Отлично. Я только «за».
Но сначала мне надо в душ, смыть песок. Буквально на пару минут.
Гарри удобно устроился в кресле и постепенно начал осознавать, что прислушивается к шуму душа и представляет, как тонкие струйки воды стекают по коже Линды. Он тряхнул головой, моргнул и прогнал эту картину из головы. Он сам не знал почему, но ему не хотелось пускаться в такие фантазии.
Шум льющейся воды внезапно затих, и через пару минут Линда, закутанная в махровый халат, вышла из ванной, на ходу вытирая волосы полотенцем. Ванная свободна. Знаешь, мне кажется, одно из самых больших удовольствий поездки на пляж – потом принять душ.
Гарри засмеялся вместе с ней. Да, наверное, можно и так посмотреть.
Когда он вышел из душа, чистый, свежий и охлажденный, Линда уже хлопотала на кухне. Ты права, это и вправду огромное удовольствие. Достойное завершение дня на пляже. Он на мгновение застыл в дверях, наблюдая за Линдой. Я смотрю, ты прямо как настоящий заправский кулинар.
Я и есть настоящий, она сморщила нос и рассмеялась, и я очень люблю готовить. Мне кажется, это мое призвание. Иной раз бывает, оно так захватит! Если цитировать одного моего трудолюбивого знакомого.
Ну, у тебя и память! Впредь мне придется следить за своими словами. Тебе нужна помощь?
Наверное, нет. Разве что можешь сходить за вином. Если хочешь на ужин вина.
Почему нет? Как насчет «Голубой монахини»?
Зачем нам монахиня? – спросила Линда с серьезным лицом. Я думала, мы будем ужинать только вдвоем. Она улыбнулась, и Гарри рассмеялся.
Главное, быть осторожнее, чтобы оно не вошло в привычку. Они еще посмеялись, и Гарри спросил, какое конкретно вино она предпочитает.
Да никакого не предпочитаю. На самом деле, я совершенно не разбираюсь в винах. Обычно я покупаю импортное «Бордо» за девяноста семь центов. Оно вполне неплохое.
Окей, стало быть, пьем дорогое импортное вино. Красное или белое?
Красное. Оно симпатичнее.
Кажется, вина оценивают по каким-то другим критериям, он улыбнулся, с удовольствием наблюдая, как она порхает по кухне. Но если ты говоришь, красное, значит, будет красное.
Садясь за стол, Гарри оглядел сервировку. У него было стойкое ощущение, что это какая-то магия. Все это. Магия. Две зажженные свечи, большая салатница и еще две поменьше, тарелки, столовые приборы, салфетки, старый деревянный стол. Ничего выдающегося, ничего необычного, и все же Линда сумела превратить обыкновенный домашний ужин в нечто особенное. Действительно особенное.
Невероятно. Как ты это сделала? Да еще за такое короткое время!
Да ну, ерунда. Любой более-менее знающий повар справился бы на раз.
Кажется, ты права, он улыбнулся, оно и вправду тебя захватило, конец цитаты.
Ужин прошел замечательно. Когда они все доели, Линда принесла из кухни вазу с фруктами и тарелку с сыром. Надеюсь, ты любишь вонючий сыр. Я так очень люблю.
Они сидели за столом, пили кофе и разговаривали. Весь день Гарри не думал о том, что он чувствует. Кажется, он не думал вообще ни о чем. Он хорошо проводил время, просто отдавшись на волю своих ощущений. Кстати сказать, он бы, наверное, не сумел вспомнить – если бы озадачился этим вопросом, – когда еще у него был такой же прекрасный день, как сегодня. Разве что в детстве, давным-давно. И одна из причин, по которым сегодняшний день получился настолько приятным и радостным, заключалась именно в том, что он не пытался искать объяснения и причины своего настроения.
Но постепенно он начал осознавать какое-то смутное беспокойство, зарождающееся внутри. Странное и беспричинное. Вечер проходил так же приятно, как прошел день, они разговаривали и смеялись, но теперь что-то тянуло и ныло внутри, что-то упорно пыталось противодействовать движущей силе этого дня, изменить направление происходящего. В какой-то момент он наконец осознал, что ведет себя неестественным для него образом. Ему совершенно не свойственно просто сидеть и смеяться в компании с привлекательной телкой. Это просто безумие. Он никогда в жизни такого не делал. Он сейчас должен действовать как-то иначе, но он не совсем понимал, как именно. Что за бред?! У него было стойкое ощущение, будто он знает, что надо делать, и пора бы уже приступить к делу, но в то же время он никак не мог сообразить, что ему делать – и зачем это надо – и что с ним вообще происходит. Этот неразрешимый внутренний конфликт все больше и больше сбивал его с толку, и смятение нарастало.
