всем и каждому, переливает из пустого в порожнее, заикаясь от волнения, и наконец затыкается и садится, и все ему хлопают, словно стадо умственно отсталых тюленей, и Гарри чувствует, как Луиза и Рэй прожигают его глазами, будто две матери, которым только что сообщили, что их сын – серийный маньяк-убийца, и теперь ему нужно встать перед ними и распахнуть грудную клетку, чтобы каждый мог заглянуть прямо в него и увидеть все уродство и гниль, что скрывались внутри, медленно исходя гноем, ему нужно придумать какое-то объяснение, почему он здесь сидит, пока этот ублюдочный подхалим Дэвис принимает почести и поздравления, и эта его истеричка-жена визжит дурным голосом и висит у него на шее, как альбатрос-сифилитик, как будто этот тупой мудила и вправду добился чего-то такого, чем можно гордиться, в то время как ему не всегда удается почистить зубы и причесать волосенки, не перепутав зубную щетку с расческой, и Гарри по-прежнему улыбался, неслышно скрипя зубами, улыбался Луизе и Рэй, и у него было чувство, будто ноги сейчас оторвутся от тела и убегут прочь, и он снова пожал плечами и хотел рассмеяться, но побоялся, что его вырвет прямо на стол, и он старательно изображал невозмутимость, как бы давая понять своим двум суррогатным матерям, что он мог бы получить эту должность, но сам отказался, поскольку видит свое будущее иначе, но он не мог это сказать, просто подразумевал всем своим видом, потому что нельзя, чтобы кто-то узнал, поползут слухи, зачем это надо, и, собственно, нет никакой трагедии, это так, пустяки, его ждут еще более великие свершения, и потом, Дэвису эта должность нужнее, ему надо кормить семью, бедному дурню, поэтому он получил повышение, вот основная причина, и как бы там ни было, ему лично глубоко по хрен на всю эту хрень, и шея и плечи у Гарри так напряглись, словно мышцы готовились лопнуть, и боль была такой адской, что казалось, он сейчас либо грохнется в обморок, либо запрыгнет на стол и закричит, и эта треклятая улыбка словно зацементировалась на лице, и Луиза и Рэй вроде бы ничего ему не говорят, и постепенно он начал осознавать, что происходит что-то еще, что-то новое, что-то вдобавок к гулу застольных бесед и смеха, и он уловил краем глаза движение и вдруг услышал музыку, танцевальную музыку, он моргнул пару раз, и лицо, словно схваченное цементом, немного расслабилось, и сердце уже не колотилось в груди с такой силой, будто пыталось пробиться сквозь ребра, и грохот крови в ушах поутих, и он расслышал какое-то подобие связанной фразы, кажется, Рэй обращалась к нему, мол, иди танцевать, что сидишь, как шлемазл, так всю жизнь и просидишь, и Линда звонко рассмеялась, и Гарри почувствовал, что поднимается на ноги, которые жутко болели, сведенные судорогой, и слезы выступили на глазах, когда он попытался сделать шаг, и сморгнул слезы, и хохотнул, едва не споткнувшись, оставалось надеялся, что ноги не подогнутся, и он чуть ли не ощупью дошел до танцпола, опираясь о спины и плечи сидящих за длинным столом, и наконец-то почувствовал, что к ногам возвращается сила, и можно уже не бояться упасть, и он буквально вцепился в Линду, но к счастью, в толпе танцующих было так тесно, что ему просто не дали бы рухнуть на пол, хотя он вроде бы уже мог и сам устоять на ногах, и откуда-то изнутри словно повеяло тихим ветром, который все-таки раскрошил корку цемента, сковавшую Гарри и прилепившую улыбку к его губам, и он еще ближе притянул к себе Линду и прижался щекой к ее уху, чувствуя легкую ткань ее платья и свое собственное дыхание, прошедшее сквозь фильтр ее волос и вернувшееся к нему.
взгляды?
Какие взгляды?
Какие взгляды? Рэй и Луиза смотрели на тебя так, словно происходит что-то непонятное, и они ждут от тебя объяснений… Линда засмеялась, или, как сказала бы Рэй, объяснительной.
Гарри постепенно пришел в себя, затерявшись в толпе танцующих, он ощущал себя анонимным и незаметным, его лицо расплылось в расслабленной улыбке. Кто знает? Что бы там ни было, сейчас об этом говорить не стоит. Просто давай танцевать. Линда улыбнулась и легонько пожала плечами, и Гарри снова притянул ее к себе, и они продолжили танцевать.
Когда они вернулись за стол, многие их соседи уже уехали домой. Они решили выпить по чашке кофе прежде, чем ехать самим. Гарри был за рулем и предложил Линде подвезти ее до дома, и она с благодарностью приняла предложение.
Когда они выезжали с территории клуба, проехав мимо огромных каменных колонн, сквозь фигурные кованые ворота, Линда обернулась к заднему окну и посмотрела на оставшийся позади сумеречный вечерний парк и на пронзающие темноту фары машин, едущих следом за ними по узкой дорожке, ведущей к шоссе. Дорога резко свернула, и клуб скрылся из виду, но Линда по-прежнему ощущала всем своим существом прохладную воду бассейна, тень под деревьями, сочную зелень травы на лужайках, солнце и смех. Она улыбнулась, повернулась вперед и заерзала, поудобнее устраиваясь на сиденье. Луиза и Рэй – очень приятные женщины. С ними весело, я в жизни так не смеялась. Она смотрела на темные силуэты деревьев, на луну в небе, на яркие звезды. Какое красивое небо! Луна светит почти так же ярко, как солнце. Но небо мягче. Как бархат. Она откинулась на спинку сиденья и тихонько вздохнула. Какой сегодня волшебный день. Я замечательно провела время. Хотя как же иначе? В таком красивом, чудесном месте. Линда хихикнула, раньше я этого не понимала, но, кажется, я рождена для жизни в загородных клубах… для жизни в довольстве и роскоши, как говорится. Ты согласен, Гарри? Правда, это чудесное место?
