Уже совсем поздно вечером, когда Гарри пытался смотреть телевизор, Линда вышла из детской, подошла к нему, обняла и поцеловала в щеку. Гарри зажмурился, внутренне сжавшись в ожидании…
еще раз. Временами мне кажется, что я совершенно тебя забросила.
Забросила? Он старался дышать по возможности тише.
Да.
Почему ты так думаешь? Он очень старался, чтобы его улыбка не превратилась в истерический смех.
Ой, знаешь, милый, Гарри-младший отнимает почти все мое время, и я постоянно при нем, и иногда мне начинает казаться, что я совсем не уделяю внимания тебе. Что я занята только сыном и домом и не нахожу ни минутки для моего дорогого, любимого мужа.
Гарри улыбнулся, мысленно вздохнул с облегчением, раскрыл объятия, и Линда уселась к нему на колени. Да, в последнее время жизнь была непростой, но я тебя прощаю.
Они оба рассмеялись, Линда – с искренним, радостным облегчением, Гарри – чуть сдержанно, чтобы не показать своего облегчения слишком явно. Знаешь, милый, я очень люблю нашего сына, но ты все равно – самый главный человек в моей жизни.
И, Боже, как сладко она улыбнулась, и ее ладонь у него на затылке была такой теплой и нежной, словно лепесток, и Гарри притянул ее к себе, и прижался щекой к ее мягкой груди, и буквально почувствовал, как ритм ее сердцебиения унимает его тошнотворное внутреннее беспокойство, он на мгновение застыл, прижимаясь к жене, осторожно поцеловал ее в шею, посмотрел ей в глаза, улыбнулся в ответ на ее пристальный взгляд, полный любви, его собственные глаза защипало от жарких слез, он поцеловал ее снова, медленно поднялся с кресла, взял ее руку двумя руками и поцеловал эту нежность, подобную хрупкому лепестку, вновь улыбнулся жене и повел ее в спальню, где опять целовал ее и обнимал, а потом бережно уложил на постель.
Воспоминания о прошлом подобны древней истории, они быстро стираются, если не придавать им значения в связи с настоящим моментом, но история имеет свойство повторяться. Пару месяцев жизнь Гарри спокойно текла по накатанной колее – до следующего вечернего мероприятия по связям с общественностью. Он позвонил Линде и сказал, чтобы она ужинала без него, но он вернется не так уж и поздно, и они еще успеют вместе перекусить.
Даже не подогревая себя спиртным, он быстро проникся непринужденной, расслабляющей атмосферой, царившей в ресторане – блеском вечерних нарядов, смехом в их теплой компании, своим собственным благодушием, – и активно участвовал в общей беседе, искрометно шутил, травил анекдоты и наслаждался во всех отношениях приятной трапезой. По дороге из ресторана он опять позвонил Линде и сказал, что у них тут возникла проблема, и ему придется еще задержаться, и чтобы она ложилась, не дожидаясь его прихода.
Он сам удивился, когда оказался в постели с девчонкой. Он и не думал о чем-то таком. Он собирался полчасика посидеть вместе со всеми в гостиничном номере, чтобы убедиться, что партнеры довольны и не осталось никаких неулаженных вопросов, а потом сразу поехать домой. Он даже не собирался оставаться наедине с кем-то из девочек, и уж тем более – тащить ее в койку.
И все же они оказались в постели. Все как будто случилось само собой, независимо от его воли. Девочка наслаждалась его компанией. Он отличался от всех многочисленных имяреков, которых ей приходилось обслуживать. Он был приятен в общении. Он с ней разговаривал и относился к ней по-человечески, словно она ничем не отличалась от любой другой женщины, и ее симпатия к Гарри была не столько профессиональной, сколько вполне себе искренней.
Она улыбалась ему и поглаживала по груди, и тут он внезапно заметил, сколько уже времени. Всю дорогу до дома Гарри мысленно тряс головой и пытался восстановить в памяти события сегодняшнего вечера. Как он попал из ресторана в постель? Что произошло? Как это произошло? Он и не думал о чем-то таком. Он даже не возбудился. Просто сидел, разговаривал, ел и хотел убедиться, что все под контролем, а потом вдруг оказался в постели с девчонкой и с ужасом понял, что он только что ей заправлял… Дважды… Почему? Почему он так сделал? Бога ради, что происходит? Это какой-то кошмарный бред. Полный бред. Что со мной происходит? Госссподи, что происходит? Черт! Черт! ЧЕРТ!
было утро, и угрызения совести, и проклятое чувство вины и раскаяния, что обжигает тебя изнутри, выступает потом на коже, дурманит разум, и ты даже не осознаешь, что именно тебя беспокоит, не даешь имени этим чувствам, но отчаянно убираешь их в самые глубины нутра, в некую внутреннюю клоаку, где они растворятся в других ощущениях и утекут прочь, и тебе не придется их распознавать и осмысливать горькую правду. Матерь Божья, прошу тебя, пусть эта правда останется скрытой. Я не желаю знать правду. Что я буду с ней делать???? Госссподи, что мне с ней делать???? Нет, пусть эти чувства кипят, обжигают, рвут душу на части, но пусть остаются неназванными, чтобы не было необходимости разбираться в причинах. Назовем их просто болью. И тем ограничимся. Не будем тащить их на свет и доискиваться до правды. Давай так. Пожалуйста. Я не знаю, что с ним делать. Просто не знаю…
завтрак с разглядыванием тарелки – предыдущий всплывает в памяти внезапно и живо, а вместе с ним вспоминаются хитрости и приемы, примененные в прошлый раз, – и бесконечная пытка, когда время тянется мучительно медленно, и дорога на работу, и лифт ползет еле-еле, и вот наконец ты заходишь к себе в кабинет, поплотнее закрываешь дверь, отгораживаясь от всех, сидишь, схватившись за голову и стиснув зубы, еще сильнее сжимаешь виски и сознательно заставляешь себя погрузиться в работу, а потом наступает блаженное облегчение, когда работа заполняет все мысли, включая самые темные уголки подсознания, и все потихоньку приходит в норму, и день продолжается в обычном режиме.
