
— Я бы предпочла пока так далеко не заглядывать, — мягко замечаю я.
— Вот как? А разве вам, женщинам, после первого секса не полагается о замужестве думать?
— Во-первых, секса у нас с тобой еще не было. Во-вторых, замужем я уже была и прекрасно чувствую себя, будучи предоставленной самой себе.
— Аккуратнее, инженерка, — ворчит Жданов. — Ты так все мои представления о противоположном поле сверху на голову перевернешь.
— Судя по тому, что ты стал все реже использовать слово «бабы», это уже случилось, — с улыбкой говорю я.
— Ох, Люба, никак не могу тебя раскусить. То стесняешься, как девственница, то дискутируешь на равных, что мало кому удается. Умеешь, в общем, заинтриговать.
— Я просто понемногу привыкаю к твоей своеобразной манере общения. А на равных разговаривать я привыкла со всеми.
— Вот оно что. — Он оглядывает меня с ног до головы, словно видит впервые. — А я думаю, чего меня к тебе так тянет? Оказывается, на здоровую личность нарвался. Вина тебе, кстати, налить? Или сразу глобус смотреть пойдем?
— От вина не откажусь. — Ободренная словами о том, что отлично держусь, я храбро удерживаю его взгляд. — Уж очень хочется посмотреть, как ты за женщинами ухаживаешь.
— А цветы и посиделки в модных жральнях ей уже не считаются за ухаживания, — бормочет Жданов, уходя туда, где предположительно находится кухня. — Тебе белое или красное?
— Белое, — откликаюсь я, оглядываясь по сторонам.
А моя посуда здесь и правда хорошо бы смотрелась, если пару стеллажей прикупить. Дизайнер безусловно хорошо сделала свое дело, но обстановка для квартиры, на мой вкус, получилась немного холодноватой. Напоминает склеп.
— Надеюсь, ты ничего против французского совиньона не имеешь. — Вернувшийся Жданов протягивает мне бокал. Красивая белая сорочка не демонстрирует ни намека на несовершенство живота.
Я машинально трогаю пуговицу на рубашке, отчего-то начиная нервничать. Вино в этом смысле приходится очень кстати.
— Не имею, — говорю, пробуя вино. Оно именно такое, как я люблю. В меру холодное, в меру терпкое. — У вас отличный вкус.
— Ты про выбор пойла? Ни хрена в нем не разбираюсь. Это мне всякие жополизы вроде вашего Шапошникова подгоняют, чтобы умаслить. Если хочу выпить — пью только коньяк.
— Так ты ведь в ресторане со мной шампанское пил, — напоминаю я.
— Это в виде исключения, Люба. А так терпеть не могу эту сладкую сивуху. Видишь, как сильно я к тебе неравнодушен.
— Твои комплименты — это отдельный вид искусства. Так сразу и не поймешь: то ли обругал, то ли похвалил.
— Все ты понимаешь, Люба. Иначе бы хер сюда приехала.
Не найдясь с ответом, я делаю еще один неторопливый глоток. Господи, неужели у нас действительно этослучится? Два года воздержания — все же приличный срок. Я уже и не помню, как интим происходит. В смысле, в какой момент двое понимают, что уже пора переступать черту. Я бы, пожалуй, еще в душ сходила. Белье на мне вроде приличное.
— Нервничаешь? — Взгляд Жданова задумчиво проходится по моему лицу.
— Есть немного, — признаюсь я. — А ты?
Не разрывая зрительного контакта, он подходит вплотную и забирает бокал. Его лицо оказывается близко к моему, отчего кровь как по команде приливает к щекам, а частота пульса удваивается.
— С чего мне нервничать? Красивая женщина рядом, дети по койкам не орут. С мужским потенциалом, как и говорил, проблем не имеется.
— Есть ведь и другие важные вещи, — от волнения я перехожу на шепот. — Например, взаимная химия.
— Химии у нас с тобой навалом. У меня с момента как мы сюда вошли брюки лопаются, а у тебя глаза вон как сверкают. Даже глобус доставать не пришлось.
С этим словами он убирает прядь волос мне за ухо и наклоняется близко-близко, так что я могу почувствовать тепло дыхания. Я каменею как статуя. Просто я давно не ощущала себя рядом с мужчиной вот так. Вернее, так ни разу не ощущала. Не слишком разумной, впечатлительной и влюбленной.
— Целовать будешь? — шепчу я, ощущая, как пересыхает в горле. — Или только смотреть?
— Буду конечно, — хрипловато откликается Жданов. — Соврал я тебе, Люба. Нервничаю рядом с тобой немного. Уж больно хороша ты. Обидно будет такую женщину проебать.
Ну вот как ему удается так на меня действовать? Я ведь матершинников терпеть не могу, а от его матерных комплиментов начинаю плавиться как сырок «Орбита».