А со своими чувствами он как-нибудь разберется.
В библиотеке были только ее величество и Гера.
— Я… мы с братом сможем остаться с… отцом наедине? — спросил он у императрицы.
— Я не знаю, — не очень уверенно произнесла она, — мое присутствие необходимо для того, чтобы запустить процесс. Неизвестно, нужно ли оно, чтобы его поддерживать.
Что ж, пусть так. Василь не собирался обсуждать государственные тайны или что-то очень личное. О чем он хотел поговорить? Признаться, он сам толком не знал. Спросить, почему, в отличие от брата, он не заслуживал внимания отца? Невероятно глупый вопрос. Это было очевидно, да и обиды на отца у него уже не было. У Геры совсем иная, недоступная обычному человеку жизнь и судьба.
Наконец дверь открылась.
…И перед ним предстал отец. Василь запомнил его именно таким. Порывистые движения, немного ехидное выражение лица. И взгляд. Это точно был взгляд отца, Василь ни с чем бы его не перепутал.
И даже одежда. Так отец был одет, когда они ездили в день рождения Геры фотографироваться в город. Отец с самого утра был весел и, как сейчас понимал Василь, уже немного отметил. Они встали у памятника, и отец подхватил их обоих на руки и начал крутить, прямо перед фотографом. Василю тогда сделалось очень стыдно — ведь он уже совсем взрослый! Он не позволит, чтобы его сфотографировали на руках отца!
И в результате на том фото у него получился серьезный, даже несколько сердитый вид. И именно эта фотография стоит сейчас на каминной полке.
— Ваше величество! — первым делом отец раскланялся перед императрицей. — Вы сегодня просто сияете, несмотря на то что вам пришлось пережить опасное и тяжелое приключение. Но я уверен, вы получили удовольствие.
— Я в полном восторге и сделала множество снимков! Мы обязательно обсудим наш поход, но чуть позже. Скажите, могу ли я выйти и оставить вас наедине с вашими… — императрица слегка запнулась, — сыновьями?
Василь отметил, что она тоже не совсем понимает, как относиться к стоящему перед ней. Для себя Василь решил четко — это отец. Если бы отец не хотел, чтобы его так воспринимали, то и не затеял бы эту мистификацию.
А отец с легкой полуулыбкой посмотрел на Василя и на Геру и снова повернулся к ее величеству.
— Думаю, можно попробовать. Процесс уже запущен, в прошлый раз, даже покинув библиотеку, Анонимус не сразу смог его остановить. Тем более что вы придумали восхитительное в своей простоте решение по поддержке нужного количества энергии фамильяра. Нужно будет только правильно рассчитать время, на которое хватает одной дозы.
— Да, этим мы тоже займемся. — Она встала и слегка наклонила голову.
— Тогда я вас оставлю на некоторое время.
И она вышла. А отец, улыбнувшись шире, повернулся к Василю:
— Ну здравствуй, сын. Я вижу, ты гораздо меньший скептик, чем твой младший брат.
— …Ты не видишь. Ты чувствуешь эмоции Василя через связь, — Гера скрестил на груди руки.
Отец рассмеялся:
— Конечно. Можно подумать, если бы у тебя вдруг появилась такая возможность, ты бы не стал ее использовать. Кстати, не хочешь сам проверить, насколько много во мне настоящего Аркадия? На собственном опыте? Я ведь могу тебя научить. Попробуешь, когда станешь делать своего мальчика фамильяром.
— Я подумаю. — Гера относился к происходящему слишком настороженно и серьезно. Впрочем, может быть, его беспокоило состояние Анонимуса. Сам же Василь внезапно понял, что от нервозности не осталось и следа. И что он совершенно искренне наслаждается диалогом отца и брата. Ведь Гера именно так бы и спорил с отцом, если бы тот дожил до нынешнего дня.
Отец же снова повернулся к Василю:
— Ты хотел меня о чем-то спросить? Тогда тебе лучше поторопиться. У меня сегодня еще очень много важных дел.
Василь вдруг ощутил легкий привкус горечи на языке. Даже сейчас у отца совершенно не было на него времени.
— Нет… не совсем. Просто поговорить… немного… — пробормотал он. Может, действительно не стоит тратить время на свои глупые переживания? В конце концов, каждая минута разговора забирает кучу сил у Анонимуса.
Отец посмотрел на него, слегка нахмурившись. Потом достал из внутреннего кармана плоскую коробочку, похожую на маленький портсигар. Вытряхнул оттуда капсулу и закинул в рот. Василь знал, что это. В капсулах была смешана кровь всех членов семьи. Их каким-то особым образом зачаровала Любава, и эти капсулы должны давать дополнительные силы и выносливость фамильяру.
Отец подошел и присел на край стола, оказавшись с ним лицом к лицу. И проговорил тихо:
— Я знаю, ты хочешь, чтобы я извинился. За то, что своей работе уделял гораздо больше времени, чем тебе. Больше, чем всей своей семье.
— Не всей… — вырвалось у Василя, — на Геру ты находил время. И я не в обиде. И не прошу извинений, но…
— Но хочешь их услышать, — отец улыбнулся. — Ты прав, я уделял твоему брату намного больше внимания, но лишь потому, что я понятия не имел, что мне делать с тобой. То, чему я мог тебя научить, тебе не подходило и только пугало. А я даже не знал, во что играют обычные мальчишки. Не думай, что Геру я любил больше. Просто… мне было с ним проще, понимаешь? Я не чувствовал неловкости, не боялся поступить неправильно. Но это меня не оправдывает, конечно. Поэтому я прошу у тебя прощения.
