Линда сидела и слушала тихую музыку, игравшую по радио, ее лицо снова смягчилось довольной, мечтательной улыбкой. Еще до того, как Гарри разразился своей тирадой, даже еще до того, как они сели в машину, Линда решила, что сегодня был очень хороший день – день, который останется в радостных воспоминаниях, – и ничто его не испортит… ничто и никто. Она слушала Гарри скорее с любопытством, нежели с искренним интересом и совершенно не собиралась запоминать все, что он наговорил, она просто не станет об этом думать, и со временем все пройдет и забудется само собой.
Они въехали в Тоннель Линкольна, радио внезапно умолкло, и Гарри отчаянно старался найти в себе силы поддержать легкую беседу с Линдой, но разговаривать было практически невыносимо, и он чувствовал, как по бокам и спине текут жаркие струйки пота, и тихо материл парня, едущего впереди, потому что тот еле тащился, а Гарри хотелось скорее выехать из тоннеля, чтобы радио снова включилось, и Линда могла бы заткнуться и слушать музыку.
Когда они наконец выбрались из тоннеля и влились в нью-йоркский поток движения, Гарри почувствовал себя чуть получше. Но чем ближе они подъезжали к дому Линды, тем сильнее его донимала тревога. У него не было настроения сидеть и болтать ни о чем с этой Линдой, и совсем не было настроения с ней заигрывать, и она непременно начнет вспоминать, как все здорово было сегодня, и как чудесно они провели день, и все это дерьмо на палочке, и Госссподи Боже, вот уж чего ему точно не нужно.
Он остановился у дома Линды, и она посмотрела на свои окна на третьем этаже. Свет не горел. Наверное, моя соседка уже легла спать. Извини, она улыбнулась, но я не смогу пригласить тебя на кофе. Не хочу ее будить.
Ничего страшно, я не обижусь. Все равно я ужасно устал.
Я чудесно провела время, она улыбнулась, искренне, от души, и огромное спасибо, что ты довез меня до дома. Гарри дождался, когда она войдет в подъезд, и уехал, ему не терпелось скорее вернуться домой и лечь спать.
Госсподи, следующий понедельник начался просто кошмарно. Чем ближе подходило время вставать, тем беспокойнее был его сон. Он ворочался, пытаясь улечься поудобнее, но ничего не получалось, и он болтался, запертый в серой болезненной пустоте между бодрствованием и сном. Все тело болело, пылало, словно в жару, но в реальности голова оставалась холодной. Он очень старался себя убедить, что у него грипп и ему надо остаться в постели до вечера, но он не мог спать, и при одной только мысли о том, что он будет валяться в постели весь день, в полном сознании, вновь и вновь вспоминая пятничный пикник и поездку домой вместе с Линдой, ему делалось плохо, и минут через пять после того, как прозвонил будильник, Гарри встал и слегка охладился горячим душем.
В метро воняло, как в канализации. Толпы грязных животных набились в вагон, как в ковчег… да, это не люди, а стадо смрадных животных. Как в зоопарке в жаркий летний день. Нью-Йорк – праздник лета. Протухший скот. В гробу я видел их праздник… в такую погоду. Погода чудесная, да. Так жарко и влажно, что словно паришься в чертовой бане и потеешь, как сволочь. И эти придурки вокруг, от них воняет почище, чем от животных. Никто даже не слышал о мыле, воде и зубной пасте. Господи Боже, какая вонь. Сборище жалких немытых уродов. Как будто они натирают себе подмышки луком и чесноком… и жуют вместо жвачки грязные трусы. Как вон тот бабуин. Висит на поручне, как на лиане. Смотрится даже естественно. Жаль, у меня нет арахиса, я бы его покормил. Он был бы доволен. Господи, а ведь у него наверняка есть жена. Такая же обезьяна. Я прямо вижу, как они сидят перед теликом, вылавливают друг у друга вшей и тут же их поедают, причмокивая. Наверное, она еще и волосатая, как вон та старая сука. Госссподи, усы у нее даже гуще, чем у Граучо Маркса. Черт, на этой родинке у нее на щеке больше волос, чем у меня на голове. Представляю, какие у нее ноги. Волосья, должно быть, свисают пучками… Господи, как же здесь душно, в этой протухшей ловушке. Пот льет рекой по спине. Боженька миленький, что за кошмарная жизнь, начинать свои дни в душном поезде, стиснутым со всех сторон этим стадом вонючих животных… Черт, да ни одно животное не воняет так жутко… и не выглядит так по-уродски. Немытое отребье… Скоты! Госссподи, вы только гляньте, как они одеты. Шимпанзе в цирке и то одеваются лучше, чем эти кретины. Комплексные наряды с распродажи складских