Да.
Хорошо. Удачного дня тебе, милый. Я тебя очень люблю. Они еще поболтали о разном, и она повесила трубку.
наконец. Блядь, как же долго они говорили. Минуту? Больше? Десять тысяч жизней – Да, да. Я знаю. Я впервые не ночевал дома за все время, пока был женат. Кто я, по-вашему, какой-то мудацкий урод? Отъебитесь уже от меня. Я не какой-нибудь прокаженный. Я не сделал ничего такого, чего не делал бы любой другой сукин сын в этом мире. Идите в жопу.
Так начался его день и так продолжался – в безуспешных попытках забыться в работе; он заказал обед в офис, подумал не взять ли яблока, чтобы вкусить запретный плод и очиститься. Черт! Что вообще происходит?! Дверь его кабинета оставалась закрытой. Периодически в течение дня его пробивала внезапная дрожь, но быстро проходила. О Госссподи!!!!
работай. И забудь всю эту хрень. Работай…
день Гарри Уайта, мутный и бесконечный день.
Линды, жены Гарри Уайта, ее день прошел бесконечно уныло. Не раз и не два на нее вдруг наваливалась тяжеленная тоска, и она хмурилась, прерывая свои занятия, и пыталась понять, почему ей так невыносимо грустно. Она уже и забыла, что бывает такая грусть. В последний раз что-то подобное она испытывала в ранней юности, то есть уже очень давно. У нее и потом случались периоды одиночества и легкой хандры, но с тех пор как она вышла замуж, ничего этого не было и в помине. Пытаясь разобраться в своих странных чувствах, она все яснее осознавала, как сильно она любит Гарри и как хорошо им друг с другом. Конечно, она не искрится от радости каждый день, но рядом с Гарри ей никогда не было грустно – до сегодняшнего дня.
Впрочем, это естественно – тосковать, когда Гарри впервые не ночевал дома. Да, она все понимает, по ночам электрички не ходят, у Гарри не было выбора. Дело житейское, ничего необычного. Необычно другое, если судить по тому, что она слышала и читала: что двое людей (трое, считая Гарри-младшего) так безоблачно счастливы вместе. Они женаты три года, совсем не рекорд даже по нынешним временам, но Линда знала не так много пар, проживших вместе те же три года и таких же счастливых, как они с Гарри.
И дело не только в собственном доме и саде – и даже не в Гарри-младшем, – то же самое Линда чувствовал и раньше. До того как был куплен дом, до того как родился сын. Она ощущала себя счастливой с тех самых пор, как в ее жизни появился Гарри. Конечно, за исключением той ночи, когда она ему отказала, и он ушел. На ее памяти это был последний раз, когда она себя чувствовала одинокой, в те несколько долгих недель, когда он не звонил.
Он ее будоражил и возбуждал. Ей достаточно было просто подумать о нем, чтобы почувствовать возбуждение. Возбуждение не только в постели, хотя она очень даже охотно была готова признать, что постель тут играет далеко не последнюю роль, и она просто не представляла, что кто-то может быть лучшим любовником, чем ее Гарри. Она много думала об их отношениях, и что в нем есть такого, чего нет в других, и почему она счастлива с ним; это было какое-то волшебство, непостижимое и даже не поддающееся определению, но Линда все-таки знала, что именно ей нравится в Гарри и что она ценит в нем больше всего.
Ей нравился его смех. Не какой-то особенно мелодичный, в общем-то, самый обыкновенный, просто очень счастливый. И очень искренний, словно он смеется всем своим существом, всей душой. При одной только мысли об его смехе у нее загорались глаза.
Ее глаза загорались и когда она думала о его нежности: как он берет ее за руку, как он массирует ей шею и плечи, как целует ее в мочку уха… Как он улыбается и легонько стучит пальцем по кончику ее носа, просто так, безо всякой причины – просто стучит по ее носу и улыбается. Она на секунду закрыла глаза и представила его улыбку, и на душе сразу стало теплее…
Но за всей его нежностью явственно ощущалась сила. Не показная, а настоящая сила, присущая его личности, проявлявшаяся в поступках и в отношении к жизни. Он знал, чего хочет, и знал, как добраться до цели. Он знал, что его ничто не остановит. А она знала, что может всегда на него положиться – что бы ни произошло, – он всегда будет рядом, всегда защитит ее и поддержит. Он очень надежный, его дух несгибаем…
Чем больше она размышляла о нем, тем теплее делалось солнце, и когда пришло время кормить Гарри-младшего обедом, она уже улыбалась, и тихонечко напевала себе под нос, и думала, что приготовить на ужин для Гарри.
12
Так все и шло, жизнь Гарри складывалась из уже устоявшихся маленьких компромиссов и переоценок этических ценностей и ситуаций; непрестанной корректировки жизненных установок и мучительных поисков самооправданий, требующих маленькой лжи, которая неизбежно влекла за собой ложь большую и еще больше корректировок и переоценок. Причем Гарри искал компромиссы даже не с общепринятой этикой и моралью, а со своей собственной. Именно это и создавало конфликт. Именно это и было причиной его терзаний.
