И вот земля задрожала. Гея шла по лесу. Собравшиеся жрецы почтительно загудели, когда ее голова показалась над верхушками деревьев.
Гея была пятнадцати метров ростом. Или, как она предпочитала выражаться, «полета футов, да два, да голубые глаза».
Глаза у этой платиновой блондинки и впрямь сияли голубизной, хотя за парой солнцезащитных очков — крупней которых на свет не производилось — их было не видно. Голубой была и холщовая ткань ее платья, которой вполне бы хватило, чтобы оснастить парусами испанский галеон. Платье это, по колено длиной, Гее скроили мастера по изготовлению палаток. Каждый ее мокасин вполне можно было спускать на воду в качестве каноэ. Лицо и фигура богини имели поразительное сходство с Мэрилин Монро.
Выйдя на опушку, Гея помедлила, желая оглядеть своих подданных и плоды их трудов. Наконец она кивнула: подходяще. Прожекторы деревьев-осветителей обратились на богиню — и ее массивные губы разошлись в улыбке. Обнажившиеся белоснежные зубы скорее напоминали куски кафельной плитки. Со всех сторон послышалось восторженное стрекотание болексов и аррифлексов.
Специально для Госпожи Режиссера было выстроено кресло. Оно угрожающе заскрипело, когда Гея в нем расположилась. Все ее движения казались замедленными. На то, чтобы моргнуть глазом, уходила чуть ли не секунда. Впрочем, панафлексы владели фокусом с подкруткой, отчего казалось, что богиня движется с нормальной скоростью, в то время как ее приспешники суетятся будто муравьи.
Позади Геи по приставным лестницам взобрались костюмеры, вооруженные огромными расческами, бидонами лака для ногтей, банками туши для бровей и ресниц. Богиня не обращала на них внимания; в их задачу входило предвосхищать ее движения — с чем они далеко не всегда справлялись. Гея смотрела на воздвигнутый перед ее креслом громадный экран.
Все было готово к открытию передвижного кинофестиваля Преисподней. Деревья-осветители померкли, отключились; в долине стемнело. Гея откашлялась — будто завелся дизельный мотор — но, когда она заговорила, ее высокий голос звучал вполне женственно. Очень громко, но женственно.
— Поехали, — сказала она и махнула рукой.
КИНОХРОНИКА
Общеизвестно, что Пятая мировая война началась в дефектной матрице молекулярной цепи, изготовленной в двадцатом столетии и помещенной во вновь смонтированный компьютер управления огнем в четырех милях под горой Шайенн, что в штате Вайоминг.
Расследование в конечном счете привело в квартиру Джейкоба Смита, тридцати восьми лет от роду, прихожанина храма 3400, из Солт-Лейк-Сити. Именно Смит тестировал ту самую ММЦ и разрешил поместить ее в произведенный «Вестерн-Биоэлектрикс» электронный мозг номер XX «Архангел». Архангел тогда заменил устаревший номер XIX в оборонном комплексе Ново-реформированных территорий «Святых наших дней», более известных как Нормандские Земли.
История эта была столь же сомнительна, что и рассказ о попе и его собаке. Однако она просочилась к бойкому молодому репортеру одной из всемирных новостных сетей, где в конечном итоге стала гвоздем специального вечернего выпуска «Пятая мировая война: День третий». На День пятый имя Джейка Смита снова появилось в сводке новостей, когда толпа линчевателей выволокла его из полицейского управления и повесила на фонарном столбе у Храмовой площади, менее чем в тридцати метрах от статуи другого знаменитого Смита, в родственной связи с повешенным, впрочем, не состоявшего.
В День шестнадцатый гвоздем выпуска новостей стали дебаты историков, которые славно порезвились, выясняя, следует ли именовать текущие неприятности Третьей мировой войной, Четвертой, Пятой, Четвертой ядерной или Первой межпланетной.
Были веские причины подчеркивать ее межпланетный характер, ибо в первые дни некоторые лунные и марсианские поселения поддержали ту или иную земную клику, и даже кое-какие колонии Ла-Гранжа стали осторожно, на цыпочках, приближаться к сфере внешней политики. Но ко времени повешения Джейка Смита все внеземники уже объявили нейтралитет.
В конце концов решение было принято в одной из контор на Шестой авеню города Нью-Йорка, что в Восточной капиталистической конфедерации. Принял его сетевой аналитик по логотипам. Круглосуточные арбитроны на цифре V оказались резко положительными. V выглядела весьма сексуально и могла символизировать Победу, так что получалась все-таки Пятая мировая война.
Назавтра Шестая авеню была стерта с лица Земли.
Всемирные коммуникации восстановились. К Дню двадцать девятому все по уши погрузились в обсуждение одного вопроса: «Уже ТО САМОЕ или еще нет?» Под «тем самым» имелся в виду Холокост, Четвертый Всадник Апокалипсиса, последняя война, истребление рода человеческого. Вопрос был непростой. Никто не хотел твердо склоняться на ту или другую сторону, помня дурацкий вид тех, кто верещали о Каре Господней во время всплеска Пшик-войны. Однако все сети клятвенно обещали первыми сообщить новости.