остатков. Доллар и девяносто восемь центов за весь комплект – и радиоприемник в подарок. Красные брюки! Красный пиджак! Розовая трикотажная рубашка и красный, блядь, полиэстеровый галстук. Госссподи. Они наверняка близнецы, таких идиотов еще поискать, а тут сразу двое. А бабищи… Кошмар. Господи Боже, ну и наряды. Убожество, видимо, тренд сезона. Ааааааа, пусть идут в жопу все скопом… Черт, может быть, все-таки перебраться поближе к центру, чтобы не кататься на этом паршивом метро. Или вообще поселиться где-нибудь в пригороде, ездить в город на электричке, где тоже сплошные уроды, но классом повыше. Черт! Кому это надо?! В жопу пригород. И этих уродов. Этих никчемных кретинов. На хер, на хер. Где едят, там и… Пригород. Черт! Кому это надо… Кому захочется…
и ехал, трясясь в душной давке, сквозь пропотевший тоннель, пропитанный вонью нескольких десятилетий, со стенами в похоронной кафельной плитке, разрисованной граффити, среди засаленных неандертальцев, которые шумно отхаркивают мокроту и гоняют ее во рту, прежде чем выплюнуть прямо на рельсы или где-нибудь в уголке под колонной и втереть подошвой в поры бетона, втоптать в слой прошлогодней грязи,
наружу, в гудящее счастье плотных потоков машин и городских улиц, где сплошной паноптикум и бродячий зверинец, нагретый солнцем, скрытым за вертикальными плитами из бетона и стали, но ты знаешь, что это чертово солнце где-то там, в небе, потому что на улице слишком жарко, и не дай Бог в город проникнет хоть какой-нибудь ветерок, чтобы разогнать духоту, потому что любой ветерок, проскользнувший в раскаленную духовку Манхэттена, тут же будет отрезан одним из этих фаллических символов, но только не в зимнее время года, когда ничто не препятствует студеному ветру отморозить тебе яйца,
все равно лучше, чем на переполненном эскалаторе рядом с какой-то девицей, облитой дешевыми духами, от которых слезятся глаза и превращаются, судя по ощущениям, в две проталины от мочи на снегу,
до своего офиса, до своего стола, и перебираешь бумаги в ожидании, когда раскочегарится кондиционер…
Глубокий вдох, вздох облегчения, и ааааа, гребись все конем, начинается новый день, новая рабочая неделя…
подумаешь, большое дело. Что все так возбудились? Какого черта? Я не сказал ничего ужасного. Я никого не убил и не изнасиловал ничью жену. Может быть, оно вправду звучит не очень, к тому же вырванное из контекста, но любую шутку можно понять неправильно, любое неосторожное замечание. Знаете, когда едешь ночью в машине, и у тебя гремит радио, а снаружи шумят другие машины, и ветер дует в открытые окна, а ты пытаешься сосредоточиться на дороге и не очень-то слушаешь, что тебе говорят, и говоришь что-то вроде «он малый не промах», а собеседник тебя не расслышал и вообще думал о чем-то своем, и ему показалось, что ты сказал… да что угодно… допустим, «да чтобы он сдох», что-то типа того, я не знаю, может быть, это не самый удачный пример, но вы меня поняли, или, может быть, ты сказал «чтобы он сдох», но шутя, и если бы собеседник видел твое лицо, он бы понял, что ты просто шутишь, но в темноте он не видит твоего лица, и он не привык к твоему чувству юмора и воспринимает сказанное всерьез, а потом повторяет кому-то еще, и в его изложении твои слова обретают совсем другой смысл, которого не было изначально, потому что ты говорил о другом… в общем, вы понимаете, что я пытаюсь сказать. Я не буду вдаваться в подробности и ворошить это дерьмо, и…
спецификации по клосоновскому проекту? Я же помню, в четверг я оставил их здесь, на столе, и где они, на хрен, теперь? Если их забрала Луиза, я ей…
их переложил, пока искал что-то другое. Госссподи, каждый, кому не лень, роется у меня на столе…
мистер Уэнтворт. Вы сами знаете, я никогда не сказал бы чего-то такого о ком-то из наших сотрудников. Господи… Да, вы все знаете… Я не утверждаю, что он солгал – тот, кто сказал, будто я так сказал, – но он, видимо, что-то не понял…
это выглядит так, будто мне завидно, но скажу тебе честно, Линда, скажу как на духу. Мне не завидно. Во-первых, мне нравится Дэвис, тут Гарри изобразил искреннюю улыбку, я его уважаю. Он ответственный, трудолюбивый работник и очень мне помогает. И потом, он работает в фирме гораздо дольше меня, и…
Нет, мистер Уэнтворт, ничуть. Я совершенно не против исправить за ним все огрехи. В конце концов, мы все делаем общее дело, и каждый старается в меру своих способностей. Если бы…