— Господа, я сделаю все, что в моих силах. Но я должен заметить тем не менее, что эта задача сложнее и рискованнее предыдущей. Как говорят у нас, на 12-м уровне, кувшин, который часто ходит к источнику, чаще разбивается. Паалуане усилили охрану…
Вожди прервали меня.
— Ура Эдиму!!! Эдим будет нашим доверенным посланцем! С такими когтями он перелезет через ограждения, как белка! Ты слишком скромен, честный Эдим, мы не примем никаких отказов!
Совет был единодушен. Я бросил взгляд на принца Хваеднира, надеясь, что он обуздает их, — последнее время этот парень выказывал все больше признаков независимости. Но он сказал:
— Вы правы, друзья. Эдим подпишет в городе контракт у синдиков и принесет его сюда. Пока он этого не сделает, мы останемся здесь. Я сказал.
Поскольку выбора у меня не было, я согласился выполнить это поручение, хотя и с большой неохотой. Были принесены письменные принадлежности. Ученый Шнери в двух экземплярах — на новарианском и на швенрском — составил контракт, заключающийся между армией хрунтингов и Синдикатом Ира.
Условия были те же, что мы обсуждали в Швенре: одна марка в день на человека. Мы со Шнери расписались. Хваеднир поставил свой значок, чему мы со Шнери были свидетелями.
К тому времени, как взошла луна, я достиг паалуанского лагеря. Земляные укрепления, над которыми работали осаждающие, не были серьезным препятствием, так как не были еще закончены. Я передвигался на четвереньках среди разрытой земли, недокопанных канав и наполовину возведенных валов.
Как и прежде, окрасившись в черный цвет, я снова вполз в расположение кольцевого лагеря паалуан. Я наблюдал, слушал, следил за часовыми, а главное — за их проклятыми драконами. Возможно, нескромно так говорить о себе, но я двигался тише тени.
На пол пути между внешней и внутренней стенами я обогнул бревенчатое возвышение и тут ощутил приближение часового. Я застыл, прижавшись к бревнам. Часовой вышел из-за угла с ящерицей, ковылявшей рядом на поводке. Он прошел мимо, не заметив меня.
Но ящерица учуяла мое присутствие. Рептилия остановилась и высунула язык. Чувствуя, как натянулся поводок, остановился и паалуанин. Он обернулся, чтобы выяснить, в чем дело. Часовой сделал шаг назад и его рука коснулась моей чешуи.
Человек отдернул руку, уставился в темноту и с криком отскочил от меня. Его крик подхватили другие, и я бросился бежать, перепрыгивая через препятствия и направляясь к внутренней стене. Огибая одно из укреплений, я слишком резко срезал угол, зацепился за веревку и растянулся на земле.
Почти в тоже мгновение я поднялся, но тут появился человек с фонарем. Я помчался было дальше, но тут что-то просвистело в воздухе и обвилось вокруг моих ног, снова заставив меня упасть. То был своеобразный аркан: веревка с каменным шаром на конце.
Прежде, чем мне удалось встать на ноги, рядом со мной оказалась чуть ли не половина паалуанской армии. Двух-трех мне удалось убрать, но остальные накинулись на меня, как рой тех насекомых которых на Первом уровне называют осами. Я лягнул одного, но это не помешало им связать меня по рукам и ногам веревкой, которой хватило бы и для целого мамонта.
Они даже связали мне челюсти, так что я не мог их открыть. Потом меня подтащили к ограждению и уложили на землю.
Несколько каннибалов стояли вокруг с копьями наготове — на тот случай, если мне каким-то образом удастся освободиться от пут.
Так я провел несколько отвратительных, мучительных часов. На рассвете меня снова подняли, подтащили к самой большой палатке и затащили внутрь. Я предстал перед очами их главнокомандующего.
То была моя первая возможность увидеть паалуан вблизи и при хорошем освещении. Они были высокими, в массе своей худыми, хотя попадались и толстяки. Кожа у них была черной или, по крайней мере, темно-коричневой. Их головы были покрыты курчавыми волосами, тоже черного или коричневого цвета. Кроме того, они носили бороды.
В отличии от новариан и швернов, они не имели табу на наготу. Кроме тех, кто носил кожаные доспехи и перья на голове, что свидетельствовало о высоком офицерском ранге, все были абсолютно голы. Их темная кожа была покрыта татуировкой с преобладанием красного и белого цветов. Совершенно не скрывая свои половые органы, в отличие от большинства других обитателей Первого уровня, они разрисовывали их по контрасту в другие цвета.
У них были низкие лбы и сильно развитые надбровные дуги с густыми черными бровями, так что казалось, что их черные глаза сверкают из маленьких пещерок. Носы у них были удивительно широкими и плотными, без переносиц, а рты очень большими.
В центре палатки в окружении своих подчиненных сидел главный герой всей этой картины. У него была блестящая черная кожа и начинающая седеть борода. На шее вождя висели золотые цепи, а под самой бородой красовалась золотая пластина-медальон, возможно — знак его отличия.
Среди его приспешников был один, выглядевший, как новарианин. Он носил новарианский костюм, но поверх него — паалуанские доспехи.