— Ты говоришь так, потому что я хочу это услышать. Верно? — спросил Василь. Ему стало отчего-то очень грустно. Нет, обиды у него действительно не было, точнее, была, но не на отца, а на то, что все так несправедливо, до боли неправильно сложилось. Всю жизнь он считал, что жизнь отца унесла война, в конце концов, детей, чьи родители не вернулись домой с фронта, было очень много. И смирился с этим. Может быть, потому, что считал: виновные в гибели его семьи понесли наказание. Теперь же, узнав, что убийца отца и матери спокойно умер в своей постели, окруженный уважением и почетом, он понял, что боль потери так и не прошла до конца, лишь утихла на время. И это он и хотел бы сказать отцу. Что любит его. Что где-то в глубине его души восьмилетний мальчишка все так же плачет по ночам и страшно скучает.
Отец не сводил с него взгляда. Потом негромко ответил:
— Конечно. Но я могу повторить все это, глядя в глаза Гере. И он подтвердит, что ни слова лжи здесь нет.
— Это зависит от того, чьи это эмоции, — усмехнулся Гера.
— Какая разница, чьи эмоции, память в любом случае моя, — парировал отец, — и там есть все: и любовь к Василю, и к тебе, и сожаления о том, чего мне так и не удалось сделать. — Он повернулся к Гере и посмотрел на него чуть насмешливо: — Не веришь? А между тем у меня было очень много времени для раздумий, пока я ждал Анонимуса. И если сохранить свои труды я ему поручить мог, то стать вам отцом — нет. Поэтому сам подумай, о чем я больше всего сожалел.
Василь почувствовал, как у него начало нестерпимо жечь глаза.
— Гера, — попросил он, хрипло из-за комка, застрявшего в горле, — не нужно… я верю. И ты тоже веришь, я знаю. У тебя просто характер… ужасный. Отец, у меня есть один вопрос.
— М-м? — тот обернулся.
— Наши с Герой имена. Почему они такие… странные? Нет, я понимаю, что ты — Аркадий Филиппович, это тоже греческое имя, но все же… Ладно еще Гермес, тут хоть какая-то логика прослеживается. Но Вазилис… Нет, мне нравится мое имя, в конце концов, я к нему привык, но все-таки почему?
— Да, — добавил Гера, — а еще заодно скажи, зачем ты сделал в нем ошибку, когда использовал его в качестве пароля.
Отец некоторое время переводил взгляд с Василя на брата и обратно, а потом тихонько хмыкнул в кулак:
— Кхм… дело в том, что ошибку допустил не я. И имя, Василь, у тебя должно было быть самое обычное.
— А кто допустил ошибку?
— Ясновидящая. Видишь ли, когда твоя мама забеременела тобой и Анонимус определил, что силы у будущего ребенка нет, мы отправились к ясновидящей. И она заверила нас, что мы ждем дочку. Я был счастлив. Для девочки родиться с колдовской силой радости мало, я насмотрелся на свою мать и их отношения с отцом. Поэтому, прости, сын, но целых восемь месяцев после этого я ждал любимую дочь Василису. О том, что без силы родится мальчик… я и помыслить не мог. Но эта недоучка ошиблась…
— Что? — в один голос воскликнули Василь и Гера. — Серьезно? Василиса?
— Значит, ты решил ничего не менять и оставить меня Василисой? — добавил Василь.
— Ну… не совсем так. В то время я как раз достиг большого прогресса в работе над коридором в Пустошь. И уже вписал ваши имена в узор.
— Имена, значит, — усмехнулся Василь, — своей дочери Василисы и любимого сына Гермеса, который обязательно родится, и обязательно колдуном, так?
— Ты прав. Я в этом не сомневался. В нашем роду дети без силы почти не рождались. Поэтому, как ты понимаешь, выбора у меня не было, имена-то уже были вписаны.
— Отлично, — вмешался Гера, — то есть тебе даже в голову не пришло назвать Гермесом родившего первенца и ждать дочь?
— Ну спасибо, — пробурчал Василь, — сам ходи Гермесом!
— А чем тебе не нравится это имя? Ты даже машину им назвал!
И они оба повернулись к отцу и посмотрели вопросительно. Тот встал и поднял руки ладонями вверх:
— Гермес — это имя колдуна. Мальчик без силы не мог стать Гермесом. Но все же хорошо получилось, правда? Имена редкие, запоминающиеся.
Он снова слегка нахмурился и сунул руку в карман, доставая «портсигар». Гера шагнул вперед и крепко взял его за руку:
— Можешь и от меня подпитываться. Я отлично выспался и прекрасно себя чувствую.
Отец кивнул и проглотил капсулу.
Василь встал:
— Мне, пожалуй, надо идти, а вам начинать. — Он быстро подошел и неловко обнял отца: — Я… наверное, вот это и хотел сделать. До встречи.
Он отстранился, улыбнулся неуверенно и вышел за дверь. И, поспешно спустившись вниз, прислонился к стене возле окна. Он чувствовал, что из глаз текут слезы, но все равно не мог перестать улыбаться.
Потом он повернулся к окну и так стоял еще некоторое время, ни о чем толком не думая. Внезапно зазвонил телефон. Василь сначала не