Кьел Эриксталь разрывает ленточку: 2 часа 15 минут 20 секунд. Результат не слишком выдающийся, но, учитывая местность, воздух и прочие сложности, вполне приемлемый. Сразу за ним финиширует норвежец Симонсен (2.15.51). Третий — Йонг Хьон Ли из Корейской Демократической Республики (2.15.52). За Ли следует его соотечественник Го Чу Сен, Чак Хаттерсли пятый — единственный из американцев, получивший вазу. Хромоногий американец с танзанийцем делят десятое место и на финише обнимаются.
Выйдя на последний круг на площади, Янг, к восторгу болельщиков, начинает обходить одного бегуна за другим. Наконец у людей появляется повод покричать. Японский звукорежиссер подзуживает их криками «Ци оу! Ци оу!», вынуждая полицейских обеспокоено собираться в группы. Все должны молчать. Но когда Янг прямо перед ними обходит двух итальянцев и двух японцев, тут уж и они разражаются воплями: Ци! Оу! Ци! Оу! Ци! Оу!
Янг оказывается не первым финишировавшим китайцем. Со временем 2.26.03 его опережает Пенг Хьяженг. Однако если Пенг пересекает линию финиша с зеленым лицом и едва переводя дыхание, Янг пробегает последний участок как спринтер — руки работают, цыганские глаза блестят. И толпа, хлынув вперед, поднимает его на руки.
Героями в Пекине не всегда становятся те, кто первым приходит к финишу.
А в это время на контрольном пункте 35 километров три официальных представителя выбегают на дорогу с большими желтыми флагами, чтобы остановить Блинга. Однако тот не обращает на них никакого внимания. «С дороги, желтые свиньи!» — и ускоряет шаг. Представители бросаются за ним вдогонку к вящему удовольствию зрителей, начинающих приветствовать его решительность. Воистину ци оу! Блинг продолжает бежать, понося отстающих представителей: «Вам никогда не взять живым Би Винг Лу!»
К его счастью, через квартал они прекращают погоню, и Блинг благополучно добирается до финиша, после чего приносит извинения, что почти на час задержал движение транспорта, и клянется, что сам не понимает, как это у него получилось.
— Наверное, это красный флаг произвел на меня такое действие.
На следующий день бегуны отдыхали, а журналистам предстояла еще одна обязательная экскурсия. На этот раз в сельскую местность, чтобы увидеть, как было указано, еще более древние достопримечательности.
Автобус останавливается на дороге, ведущей к усыпальнице Минь, и фотографу позволяют выйти и сделать снимки. Журналист тоже выходит, чтобы приглушить внутреннее брожение, вызванное Желтым Нашествием. Он переходит через дорогу и углубляется в грушевый сад, чтобы проконсультироваться со своей прямой кишкой.
Усевшись на корточки в колышущейся траве между опавшими грушами, он принимается размышлять о своей статье. Их группа раздобыла массу информации и отсняла кучу фотографий, но история из этого не складывалась. В том-то и была сложность с этой Новой политикой Поднятого бамбукового занавеса — сведений куча, а зацепиться не за что. Он уговаривает себя, что все это нужно нанизать на добрый старый сюжет о ловцах жемчуга или ждать вдохновения. И тут его взгляд падает на собранные им листья — Пресвятая дева! — вокруг него море дикой марихуаны, широкое и волнующееся!
Он возвращается к автобусу, лучась от возбуждения. Он еле может дождаться, когда закончится это путешествие по гулким усыпальницам и промозглым храмам, чтобы вернуться в свой номер. Трава жжет ему карман, как деньги, которые нужно истратить. В Пекине нет магазинов для наркоманов, зато, как напоминание об эпохе Опиумной войны, здесь продается масса трубок.
В гостинице он крошит стебли, набивает ими глиняную трубку и раскуривает ее, с блаженством выдыхая облако дыма. И к тому моменту, когда в его дверь стучат коллеги, чтобы сообщить, что их ждет автобус, отправляющийся на заключительную церемонию в гостиницу «Пекин», в его голове уже окончательно формируется и созревает сюжет, которому остается только вылупиться.
Естественно, и коллеги, и Блинг встречают его в штыки.
— Ты рехнулся. Еще хуже — ты накурился. Ты о чем думаешь? Ты что, собираешься вывезти его в бочке, как сувенир?
— Нет, я не шучу. Вы только представьте себе, какой это вызовет общественный резонанс. Какие будут заголовки: Обувная компания похищает из Красного Китая спортсмена-перебежчика. Нет, вы только вдумайтесь. Пара лет тренировок в Орегоне с хорошим тренером, и он станет победителем Бостонского марафона! Да на этом можно будет продать триллион их чертовых кроссовок! Я видел статистику. Тридцать пять километров он прошел за 2.06, а финишировал с результатом 2.29. Это значит, что последний участок дистанции он проходил со скоростью 4.53 в милю — это же мировой рекорд! Говорю вам, этот пацан настоящее сокровище, бриллиант, который останется не ограненным без хорошего тренера. Подумайте! Это же в интересах парня.
