Сирин сбросила карту лицевой стороной вверх. Очевидно, в игре использовалась система открытого прикупа, или таким образом скидывались равные масти, Артур так и не узнал. Он уставился на короля и валета, за которыми уже протянул цепкие когти Гамаюн.
Король высунулся из карты чуть ли не до пояса! Он разглядывал Коваля, что-то кричал и указывал на него валету. Точнее, это был совсем не король, а если быть точным – древнерусский царь, в меховой шапке с золоченым защитным шишаком и с палицей в сучковатой ручище…
До конца Артур не успел рассмотреть, Гамаюн сгреб карты. Вместо них выдал Сирин другие.
– Чего уставился? – Сирин звучно высморкалась, потом чихнула и скинула одну карту Алконосту.
Коваль еще больше запутался в игре. Он предположил, что сдавать будет все время Гамаюн, как это принято при игре в очко или в покер, но пернатые певцы постоянно ставили его в тупик.
– Хочу понять правила, – робко вступил в разговор президент.
– А тут и понимать нечего, – хриплым фальцетом ответил Алконост.
Он сбросил в центр стола уже три взятки, все они валялись картинками вверх, и на всех картинках происходили бурные события. Шестерка оказалась богатырской отрубленной головой, из девятки лезли три богатыря, а из двойки с воем метели вырвались сани, запряженные четверкой вороных.
– Гамаюн, твоя очередь гостей веселить, – напомнил вдруг Алконост. – Давай, напой что-нибудь к Рождеству.
– Это кто тут гости? – скривился Гамаюн, но послушно запел что-то умиротворенное, пафосное, будто выступал на церковном празднике.
Пока пел, подошла его очередь сдавать. Гамаюн ловко раскидал колоду, из прикупа вырвались медвежата и затеяли на столе возню.
– Сдаешься? – перебила сказочный речитатив приятеля откровенно скучавшая Сирин.
Вопрос относился к Алконосту. Он тут же нахохлился, потемнел лицом и кинулся ворошить груду карт на столе. Стрельцы-двойки, десятники-тройки, сотники-четверки и пятерки, лысые монголоиды в коротких полушубках, с непонятными Ковалю знаками отличия на рукавах прекратили драку и опрометью кинулись к своим картам. Крохотные человечки туда буквально ныряли, словно в проруби. Но даже внутри своих карт, сделавшись плоскими, не прекращали перебранку, махали кулачками и угрожали друг другу алебардами.
– Снова обдурили? – надулся Алконост. – Где моя сторожка? Где червоная сторожка, я спрашиваю?
Гамаюн состроил самое честное выражение лица, широко распахнул красивые голубые глаза и развел руки-крылья, как бы демонстрируя – ничего в карманах нет. Вечно хнычущая Сирин звучно высморкалась в платок, который Коваль назвал бы головным, и кинулась искать карту с бубновой сторожевой башней.
– Где-то тут… где-то тут была… – бормотала Сирин. – Может, под лавку закатилась?
– Жулье, – вынес вердикт Алконост. – Ты видел, добрый человек, что происходит с теми, у кого доброе сердце? – и патетически воздел к небу руку-крыло.
– Можно вопрос? – осмелел Артур. Он уже догадался, что все три обитателя избушки неагрессивны, в драку не кидаются и превращать его в камень не собираются. – Почему так нужно мне доверить прах? Ведь я даже не знаю, что с ним делать. Вам вообще сказали, что я проспал сто тридцать лет?
– Какая мне разница, сколько ты проспал? – выкатил свои прелестные глаза Гамаюн. – Вот я, к примеру, никогда не пою для всех. Толпа – это смерть индивидуальности. Вот ты – считаешь себя индивидуальностью?
– Считаю, – кивнул Артур.
– Индивидуален каждый дурак, – брезгливо поморщился Гамаюн. – В нашем деле главное – отличать индивидуальность от личности. Ты – личность?
– Надеюсь, что да.
– На бога надейся, да сам не плошай, – внезапно повеселев, пропел Алконост.
Он уже не искал пропавшую карту, вытащил с верхней полки вязание и замелькал спицами. Сирин тем временем разбила в чашку два куриных яйца и принялась готовить себе гоголь-моголь. Ковалю показалось крайне неестественным, что одна птица кушает нерожденных птенцов другой. Ну… не птица, а полуптица, почти неважно. Карточную игру окончательно забросили. Два короля и две королевы неспешно прогуливались по янтарным доскам стола, обходя ендовы и кувшины. Трефовый король в длинной малиновой мантии сунул корону под мышку и что-то оживленно доказывал своим спутникам. На другом углу стола, подле открытой хлебницы, несколько тысяцких-девяток и темников-десяток, все в каракульче и хромовых сапожках, уселись в кружок, раскурили трубки и приступили к травле анекдотов. Периодически оттуда доносились раскаты тоненького хохота.
– Я твердо уверен, что я – личность, – повторил Артур. – Личность, и все тут.
– Хорошо, – неожиданно легко и беззлобно согласился мохнобровый Гамаюн. – Каждой личности – даешь по индивидуальности! Здорово я сочинил?
– Здорово, – признался Коваль. – Но вы мне не ответили…
– А давай что-нибудь исконное? – зажмурившись, как разогретый на печке кот, предложила Сирин. – Алконосушка, человек скучает. Что ты нам, Гамаюн, все неметчину гонишь? Человече, тебе нравится исконное?
– Отчего же нет? – проявил осторожность Коваль.