И главная сложность, порождавшая непреходящее внутреннее смятение, состояла в том, что Гарри не мог честно признаться себе, что компромиссы и ложь имеют место быть. На сознательном уровне ему надо было поддерживать в себе уверенность, что у него все в порядке: что бы ни происходило – это нормально, просто результат стресса из-за напряженной работы.
Все-таки он – человек состоявшийся и успешный: пользуется уважением на работе, содержит семью, имеет солидный счет в банке, и ему еще только тридцать. Он совершенно не сомневался – и никто из его окружения не сомневался, – что когда-нибудь он станет миллионером. Вне всяких сомнений. Что у него может быть не в порядке?
У него замечательная семья, которой он так дорожит. Он горячо любит жену и сына, и они любят его. Когда он приходит домой с работы, сын радостно мчится к нему (ладно, не мчится, а скорее ковыляет), а жена всегда встречает его улыбкой, объятием и поцелуем. Успех. Да. Гарри Уайт – человек успешный. Что у него может быть не в порядке?
Ответ: ничего. Что вполне очевидно. У человека, настолько успешного и молодого, как Гарри Уайт, все должно быть в порядке, и что бы ни порождало эти судороги беспокойства в глубинах нутра, это неистребимое напряжение, создающее ощущение сжатой пружины, готовой в любой момент распрямиться, со временем оно пройдет. Непременно пройдет. А пока что нет ничего ненормального в том, что он изредка позволяет себе переспать с кем-нибудь посторонним или провести ночь с одной из сотрудниц отдела по связям с общественностью. Он уже начал свыкаться с подспудным чувством вины и неясными угрызениями совести, с которыми просыпался на следующее утро. Главное, чтобы ничто не мешало работе, а напряжение, копившееся внутри, даже очень мешало. Он готов был на все, чтобы снять напряжение. Ему надо работать.
Вот так и вышло, что каждая ложь, каждый маленький компромисс неизбежно влекли за собой еще больше лжи и компромиссов, и Гарри стал ночевать в городе, даже когда никаких зарубежных гостей не было и в помине, но на них всегда можно было сослаться, и эта причина всегда принималась на веру.
Но теперь необходимость ночевок в городе возникала все чаще и чаще. Контроль становился слабее. После каждой дополнительной корректировки, после каждого очередного обмана он впадал в депрессию на день или два, и ему стоило немалых усилий скрывать свое состояние от жены. Затем все как-то само собой приходило в норму, и он становился прежним собой в своей постоянно изменчивой жизни, дома и на работе все вроде бы шло, как обычно, и его настроение поднималось.
Однако периодичность этих скачков непрестанно менялась, промежутки между приступами депрессий делались все короче, из чего вытекала необходимость в дальнейшей корректировке. Гарри сам толком не понял, как получилось, что в одну из недель он ночевал в городе дважды, а на следующий день по дороге домой купил комнатное растение, монстеру деликатесную. Зачем – непонятно, просто он вдруг почувствовал неодолимое желание ее купить. Вовсе не для того, чтобы презентовать ее Линде в качестве извинения за свое поведение (Господи, при ее-то садах, это было бы все равно что дарить эскимосу ведро снежков), и все-таки это растение вроде как предназначалось в подарок жене.
На следующий день эта монстера никак не шла у него из головы, и он купил книгу по уходу за филодендронами. Он просмотрел ее по дороге домой в электричке, и его увлекло разнообразие лиственно-декоративных растений. На выходных он купил еще одно комнатное растение, поменьше.
Милый, я и не знала, что ты любишь растения.
Я тоже не знал. Он улыбнулся, наверное, я от кого-нибудь заразился. Может быть, я подумал, что если ты садовничаешь снаружи, то я буду садовничать в доме.
Семья, которая вместе возделывает свой сад, всегда остается семьей.
Хорошо сказано.
Только надо следить, чтобы у нас не позеленели пальцы; а то нас отправят на карантин.
Они рассмеялись, и Гарри уставился на свои два растения.
На следующей неделе он принес домой еще одно растение, хлорофитум хохлатый в красивом фарфоровом горшке на подвеске, сплетенной в технике макраме.
По-моему, он будет красиво смотреться на этом окне.
Да, очень красиво. Такой прелестный горшок и подвеска. Где ты их взял?
А как же сам хлорофитум? Он тоже красивый. Ты же не хочешь задеть его чувства!
Ты сейчас говоришь как заправский ботаник.
Он улыбнулся, я читал книгу по комнатному садоводству, чтобы не скучать в электричке. А вообще-то на Пятьдесят шестой улице есть огромный цветочный магазин, и там большой выбор растений, горшков и всего остального.
Знаешь, она прильнула к нему, я никогда бы не подумала, что буду тебя ревновать к цветочному магазину.