— Ты приглашен в Пекин для участия в соревнованиях. Чтобы соревноваться со всеми легкоатлетами мира.
Но прежде чем Янг успевает прочитать послание, дядя, вновь наполнив стакан, уже снова чокается с ним.
— Они будут транслироваться по всему миру. Пей, Янг. Ганбай!
Янг подносит стаканчик к губам и, помедлив, спрашивает:
— В каких соревнованиях?
— В самых больших. Бег на самую длинную дистанцию...
И тут Янг понимает, что речь идет о марафоне, и залпом опрокидывает стаканчик с мао-таи, ощущая, как рисовая водка просачивается в желудок. Неужто марафон? Да он даже половину этой дистанции никогда не пробегал. Янг не может понять, за что его выбрали.
— Мы все так тобой гордимся, — говорит мама.
— По всему миру! — повторяет дядя. — Тебя увидят миллионы людей! Миллионы!
— Твой отец тоже гордился бы тобой, — добавляет мама.
И тут до Янга доходит. Местный председатель спортивного комитета был старым приятелем и коллегой отца и, хоть не отличался особой смелостью, был человеком честным и добродушным. Наверняка он и порекомендовал Янга. Широкий жест с целью искупления прошлых грехов.
— Он бы так тобой гордился, сынок, что взял бы свою скрипку и пошел играть на площадь.
Янг ничего не отвечает, но ему почему-то кажется, что никакими марафонами и всемирными трансляциями искупить эти грехи невозможно.
Когда мудрец услышит о пути.
Ему он отдается безвозвратно;
Середняку дороги не найти,
И мечется туда он и обратно;
Что ж до отсталого — то он самовлюблен,
И над путем смеется только он.
Но дураки на то они и есть,
Чтоб делать истине тем смехом честь.
Американские журналисты, развалясь на глубоких диванах панамериканского пресс-центра международного аэропорта Сан-Франциско, потягивают бесплатные напитки.
VIP-салон расположен над залом ожидания для менее важных пассажиров. Для того, чтобы в него попасть, надо не только знать о его местонахождении, но еще и обладать необходимыми документами, подтверждающими значимость и престиж владельца. И поскольку журналисты, как правило, ими не обладают, они просачиваются внутрь в сопровождении более высокопоставленных персон. Одного соседства с ними хватает, чтобы миновать охранника и дорваться до бесплатного спиртного.
— Ну и как вы собираетесь оживить это тоскливое мероприятие? — интересуется один из присутствующих. — Чтобы оно не превратилось в очередной никому не нужный пробег? Я хочу понять — где изюминка?
Он занимает какой-то высокий пост среди владельцев журнала, оплачивавших эту поездку в Китай, поэтому все отдают ему должное, понимая, что он имеет право на некоторую настойчивость.
— Я собираюсь сделать ставку на то, что спорт способствует ослаблению международной напряженности, — отвечает большой бородатый мужик, занимающий должность главного редактора того же журнала и являющийся инициатором всего предприятия. —Только вспомните — не Никсон и не Киссинджер прорвали этот бамбуковый занавес, а целлулоидный шарик для настольного тенниса. А это международное соревнование станет первым в Китае со времен Второй мировой войны. Лично для меня это многое значит.
Хотя он по-прежнему не понимает, где в этой значимости можно найти изюминку.
Второй журналист — лысый, безбородый и еще крупнее, чем первый, напряженно морщит лоб с видом Марлона Брандо.
— Позвольте мне подумать, — просит он и поворачивается к третьему — голубоглазому гиганту с огромной фотокамерой на брюхе. — А как ты, Брайан? Что ты собираешься снимать?
— Я ничего не могу снимать, пока журналист не объяснит мне, что он собирается писать, — обходит вопрос третий.
И все снова устремляют взоры на второго, чей наморщенный лоб свидетельствует, что он вот-вот разродится ответом.
— Одно из главных свойств бамбукового занавеса — то, что он исключительно плотен, — начинает журналист. — Единственное, что через него просачивалось, — это политика. В течение многих лет мы ничего не знали ни о разногласиях, ни о спорах, ни о человеческой личности.
— До сегодняшнего дня, — подхватывает с радостным видом редактор, испытывая гордость за то, что его сотрудник сумел вывернуться из трудного положения.
— Верно. А теперь они спонсируют этот грандиозный марафон, в котором примут участие сильнейшие бегуны мира, хотя лучший китайский марафонец и в подметки не годится какому-нибудь середняку-иностранцу. Это может быть той дырой, через которую что-нибудь да выудишь.
— Понял! — восклицает начальник. — Как подледный лов в Миннесоте, когда надо поймать рыбу, пока не замерзла лунка. — И он поднимает бокал с мартини. — Ну что ж, рыбаки, за успешную поездку! И привезите нам рыбку покрупнее...
«Вниманию членов пресс-клуба, — разражается мурлыканьем динамик над стойкой бара, — Начинается посадка на чартерный рейс на Пекин. Приятного полета».
Каждый шаг добродетельного человека
Соответствует пути и только пути.