– Это мы запросто, – Алконост отложил вязанье и тронул струны:
Не целуй мои желтые глазки,
Не кусай мои липкие губы,
Я сижу на цепи возле дуба,
Кот издох, что рассказывал сказки,
Пьяный рыцарь пинает русалку,
Та к царевне ревнует брюхатой,
Леший пропил машину и хату,
Черномор собирает бутылки,
Тощий волк гложет кости на свалке,
Тридцать витязей в луже рыбачат,
Доит белку удачливый хачик,
Царь Кащей плотно сел на поганки,
На дорожках – дерьмо и окурки,
И неведомый зверь под кроватью,
Не кусай мои липкие губы,
Не ищи моих детских проклятий…
– Стоп, не катит, – перебила приятеля Сирин. – Вишь, человече рифмы твои не шибко жалует. Интересно, что он вообще жалует?.. М-да…
Алконост замолчал так же внезапно, как начал. Артур некоторое время сидел с открытым ртом, переводя взгляд с одного чудесного обитателя Изнанки на другого.
Сирин внезапно заплакала.
– И что дальше? – позволил себе вопрос президент.
– Слышь, Клопомор, мы его и так и эдак обсмотрели. Вроде в огороде, но нервная система неплохая, – через голову Артура поделился с хапуном Гамаюн. – Перерождения должен выдержать. Если не помрет, конечно.
– Это хреново, – опечалился карлик. – Так что, остерегемся? Или уж рубить, так сплеча?
– Восприятие у него нарушено, – мелькая спицами, вздохнул Алконост. – Высокая тревожность. Может дать сбой. Но я бы рискнул.
Коваль запутался еще больше.
– Так это был тест? Вы меня проверяли?!
– Проверяли, а как же? – удивился хапун. – Чай, мертвяком ты кому будешь нужный? Кабы не чужие люди, все тогда… не вернул бы Феникса.
– Ты хотел победить Карамаза, ты его победишь, – сквозь слезы улыбнулась Сирин. – Если не передумал, пошли в подземелье?
– Но я так и не понял…
– А чего тут понимать? Мы тоже грядущее зрить не можем, когда карты рубашкой вверх. Бродяга твой все знает, ему доверься.
– Он ничего не знает, я его спрашивал.
– Ах да, – Сирин смешно хлопнула себя по лбу колодой карт. – Партийка-то еще не доиграна, слово скрытое не произнесено.
– Неужели… Буба? – Артура вдруг пробил озноб. – Так он же по-русски трех слов связать не может.
– Чтобы помереть честно, слов у него хватит, – отрезал Гамаюн. – Все бы так помирали, как этот болотник синий, так и жили бы вы иначе…
34ПОДЗЕМЕЛЬЯ СИРИН
Спускаясь следом за коротконогим крылатым созданием, Артур успел подумать о многом.
Мы дышим воздухом, рассуждал он, и не задумываемся, что он пахнет. Мы не в состоянии различать оттенки кромешной тьмы, а ведь она неоднородна…
В жерле пещеры их охватила густая, всепоглощающая тьма, она казалась бесконечной, и даже два зажженных и поднятых над головой факела не раздвигали ее границ. Тьма словно вскрыла череп, чтобы заполнить пространство внутри головы давящей, звенящей пустотой. Коваль провел во тьме лишь несколько минут, но ему уже до одури хотелось вернуться.
– Скоро придет адаптация, – утешал он себя. – Все органы чувств и сознание привыкнут к миру, противоположному дневному. К миру, который мне кажется чуждым жизни, но это не так. Этот мир просто близок тому, что было до жизни, и тому, что будет после нее… Я спускался уже в места, где тьма была абсолютной, но это не значит, что в ней нельзя видеть. Постепенно я привыкал везде… Например, человека всегда видно, особенно на фоне светлой стены, даже в полном мраке. Главное – чтобы глюки не начались…
Он незаметно вытащил зеркальце. Как ни странно, на сей раз джинн не скрывался.
– Ты мне скажешь, кто такие эти мутанты? – как можно тише спросил Артур.
– Хороший вопрос, – неизвестно чему обрадовался Хувайлид. – В библиотеке грозди имеются данные о серии генетических экспериментов, которые проводили ученые Летучего народа. Вполне вероятно, что так называемые «священные птицы» были созданы как ответ на первичные верования древних славян. Впоследствии контроль за экспериментальной колонией был утерян…
– Ты хочешь сказать, что они живут по десять тысяч лет? – не поверил Коваль.
– Да. Нет. Чрезвычайно сложная программа размножения и жизнедеятельности поддерживается извне, но источник указать сложно. Цикл размножения и передачи функций осуществляется раз в несколько столетий. Подтвердить или опровергнуть данные можно лишь опытным путем, исследуя образцы тканей…
Голос джинна прервался. Словно в ответ на его самые худшие предчувствия, Артур услышал отдаленное женское пение, позвякивание и переливы невидимого оркестра.
– Не отставай, милый, – Сирин продолжала периодически всхлипывать во мраке. – А то тут ям полно. Ухнешь – и готово, никто не сыщет…
Коваль так и не понял, это человек-птица подслушала беседу и каким-то образом экранировала коммуникатор или джинна отсекло природным экраном. Наступил момент, когда Артур кожей лица ощутил едва заметную тепловую волну, затем неуловимо изменился вдыхаемый воздух, он стал более свежим и… домашним. Артуру совсем не нравилось, что ему отказывают все привычные и удобные бойцовские навыки, приобретенные наверху. Навыки, за много лет отшлифованные до автоматизма. Сколько он ни старался, он не мог проникнуть ментальным внутренним зрением за границу тьмы. Он на