А потом ты вдруг осознаешь, что офис почти пустой, и тишина заставляет тебя поднять голову, оторвав взгляд от бумаг на столе. Рабочий день закончился, можно ехать домой, но, к счастью, находится еще одно дело, которое можно доделать прямо сейчас. Ты ненадолго задержишься на работе. Даже не нужно звонить домой, предупреждать. Ты поработаешь еще немного. Позвонить можно потом. Работа. Работа. Работа!!!! В конце концов ты звонишь, и откладывать дальше уже невозможно, бумаги разложены в аккуратные стопки, и ты неохотно выходишь из кабинета.
я проверил одежду? Наверняка. Да. Конечно, проверил. Я знаю, что да. У малыша режутся зубки – о, слава Богу! – по телевизору идет какая-то дурацкая передача, и двое усталых людей сидят рядышком и разговаривают – не важно о чем, главное, время проходит… проходит…
милосердный сон. Забытье. Еще один эпизод древней истории…
Когда Гарри-младшему было около шести месяцев, Линда впервые провела вечер не рядом с ним. Это был особенный случай, и она отвезла сына к бабушке Уайт (и, разумеется, к дедушке тоже), где он должен был оставаться до завтрашнего утра. Она отвезла его после обеда и вернулась домой. Было так странно и непривычно – оказаться в пустой квартире, совершенно одной. Хотя она пробыла в одиночестве всего лишь несколько часов, она все равно беспокоилась и дважды звонила Уайтам. Каждый раз тихо посмеивалась над собой, но все равно звонила. Линда не волновалась за сына, она знала, что о нем хорошо позаботятся, и сама поражалась своей реакции на отсутствие малыша рядом с ней: за эти несколько часов она вся извелась, а впереди еще целая ночь, она заберет Гарри-младшего только утром, и если учесть время, потраченное на дорогу, то получится, что сына не будет дома почти сутки!
Линда рассмеялась в голос, сообразив, что она просто мнительная, беспокойная мамочка. Раньше она об этом не думала. Собственно, у нее не было ни повода, ни необходимости об этом думать. Но даже теперь она знала – теперь, когда так пронзительно осознала, что сына нет рядом, и во второй раз позвонила Уайтам, – что как только Гарри приедет домой, и они недолго побудут вдвоем, а потом вместе отправятся на торжество, она забудет свои тревоги и замечательно проведет вечер, точно так же, как Гарри-младший замечательно проведет вечер у бабушки с дедушкой.
А случай действительно был особый. Еще какой особый. Банкет для совета директоров в Банкирском клубе, куда приглашены только избранные руководители высшего ранга с супругами. Даже Гарри не знал всех подробностей и пересказал Линде лишь то немногое, что было известно ему самому: новое направление развивается бурными темпами, превосходя все ожидания, и, похоже, банкет затевается исключительно для того, чтобы поздравить друг друга за такую отличную работу. Гарри также сказали, что его ждет очередное повышение, о чем будет объявлено на банкете.
Когда Гарри приехал домой, Линда уже приготовилась к выходу. Он на секунду застыл, любуясь женой, его внутреннее возбуждение проявлялось в довольной улыбке и блеске в глазах. Боже, какая она красивая. Она вся сияла – ее глаза, волосы, кожа, – ее платье простого покроя так соблазнительно облегало фигуру. Знаете что, миссис Уайт, вы – наваждение. Обман. Вы нереальная. Так не бывает.
Кажется, это был комплимент, она улыбнулась, слегка склонив голову набок, но я его не поняла.
Ну как же, он рассмеялся и шагнул к ней, мне всегда говорили, что замужние женщины уже не так сильно следят за собой, а после того, как рожают ребенка, так и вовсе полнеют, дурнеют и обвисают со всех сторон, а ты с каждым днем все красивее и желаннее.
Знаете что, мистер Уайт, она обняла его за шею, рядом с вами я ощущаю себя красивой. Я просто зеркало.
Они рассмеялись и приготовились выходить.
Хотя Линда была самой младшей из присутствующих на банкете, намного моложе всех остальных за исключением Гарри, она чувствовала себя совершенно непринужденно. Всего собралось чуть меньше двух дюжин пар, знакомства и представления проходили неспешно, без суеты. Линда прекрасно вписалась в компанию, больше слушала, чем говорила, и мгновенно понравилась всем. Многие женщины, по возрасту годившиеся ей в матери, шептали ей на ухо, что они ей завидуют, она такая молоденькая и хорошенькая, и Линда тихонько хихикала вместе с ними.