И, разумеется, Гарри не раз было сказано, что ему повезло с такой прелестной женой. Гарри в ответ улыбался, смеялся, охотно соглашался, что жена у него совершенно очаровательная, и не упускал случая лишний раз обнять Линду или сжать ее руку.
Ему многое нравилось в Линде, в частности – ее самообладание и утонченное изящество, и весь вечер он искренне восхищался женой. Она была в высшей степени обаятельной и элегантной, когда знакомилась с людьми, участвовала в непринужденных застольных беседах, внимательно слушала, что ей говорят, задавала правильные вопросы и делала правильные комплименты.
Гарри осознавал это особенно остро по той причине, что он сам ощущал постоянную неловкость при общении с другими гостями. Он говорил то, что нужно, и делал, что требовалось, но при этом испытывал сильное напряжение, потому что его внутреннее состояние противоречило внешним действиям.
Ему самому было странно, что он так смущается; он знает этих людей – знаком даже с некоторыми из жен, – и никогда не испытывал трудностей при общении с ними на переговорах и совещаниях, но сегодня он жутко нервничал и робел в их присутствии, и эти малоприятные ощущения усугублялись его неспособностью определить для себя их причину, и чем сильнее он старался понять, тем больше смущался и недоумевал. Получался какой-то порочный замкнутый круг: чем хуже он себя чувствовал, тем глубже копался в своих переживаниях, и чем он глубже копался в собственных переживаниях, тем хуже себя ощущал. Так что он просто терпел, приклеив к лицу подобающую улыбку и заставляя себя произносить подобающие слова.
Внезапный сюрприз, заставивший Гарри внутренне оцепенеть, грянул во время речи председателя совета директоров, когда тот попросил минутку внимания и начал рассказывать о расширении компании, как она развивается и растет и каковы перспективы дальнейшего роста – особенно на зарубежных рынках, – он поблагодарил всех причастных, упомянул пару забавных случаев, связанных с каждым, и каждая его шутка встречалась надлежащим всеобщим смехом, а затем Гарри услышал свое имя, и растянул губы в соответствующей случаю улыбке, и потрясенно застыл, осознав, что его назначают на должность исполнительного вице-президента и он становится самым молодым исполнительным вице-президентом за всю историю фирмы.
Линда стиснула его руку, и он почувствовал, как она буквально подпрыгивает на стуле. Ой, милый, это чудесно, просто чудесно, и она его поцеловала; а потом как-то вдруг оказалось, что он стоит, принимает аплодисменты и говорит подобающие слова. Он поблагодарил всех присутствующих за доверие и оказанную ему честь; сказал, что верит всем сердцем в общее дело и в свои собственные мечты о будущем компании, и подтвердил свою преданность фирме; он выразил искреннюю благодарность лично мистеру Уэнтворту за все, что тот для него сделал с тех пор, как он пришел на работу в компанию – его слова были встречены одобрительными улыбками и кивками, – и в самом конце, но не в последнюю очередь, ему хотелось бы поблагодарить свою очаровательную супругу, которая всегда была рядом, поддерживала его и вдохновляла (Господи, кажется, то же самое говорил наш задрот Дэвис? Почти слово в слово. Как поживаете, младшенький вице-президентик? Ха-ха), даже когда в этом не было необходимости – Гарри широко улыбнулся своей Линде, а все остальные, как положено, рассмеялись – и он еще раз поблагодарил всех присутствующих и сел на место под бурные аплодисменты, и Линда обняла его и поцеловала. Гарри рассмеялся и поцеловал жену.
Поздравления, рукопожатия, хлопки по плечам, объятия и поцелуи сыпались на чету Уайтов нескончаемым градом, но им это нравилось, даже очень, а когда все улеглось, им показалось, что все закончилось за какие-то считаные секунды. Однако радостное волнение не отпускало обоих до самого конца вечера, когда они попрощались с остальными гостями, и поехали домой, и всю дорогу держались за руки.
Гарри присел на диван, а Линда встала перед ним и тепло улыбнулась, глядя на него с нескрываемой гордостью. Она чуть ли не дрожала от гордости и восторга. Ох, Гарри, я так за тебя рада, так рада.
Гарри улыбнулся и взял ее за руку. Даже не верится, да? Нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
А пока будем свыкаться, она села на диван рядом с ним, я собираюсь поцеловать своего мужа. И они еще долго сидели, болтали, смеялись, держались за руки и целовались, наслаждаясь приятным волнением чудесного вечера.