Все эти люди говорили на незнакомом мне языке. При виде меня они сразу умолкли. Наконец новарианин сказал:
— Кто ты, существо? Можешь ли ты говорить?
Поскольку челюсти мои все еще были стянуты веревкой, я смог только замычать. Люди заметили мои сложности и со смехом сняли веревку.
— Благодарю вас, — сказал я.
— О, — произнес новарианин, — ты говоришь по новариански?
— Да, сэр. К кому я имею удовольствие обращаться?
— К Марандосу из Ксилара, главному инженер-офицеру Его Величества генерала Улола, командующего этой продовольственной экспедицией.
— Сэр, — сказал я, — разве занятие подобного поста не является необычным для новарианина?
— Является, и очень, — ответил Марандос. — Но я теперь — почетный паалуанин, я изменил свое подданство. Видите ли, нужно пожить среди паалуан, чтобы по достоинству оценить их душевные качества. Они — настоящие джентльмены.
— А джентльмен на возвышении, насколько я понял, генерал Улола?
— Да.
— Тогда прошу вас засвидетельствовать ему мое уважение, поскольку сам я не говорю на его языке.
Марандос перевел, и паалуанин разразился смехом.
— Их забавляет, что их пленник, да еще и не человек, лежащий связанным, способен на подобную учтивость.
— Таким манерам я был обучен на моем родном уровне, — ответил я. — А теперь, не будете ли вы добры рассказать мне…
— Послушай-ка, существо, — прервал меня Марандос, — это мы будем спрашивать, а не ты. Прежде всего, кто ты такой?
Я объяснил. Генерал заговорил, и Марандос перевел мне:
— Он желает знать, не тот ли ты тип, что прошел через наш лагерь в ту сторону шесть-семь недель назад?
— Полагаю, что это я. О другом обитателе 12-го уровня в этих местах мне слышать не приходилось.
— Генерал так и думал, он оказался куда более прав, чем часовые, ссылавшиеся на галлюцинацию. Ну, а с какой целью ты пытался вернуться в осажденный Ир?
— Прошу прощения, сэр, но я не думаю, что с моей стороны было бы честно отвечать на этот вопрос.
— У нас есть способы заставить пленного заговорить, — сообщил Марандос.
Как раз в эту минуту вошел офицер и протянул генералу два экземпляра контракта, заключенного между Иром и хрунтингами, которые были у меня с собой. После внимательного изучения, Улола передал документы Марандосу. Перебежчик развернул один из них и начал читать вслух, переводя содержание на паалуанский.
Когда он закончил, все громко и взволнованно заговорили. Потом Марандос сказал:
— Поскольку этот документ сообщил нам все, что мы хотели от тебя узнать, мы не станем больше тебя спрашивать. Остается только решить, что с тобой делать.
Он поговорил с генералом и вновь обратился ко мне:
— Решено тебя казнить, ибо так мы поступаем со всеми схваченными новарианами. Генерал говорит, что есть тебя вряд ли можно, так что ты послужишь пищей для наших драконов.
— Господа, — сказал я, — вы поставили меня в такое положение, что я всецело в вашей власти. Но если мне будет позволено заметить, подобный поступок кажется мне чересчур жестоким — ведь я только выполнял приказ моей хозяйки.
Марандос перевел мои слова, и генерал ответил:
— Демон, мы не имеем ничего против тебя, как такового. Но ты работал на новариан и должен разделить их участь. Ты совершил нравственное преступление, которое должно быть наказано немедленной смертью.
— Как так, генерал?
— Новариане, так же как и другие народы этого континента, неисправимо испорчены и поэтому должны быть уничтожены.
— В чем же состоит их испорченность, сэр?
— В том, что они воюют друг с другом. Мы наблюдали за ними и знаем, что они неисправимы в этой своей привычке.
— Но, генерал, ведь вы тоже постоянно с ними воюете, не так ли? Какое же право имеете вы судить их?
— О, мы не воюем, мы совершаем вылазки за провизией. Мы собираем урожай… человеческий урожай… и мы делаем это с простой, нормальной и всем понятной целью — дать пищу нашим людям. Поскольку каждое создание должно есть, это естественная, а тем самым и оправданная с моральной точки зрения процедура. Но убивать людей без причины — безнравственно и аморально. Так что тот, кто занимается этим, не заслуживает пощады.
— Но, генерал, мне говорили, что народ этого континента, начиная войну, всегда заявляет, что у него тоже есть веские причины.
— Какие причины? Чтобы какой-нибудь авантюрист-политик мог распространить свое влияние еще на какое-то количество людей или умножить свое богатство? Или чтобы обратить этих людей в свою веру, или чтобы убить их, дабы на освободившейся территории мог жить другой народ?
— А как насчет тех, кто занимается защитой от нападения? Мы, демоны, на нашем уровне не признаем войн, но признаем право на самозащиту.
— Это лишь предлог. Две нации кидаются в войну, и каждая считает нападающей другую, себя же провозглашает лишь защищающейся. Все это в высшей степени абсурдно, и даже самый компетентный суд не смог бы решить, чья тут вина. Кроме того, если даже одна из этих бледнолицых наций защищается сейчас, можно с уверенностью сказать, что, отбившись, она сама поспешит напасть на кого-нибудь.