Его замешательство усугублялось еще и тем, что ему было по-настоящему хорошо рядом с Линдой. Хорошо просто сидеть, разговаривать с ней и шутить, пить кофе и заедать его сыром. Вонючим сыром. Ее близость приятно его возбуждала, и ему хотелось прикоснуться к ее руке, но он почему-то не мог этого сделать. Господи, да что с ним такое?! Почему в животе все напряглось, а в душе поселилось предчувствие, что сейчас что-то случится? Его беспокоили эти странные ощущения вкупе с тем обстоятельством, что он не мог взять Линду за руку. Да и с чего бы ему захотелось держаться с ней за руки? Госссподи, это какие-то детские штучки. Как-то так получилось, что он утратил контроль над игрой. Такого еще никогда не бывало. Все должно быть иначе. Но как? Он почему-то не помнил. Или все-таки помнил? У него было чувство, что он знает, как правильно, но просто сидит на скамье запасных и беспомощно наблюдает, как на поле творится какая-то совершенно бессмысленная ерунда. Ему хотелось вскочить и крикнуть: Здесь явно что-то не так. Здесь все неправильно. Но он просто сидел, разговаривал, и смеялся, и замечательно проводил время, параллельно сражаясь с бесом, бушевавшим внутри, распалявшимся и рычащим, будившим смятение и тревогу.
Он пошел в ванную и встал перед зеркалом, хмуро глядя на свое отражение – или, может быть, отражение хмуро глядело на него? – повертел головой слева направо и справа налево, растянул губы в улыбке, потом тряхнул головой и тихонечко хохотнул, ты сумасшедший, сукин ты сын. Больной на всю голову. Он еще раз оглядел себя в зеркале, пожал плечами и вышел из ванной.
Он встал за спиной Линды, секунду помедлил, потом положил руки ей на плечи и поцеловал ее в шею. Ему показалось, она слегка наклонилась назад, навстречу его поцелую, и он продолжал целовать ее в шею, медленно гладя ее по плечам, и видел себя как бы со стороны – наблюдал за собой, как за актером, играющим роль, – или скорее как за человеком, который подражает актеру в любовной сцене. Он чувствовал себя зажатым, неловким и неестественным, но все равно заставлял себя целовать ее в шею и тянуться руками к ее груди. Очень нежно, но твердо она отодвинула его руки. Он продолжал шумно дышать ей в шею, пытаясь вложить в свои действии больше пыла и рвения, и одновременно мысленно критикуя себя за такое убогое исполнение. Но он не мог остановиться.
Пойдем в постель.
Линда тихонечко засмеялась и обернулась к нему. Ты такой странный. Минуту назад ты смеялся над фильмом «Эбботт и Костелло встречают Человека-волка», а теперь вдруг приглашаешь меня в постель.
Не вижу ничего странного в том, что мужчину тянет в постель с красивой женщиной, он попытался заставить себя поцеловать ее снова, но она мягко его отстранила, и он сел за стол.
Да, наверное. Просто меня удивил выбор времени. Удивил и рассмешил.
Гарри пожал плечами, старательно изображая невозмутимость, но все равно чувствовал себя неловко. Я не знал, что есть какое-то специальное время.
Время есть подходящее и неподходящее, она по-прежнему улыбалась.
Я всегда думал, что всякое время подходящее.
Может быть, для тебя. Но для меня – нет. А в паре участвуют двое.
Гарри снова пожал плечами и попытался прогнать эту сущность, что бесновалась внутри, но не смог. Он не знал, что сейчас произошло и как получилось, что их разговор вдруг скатился на эту тему, и он понимал, что вроде бы делает что-то не то, но уже не мог остановиться и просто не знал, что еще делать и говорить. Что-то вырвалось из-под контроля. И он ничего не мог сделать – только слушать себя, и наблюдать за собой, и чувствовать, как его корежит внутри от этой чертовской беспомощности, когда не знаешь, что делать.
Гарри, она все еще улыбалась ему.
Линда пристально посмотрела на Гарри и покачала головой. Ты меня удивляешь, Гарри.
Почему? Ты думала, я монах, давший обет безбрачия, или что?
Если честно, я вовсе об этом не думала. Но если бы думала, то мне бы и в голову не пришло, что ты такой… такой – она пожала плечами и покачала головой – даже не знаю, как это лучше сказать – Гарри смотрел на нее, словно один его взгляд мог бы все изменить, отметить только что сказанное, отменить происходящее, и, самое главное, отметить то, что Линда сейчас собиралась сказать, потому что он чуял нутром: ее слова вонзятся в него, словно острый осколок льда – наверное, я хотела сказать, что никогда не подумала бы, что ты будешь вести себя так по-детски.
Может быть, это ты ведешь себя по-детски. Может быть, это ты…
Гарри, она больше не улыбалась, она смотрела ему в глаза, смотрела так, словно видела его насквозь, не передергивай мои слова, это ничего не изменит. И я действительно не понимаю, почему ты раздуваешь такую проблему из ничего. Или твое эго настолько ранимое, что ты сразу злишься, когда тебе говорят «нет»?
Кто, черт возьми, злится? С чего бы мне злиться? Лишь потому, что ты так трясешься над своим сокровищем…
Линда продолжала смотреть на него, но теперь в ее взгляде уже не было удивления. Лишь раздражение и горькое разочарование. Хочу тебе кое-что объяснить, Гарри – Гарри внутренне сжался, ему хотелось встать и уйти, или просто исчезнуть, или все изменить, и что за хрень тут вообще происходит – хотя я не обязана ничего объяснять. Я вольна говорить «нет» или «да» кому захочу и когда захочу. Но мне хочется, чтобы ты знал… И тогда, может быть, ты кое-что для себя уяснишь… Или, может быть, я говорю это лишь потому, что меня раздражает твоя инфантильность…