10
Боженька, миленький, как же так? Неужели все происходит на самом деле? Наверняка это сон. Господи, пусть это будет сон. Пусть зазвонит будильник, я проснусь и пойду на работу. Гарри попытался себя разбудить, глядя в закрытые глаза женщины под собой, ощущая ее возбуждение, чувствуя, как она движется, откликаясь на его движения. Госссподи, он слышал, как она стонет. В сновидениях мы не слышим чужие стоны, ведь так? И он явственно ощущал ее жаркое тело под ним, и упорно долбился в это разгоряченное тело, осязая ладонями ее округлые ягодицы, и она стонала все громче и громче, а он хотел лишь одного – встать и бежать без оглядки, – но не мог встать и сбежать, он был словно зрителем в этом действе, трахал какую-то телку и наблюдал за собой как бы со стороны, и яркий свет, пробивавшийся сквозь оконные занавески, отметал все надежды, что это сон, и отрицать правду было уже невозможно при всем желании, и он продолжал свои телодвижения, долбясь в эту телку, стонущую под ним, а потом их тела содрогнулись в последней конвульсии, и наступила внезапная тишина и неподвижность. Гарри закрыл глаза, тряхнул головой и почувствовал, как внутри плещется теплая вязкая тошнота, и тогда он скатился с нее, с этой женщины, помчался в душ, вывернул краны на полную мощность и неподвижно застыл под напором воды. По крайней мере, его не стошнило. И сейчас уже не стошнит. Он это знал. Но также он знал, что его может вывернуть наизнанку в любую минуту. Что ему делать? Кто эта женщина? Госссподи, как вообще это случилось? Надо поторопиться и успеть одеться, пока она будет в душе. Ему пора возвращаться в офис. О черт!
и вернулся в комнату, завернувшись в полотенце. Телка так и лежала в постели, натянув одеяло до подбородка. Он боялся на нее смотреть – все равно он ее не узнает, – однако же встал перед ней, старательно глядя в сторону. Она улыбнулась. Отвернись, и я встану. О Госссподи, да я сам только рад отвернуться. Да, только рад. Он повернулся к ней спиной, и как только услышал, что в душе включилась вода, поспешно оделся и тихо вышел из номера и из отеля. Перебежал через улицу и зашел в ближайший универмаг, на случай, если она все-таки наблюдает за ним, желая вызнать, где он работает. Он быстро прошел магазин насквозь и вышел с другой стороны, ему хотелось скорее вернуться в свое убежище, к себе в кабинет.
Зачем? Почему? Он вовсе не собирался кого-то снимать. Это просто безумие. Бред. В этом нет смысла. Ни в чем нет смысла. Он ушел на обед пораньше, чтобы поесть одному, почему-то сегодня ему не хотелось обедать в компании Уолта и всех остальных. А потом он уже трахал какую-то телку в отеле. Непонятно зачем. Что, черт возьми, произошло? Он просто спустился на первый этаж, вышел на улицу, завернул за угол, налетел на кого-то в задумчивости, и подхватил ее, чтобы она не упала, извинился и улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, а дальше все как в тумане, и он вдруг понимает, что яростно ей заправляет, а она стонет под ним. Но этого больше не повторится. Не должно повториться. Просто надо себя контролировать. Да, контролировать! Вот и ответ. Ему надо себя контролировать.
Контроль продержался неделю, а решимость и того меньше. Пару дней он обедал у себя в кабинете, говорил Уолту и остальным, что работа в разгаре и ему не хочется прерываться, но желание выйти из кабинета становилось сильней и настойчивей с каждым днем и постепенно дошло до той точки, когда оно стало мешать работе. Он прилагал столько усилий, чтобы сосредоточиться, а в итоге все равно вскакивал из-за стола и тоскливо смотрел в окно, чувствуя себя пленником, запертым в четырех стенах. Через пару дней он пошел на обед вместе с Уолтом и Симмонсом. Не нашел причин себя сдерживать. Но он был осторожен, не отходил ни на шаг от своих компаньонов и после обеда вместе с ними вернулся в офис.
Но затем он все чаще и чаще стал ловить себя на мыслях о женщинах; или стоя в дверях своего кабинета и рассеянно глядя по сторонам, вдруг очень остро осознавал, что у коллег женского пола есть ноги и юбки весьма интересной длины. Гарри не помнил, чтобы он делал что-то подобное раньше. Кажется, он никогда и не думал о женщинах. Даже когда не был женат. Действие всегда предшествовало размышлениям. Он ходил с женщинами на прогулки, разговаривал с ними, танцевал и укладывал их в постель, но совершенно не помнил, чтобы он когда-нибудь думал о женщинах. Он возвращался к себе в кабинет, пытаясь выбросить из головы всю эту глупую дурость, и погружался в работу, и какое-то время она занимала его целиком, но вскоре он с удивлением осознавал, что снова думает о какой-нибудь женщине, не о ком-то конкретно, а как бы в общем и целом. Он пытался заменить эти мысли на мысли о Линде, но почему-то от этого становилось еще противнее, и он возвращался к работе и к своему внутреннему конфликту.
Его хватило всего на неделю. Он бы просто не выдержал еще один день этой внутренней смуты, которая не давала ему работать – и это пугало сильнее всего. Он не мог допустить – и никогда не допустит, – чтобы что-то угрожало его положению.
На этот раз он точно знал, что собирается сделать, и без проблем – совершенно осознанно – возобновил прежний рутинный процесс. На самом деле, та легкость, с которой в нем пробудилась былая способность просто выйти на улицу, зарулить в ближайшее кафе, подцепить телку, отвести ее в отель и оттрахать, поразила его самого, отозвавшись ледяной колющей болью в висках, когда он сидел у себя за столом и пытался осмыслить произошедшее.