Да, но теперь мы туда попадем только на будущий год. А сейчас мы возвращаемся в потный, вонючий город.
Линда хихикнула и вновь подняла глаза к бархатно-мягкому ночному небу, а Гарри смотрел прямо перед собой и видел только дорогу и телеграфные столбы, проносившиеся мимо. Может быть, но вот прямо сейчас все чудесно и все красиво.
Линда включила радио, нашла станцию с тихой, спокойной музыкой и устроилась на сиденье, как в уютном гнездышке, и погрузилась в свои теплые ощущения, с нежной, довольной улыбкой вспоминая сегодняшний день, а деревья по обеим сторонам дороги постепенно сменялись фабричными трубами вдалеке и плотной застройкой городских предместий. Гарри уже «предвкушал» выбоины на дороге и выхлопы дыма. Как я понимаю, Дэвису придется переселиться в пригород. Он теперь большой человек. Будет жить в элегантной картонной коробке где-нибудь в Левиттауне… нет, лучше в Джерси. Да, в муравейнике в Джерси.
Что? Линда слышала голос Гарри, но горечь, звучавшая в его словах, еще до нее не дошла. Мысленно она все еще была там, в клубном парке, где тенистая зелень, солнце и смех.
Ну, знаешь, все крупные шишки вроде младших вице-президентов живут за городом. Так положено. Линда повернулась к нему, все еще улыбаясь, и растерянно заморгала. Я имею в виду, младший кто бы то ни был вряд ли сможет позволить себе апартаменты в Сентрал-Парк-Весте. К тому же получится слишком близко к Парк-авеню, это вредно. В голову лезут всякие глупости. Конечно, есть еще Коннектикут, но он тогда разорится на проездных. Нет, это будет Джерси, по-другому никак. Где-нибудь в жуткой дыре, где зимой все замерзает, а пожарная часть состоит из двух волонтеров. И они будут сидеть и мечтать, что когда-нибудь купят дом, непременно с автоматическими разбрызгивателями на лужайке и кустом азалии у крыльца.
Ты о чем? Она хихикнула, тряхнув головой.
О нашем новом гиганте всей отрасли. Нашем младшеньком вице-президенте. О покорителе мира Дэвисе.
А-а. Я просто не поняла. Я даже не думала…
Ты же слышала его речь? Господи, что за бред!
Мне показалось, хорошая была речь, она нахмурилась, глядя на Гарри.
Ты что, шутишь? Госссподи, да он так говорил, словно ему вручили Нобелевскую премию или как минимум премию «Человек года»: я хотел бы поблагодарить свою милую женушку, которая всегда была рядом (пока я лизал задницы), и воодушевляла меня, и поддерживала – ой, нет. Полный бред.
Ты серьезно, да?
В смысле?
В смысле, ты вправду расстроен его повышением. Ты действительно злишься.
Из-за его повышения? Нет. Кому это надо? Ничего я не злюсь. Просто меня раздражает, вот это все… столько шума из ничего, и эта его идиотка-жена скачет, как заведенная, и визжит, как недорезанная свинья…
Боже мой, ты действительно злишься. Кажется, ты завидуешь.
Ты шутишь? Он взглянул на нее, стиснув руки на руле, я завидую ему? Ты точно шутишь. Да у меня в мизинце больше мозгов, он оттопырил мизинец, чем в его пустой голове. И мне уж точно не хочется просыпаться в одной постели с этой его женой. Господи, вот же тупая корова.
А мне показалось, она очень милая, Линда серьезно смотрела на Гарри, очень хорошенькая и изящная.
Да? Ну, все равно, пусть лучше с ним, чем со мной, он тряхнул головой, и потом, младший вице-президент – не ахти какая должность.
«По-моему, леди слишком много возражает», Линда пристально вглядывалась в лицо Гарри в мигающем свете уличных фонарей. Это ты поднимаешь много шума из ничего, Гарри.
Он взглянул на нее. Она просто сказала, что думала, честно и искренне. Она совсем не хотела его уязвить. Послушай, что я скажу. Если бы мне вдруг приспичило сделаться мальчиком на побегушках вроде младшенького вице-президента, я получил бы это место, как нечего делать. Дэвис, может быть, славный парень и все дела, но он тупой, как бревно, его голос стал громче и напряженнее, и все, что он делает, этот бездарь, я смогу сделать в тысячу раз лучше, просто сидя на жопе и тихонько насвистывая, и если ты думаешь, что я так и буду стоять в сторонке, пока этот тупой подхалим лезет наверх, то подожди и увидишь, что будет дальше, потому что я-то уйду далеко вперед, а он так и останется младшим вице-президентом, застрявшим в какой-нибудь тухлой дыре посреди болот Джерси, и – Гарри сделал глубокий вдох, еще крепче сжал руками руль и пару раз быстро моргнул. Его самого напугала злость, очевидно сквозившая в его голосе. Он чувствовал, как это глупо и мелочно – все, что он говорил, – и внутри все сжималось от неловкости и стыда. Ладно, хрен с ним. Не с чего так распаляться. Он замолчал, стиснул зубы и надавил на прикуриватель. Когда нагревшийся цилиндр выскочил из гнезда, Линда держала его, пока Гарри прикуривал. Он кивнул и пробормотал «спасибо», по-прежнему борясь со смущением, болезненно дергающимся внутри, он тревожился и не знал, что теперь думает Линда, но боялся взглянуть на нее, чтобы понять по лицу, что творится в ее голове.