Путь как объект туманен и расплывчат,
Путь как образ темен и невнятен.
Но он обладает сутью и смыслом,
Плотью и духом — несмотря ни на что.
Испокон веков он зовется этим словом,
И только он служит испытанием для владык,
Ибо если бы не было пути,
Как смог бы я оценить их власть?
Высокий и прекрасноликий Магапиус Дасонг ранним утром (точное время — 2.20.46) сидит на плетеном чемодане у обочины дороги на окраине одной из танзанийских деревень. Он ждет автобуса, который довезет его до автовокзала в Дар-Эс-Саламе, где он должен встретиться со своим тренером, чтобы отправиться в аэропорт. Местный экспресс опаздывает уже почти на сорок минут, и Магапиус готов к тому, что ему придется прождать столько же. Тогда два его тренера и три преподавателя отправятся в Китай без своего ученика.
Как это свойственно Танзании в последние годы, — думает он, — на соревнования отправляются все кто угодно, кроме спортсменов. Какая бессмыслица! Какой бюрократизм! Бедная колеблющаяся и шатающаяся Танзания, перенасыщенная чиновниками. Даже самые ярые приверженцы президента Ньереры уже начинали признавать, что основные конфликты в стране не связаны с увеличением цен на нефть, недавними засухами и наводнениями. Цены на нефть поднимались во всех странах, и повсюду бывают засухи и наводнения. Повальные социалистические реформы за десять лет увеличили продолжительность жизни на 20%, но то за это же время на 30% возросло количество социальных проблем. Краж стало больше, а красть стало нечего. Количество социальных программ увеличилось, но ни одна из них не выполнялась.
Но больше всего Магапиуса раздражало полное отсутствие обязательности. Когда-то его соплеменники гордились своей точностью. Если охотник выходил поймать птицу, то он умел бросить сеть как раз в тот момент, когда она пролетала мимо. Нельзя было опоздать на эту встречу и нарушить договоренность, существующую между охотником и птицей. Таковы были правила этикета. К чему жить дольше, если это исконное уважение ко времени становится такой же редкостью, как древние танцы?
Магапиус даже не знал, чего хотел больше — принять участие в марафоне или посетить революционную Китайскую Народную Республику. Только там, в этом величайшем оплоте экспериментальной мысли, можно найти подтверждение тому, что воплощение мечты реально. Всем известно, что Россия выдохлась и в ней больше нет кунды, пользуясь термином банту, или бараки, как это называют арабы. А переполненные неврастениками лодки, отбывавшие с Кубы и Гаити к капиталистическим берегам Флориды, не делали чести коллективизации Кастро. Но Китай... Китай пережил как безумие Мао, так и воинственность Брежнева. Великий Китай. Если и ему не удастся добиться воплощения своей мечты, то, скорее всего, она вообще недостижима.
До него доносится звук мотора, и он принимается махать, видя приближающийся свет фар. Но это не автобус. Это нагруженный сизалем грузовик, водитель которого видел автобус на расстоянии нескольких миль от этого места. Он говорит, что автобус застрял в канаве, пытаясь развернуться и заехать за почтой, о которой опять забыли.
Один из трех сопровождающих грузовик водителей закидывает багаж Магапиуса наверх и приглашает его присоединиться, указывая на кабину. Однако места там нет. Национальная борьба с безудержной безработицей привела к тому, что теперь в каждой машине ездит по три водителя вне зависимости от того, могут они ее водить или нет.
Магапиус благодарит их и залезает на кипу сизаля. Как это по-танзанийски: в чистой кабине — трое в грязных рабочих передниках, а на вершине горы из развевающихся белых волокон — человек в единственном на всех мужчин в семье черном костюме...
Янг учит математику на захламленной кухне своего дядюшки. До отъезда в Пекин остается неделя, и его учителя решили, что ему лучше побыть дома и позаниматься самостоятельно. Из соседнего помещение доносится жужжание мотоциклетного двигателя, используемого дядей для сверления зубов. Это поистине гениальное изобретение. Заднее колесо, закрепленное на стойке, свободно вращается на деревянной катушке, в свою очередь приводя в движение сверло. Темп вращения может регулироваться переключателем скоростей, а жужжание маленького двухцилиндрового двигателя заглушает стоны пациентов, оказавшихся нечувствительными к щетине анестезирующих иголок, воткнутых в их руки и шею.
Янг сидит у окна. Если бы солнце не закрывали облака, оно освещало бы его обнаженные плечи и Широкоскулое лицо. Но уже несколько недель стоит пасмурная погода, установившаяся еще до наводнения.
С улицы, напевая себе под нос, входит его сестра с целым подносом зеленых листьев, которые она опускает в котелок с холодной водой. Янг вспоминает стихотворение, разосланное во все начальные школы, которое она читала в прошлом году на празднике Национальной независимости. Оно было посвящено значению ранней диагностики и лечения рака желудка, который, согласно статистике, уносит в Китае наибольшее количество жизней. После этого его сестра перестала ходить в школу, заявив, что хочет вступить в Армию народного освобождения. Теперь она моет капустные листь