Тот факт, что вся каша заварилась из-за какой-то поломки, никого не удивил. Удар Нормандских Земель по Бирманской Империи был очевидной ошибкой. Противники не имели ни малейшего повода для недовольства друг другом. Но вскоре после аварии ММЦ в Вайоминге у бирманцев появилась масса причин для праведного гнева.
Спутник «Дебилло-VI», находясь на околоземной орбите, начал операцию где-то над Тибетом, фукнул в пятидесяти милях над Сингапуром и приступил к противозенитным маневрам. Все шесть боеголовок повлекли за собой приличные разрушения, а им предшествовали двадцать аналогичных на вид, но совершенно безвредных фуков, призванных отвлечь на себя противоракеты и лазеры. Бирманский компьютер едва успел разглядеть налетающую орду. Он решил, что «Дебилло-VI» намеревается произвести наземные взрывы как минимум в двенадцати точках. Примерно в тот же момент, когда машина родила это решение, десятимегатонные боеголовки рванули в тридцати милях над провинцией Новый Южный Уэльс. Последовавший выплеск гамма-лучей породил электромагнитную пульсацию, или ЭМП, которая разом вырубила все телефоны, телевизоры, трансформаторы и электрические машинки для стрижки баранов, а также вынудила канализационную систему города Мельбурна дать обратный ход.
Бирманский монарх был мужчина вспыльчивый. Советники указали ему на то, что, если Солт-Лейк-Сити и впрямь вознамерился развязать войну, за применением тактики ЭМП должно непременно последовать вторжение. Но во время дебильной атаки монарху как раз случилось застрять в Мельбурне. Там ему было не до смеха.
Через два часа город Прово в штате Юта обратился в груду радиоактивных обломков, а бонневильский Фансити просто исчез с лица Земли.
Этого было недостаточно. Бирманский монарх всегда с трудом отличал одну западную религию от другой, так что счел за благо пульнуть на всякий случай ракетку и в город Милан, что в Ватиканских Штатах.
Совет пап состоялся в соборе Святого Петра. Не в том старинном, который снесли, чтобы освободить место жилому кварталу, а в новом, на Сицилии, сплошь из стекла и пластика. Пять суток шли дебаты, пока папа-спикер не вышла, наконец, объявить папскую буллу. Одновременно в сторону Бангкока полетела боеголовка «Михаил Архангел».
Одного, впрочем, папа Элайн не объявила: в булле не содержалось другой выражавшей дух всего совещания резолюции, предложенной вице-папой Ватанабе.
— Если уж мы собираемся долбануть БИ, — опустив глаза долу, сказала тогда Ватанабе, — почему бы тогда «нечаянно» не отправить сладкий гостинец и этим засранцам из БКР?
Так что вскоре надземный взрыв мощностью в одну мегатонну сровнял с землей Бангкок, а второй «Михаил Архангел» угодил в предместья Почефструма, что в Бурской Коммунистической Республике. Не имело большого значения, что изначально ракета летела на Йоханнесбург.
Итак, ПМВ, как ее вскоре стали обозначать, раскачивалась взаимными репликами, а все тем временем ожидали, когда же одно из государств разродится той глобальной плюхой, которая на салютах и фейерверках известка как коронный номер. Номер этот должен был заключаться в запуске плотной волны ракет, нацеленных на укрепленные позиции, населенные пункты и источники природных ресурсов, куда затем последовали бы бактерии чумы и смертоносные химикалии. В самом начале войны наций, религий, политических партий и прочих клубов по интересам, способных на подобные номера, насчитывалось ровно пятьдесят восемь.
Однако, вопреки ожиданиям, бомбы все продолжали падать в темпе одна штука в неделю. Поначалу заваруха развивалась по принципу «каждый за себя». Но уже через три месяца стали складываться союзы — причем удивительно традиционных очертаний. В выпусках новостей одну сторону стали именовать капиталистическими свиньями, а другую — коммунистическими крысами. Нормандцы и бирманцы, как ни странно, в конце концов оказались на одной стороне, в то время как Ватикан — на другой. Появились еще и дебоширы — у репортеров для всего находились названия — которые время от времени высовывались и давали тому или другому гиганту по яйцам. Но в целом война вскоре стала напоминать ту забаву, что так полюбилась русским во время Первой атомной. Налимонившись водкой, два коммуниста принимались хлестать друг друга по мордасам, пока один из них не падал.
Рекорд такого поединка был установлен в 1931 году, когда товарищи мордовали друг друга в течение тридцати часов. Рекорд этот так никто и не побил.
При средних темпах в одну пятимегатонную бомбу в неделю — примерно по килотонне в минуту — ядерных запасов Земли, по самым скромным прикидкам, хватило бы еще лет на восемьсот.
Конел Рей по прозвищу Овод принадлежал к капиталистическим свиньям. Как и его приятели, он мало об этом задумывался, но когда задумался, то предпочел вообразить себя канадской грудинкой.
Как гражданину Канадского Доминиона, старейшего земного государства, Конелу не грозила опасность призыва в армию. Меньше, чем большинству землян, ему грозила и перспектива обращения в пар. Во-первых, ни одно государство уже не было всерьез занято формированием армий. Война уже не требовала крупной рабочей силы. А на Доминион была сброшена всего одна бомба. Она разнесла Эдмонтон, и для Конела это выразилось только в том, что команда эдмонтонских «Нефтяников» прекратила свое участие в чемпионате Канадской хоккейной лиги.