Поднявшись, я почувствовал, как комната поплыла вокруг меня. Голова кружилась, ноги подкашивались, но я знал, что должен закончить начатое. Я потащился в зал, где стояли криокапсулы. Все они уже были активированы, их обитатели погружены в глубокий сон. Только одна капсула оставалась открытой. На ней красовалась надпись: "Фрэнк Сайленс".
Я осмотрел помещение, и мои губы скривились в злобной усмешке. Здесь были люди, которые считали, что делают что-то важное. Они прятались в своих капсулах, спасаясь от мира, который они сами же и разрушили. Они думали, что проснутся в лучшем будущем, где всё будет иначе. Но я знал правду. Они были трусами. Трусами, которые бежали от реальности, вместо того чтобы остаться и сражаться.
— Да идите вы все на хрен, уроды гребаные, — пробормотал я себе под нос, чувствуя, как ярость и безысходность переполняют меня. — Вы думаете, что спасаетесь? Вы просто прячетесь. Прячетесь, пока другие умирают за вас. Вы ничего не стоите. Ни один из вас.
Я вытащил свою капсулу в распределительный колодец, закрыл за собой дверь и, используя монтировку, намертво заблокировал контрольную панель. Я больше не хотел видеть их лиц. Не хотел знать, что они будут спать спокойно, пока я буду один в этой тьме. Кинув свой ящик в отделение для вещей, я сорвал с себя одежду, запечатал её в вакуумный пакет, и лег в капсулу. Последним движением я установил дату пробуждения — не через 150 лет, как у остальных, а через 200.
— Хрена лысого вам всем, козлы, — прошептал я, закрывая глаза. Мой голос был полон ненависти, такой холодной и острой, что она, казалось, могла разрезать металл. — Я проснусь, когда вы все уже сдохнете. Когда ваше "лучшее будущее" превратится в пыль. И тогда я буду смеяться над вашими костями.
Крышка опустилась, и мир погрузился во тьму.
.
Я резко открыл глаза. Вокруг было темно, меня слегка потряхивало, но зрение постепенно адаптировалось. Оглядевшись, я понял, что сижу в хаммере, который мягко покачивается на неровностях песчаной дороги. Его корпус слегка вибрировал, отзываясь на каждый камень, каждый бугор пустоши. За рулём был Джон — его лицо освещалось слабым светом приборной панели. Он сосредоточенно вглядывался в бесконечную тьму перед собой, будто пытаясь разглядеть что-то за горизонтом событий.
На заднем сиденье спали Шая и Гуль. Их силуэты едва угадывались в свете далёких звёзд, проникающем сквозь грязные окна машины. Шая свернулась калачиком, её голова покоилась на плече Гуля, а тот, откинувшись на спинку сиденья, слегка похрапывал. Это было странное зрелище — эти двое, такие разные, теперь так близко друг к другу. Их дыхание сливалось с монотонным гулом двигателя, создавая почти успокаивающий фон.
Я огляделся, чувствуя, как воспоминания прошлого ещё держат меня в своих объятиях, но уже начинают медленно растворяться, словно песчинки, уносимые ветром. Они не исчезали полностью — нет, они просто оседали где-то глубоко внутри, оставляя после себя тихую боль. Боли я уже не боялся. Она стала частью меня, и я привык с ней жить.
"И всё же, ты редкостный мудак, папаша," — подумал я, поворачиваясь обратно к окну. Эти слова эхом отозвались в моей голове, но в них уже не было прежней злости. Только холодная уверенность. Тим Сайленс сделал свой выбор много лет назад. Он выбрал свои амбиции, свою науку, своё видение будущего. А я? Я выбрал свой путь. Путь, который привёл меня сюда, в эту машину, к этим людям, которые стали мне семьёй, пусть и временной.
За окном простирались бескрайние пустоши. Звёзды горели высоко в небе, их холодный свет заливал всё вокруг серебристым сиянием. Песок переливался, как море, готовое поглотить любого, кто осмелится ступить на него без подготовки. Но мы двигались вперёд.
Мы все были беглецами в этом мире. Каждый из нас нес свои раны, свои потери, своих демонов. Но сейчас, в этот момент, мы были вместе. И этого было достаточно.
Машина катилась вперёд, сквозь ночь, сквозь пустоши, сквозь время.
КОНЕЦ