Редактор, которого особенно привлекает мысль о продаже триллиона кроссовок и новом восточном рынке, кивает. Но у фотографа остаются возражения.
— Даже если он согласится, как мы его вывезем? Ты же видел всех этих бюрократов в аэропорту. Где мы возьмем ему паспорт?
— У Блинга.
— Минуточку!
— Если ему обмотать шею шарфом: «Мальчуган потерял голос после этого пробега, товарищ, — ларингит» — и с паспортом Блинга, это вполне возможно.
— Нет, минуточку, черт побери! А кто это сказал, что Блинг даст вам свой паспорт?
— А редакция заплатит Блингу хорошенькую сумму за молчание, чтобы он надел на себя голубенький костюмчик с капюшоном и сел на самолет в Цюйфу или куда там.
— Сколько? — интересуется Блинг.
— Я думаю, тысяча американских долларов сможет покрыть расходы.
Теперь редактор вынужден ждать целую минуту. Однако Блинг не спешит — «А как насчет еще пятисот долларов на обратную дорогу?». Фотограф уже прикидывает расположение фотографий на странице «Иллюстрированного спорта»: парень выходит из самолета в Юджине, встречается с тренером в Хеварде, пожимает руки у Капитолия на фоне золотого первопроходца...
— Давай-ка посмотрим на твою фотографию в паспорте, Блинг.
— Не менее трех тысяч китайских юаней. Это — разумный компромисс. Не намного больше тысячи американских долларов.
— Китайский Шейлок!
— А как мы это осуществим? Его надо похитить у тренеров...
— Мы пригласим его на завтрашнюю экскурсию по Великой стене! — предлагает фотограф, мысленно добавляя к своему фотомонтажу еще одну картинку. — Что скажете, мистер Редактор?
— Для начала: Блинг на него ни капли не похож, — замечает редактор. — Глаза разные. Носы. Дай мне взглянуть на свою фотографию, Блинг, потому что пока мне кажется, что даже если мы загримируем пацана, таможеннику хватит одного взгляда, чтобы...
Он умолкает, глядя в раскрытый паспорт.
— Боже милостивый, Блинг, как тебе удалось добиться разрешения сниматься в этих идиотских очках?
— Они лечебные, — поясняет Блинг.
Едва заметив Янга в банкетном зале, все тут же направляются к его столу и снова поздравляют, с таинственным видом пожимая руку. Блинг переводит, что они приглашают его поехать вместе с ними на Великую стену. Юноша моргает, краснеет и поворачивается к тренеру в ожидании совета. Тренер объясняет, что это невозможно, так как все китайские бегуны идут завтра на выставку достижений сельского хозяйства. И благодарит за любезность.
По дороге к своему столику Блинг с журналистом выдумывают еще целый ряд возможностей для личной беседы с Янгом — Блинг следует за ним в туалет... Блинг зовет его к телефону, стоящему в вестибюле... И тут на помощь к ним приходит мастер неожиданности мистер Муд.
— Тренеры рассказали мне, что вы пригласили мальчика из провинции, — замечает он, останавливаясь у их столика. На этот раз он облачен в свободную спортивную куртку без галстука. — Я обсудил ваше приглашение с мистером Венлао и мистером Квисаном, и все мы считаем, что это будет очень полезно для обеих наших стран. К тому же говорят, что наш маленький Янг никогда не видел Великой стены. Китай должен предоставить своему юному герою право увидеть ее, не так ли?
Все кивают. А Муд интересуется, как продвигается наш репортаж. Все лучше и лучше, — сообщает ему журналист. Муд произносит что-то еще и отчаливает:
— Простите, это не тот танзаниец, который зацепил американца? Я должен его поздравить. Что касается нашего мальчугана, я обо всем договорюсь. Спокойной ночи.
— Вот черт! — бормочет редактор, когда Муд отходит. — Черт! Черт!
На следующий день Муд продолжает пребывать в жизнерадостном расположении духа, и одет он еще менее официозно — джинсы и спортивная куртка. Он соглашается останавливать автобус повсюду, где его просят. Он смеется над едкими замечаниями Блинга и лучится счастьем. Он чувствует, что прекрасно справился с порученным ему делом — никаких неприятных происшествий, к тому же ему удалось многое узнать об американцах. Как говорится, он начал осваиваться. Так что, когда после прогулки по Великой стене Блинг спрашивает, что тот скажет, если они с мистером Янгом немножко пробегутся, поразомнутся перед долгой обратной дорогой, Муд с самой благожелательной улыбкой отвечает фразой, которую, видимо, приберегал как раз для такого случая:
— Конечно, ребята. Делайте что хотите.
И Блинг со смехом скрывается с Янгом за поворотом.
Журналисты играют со школьниками, а мистер Муд курит с водителем. Повсюду кишат туристы. А Великая стена, как надменный каменный дракон, превышающий своими размерами песчаных червей Дюны, а тяжестью Великую пирамиду Гизы, извиваясь, уходит вдаль.
И все-таки ей недостает величественности. Будучи одним из чудес света, она не столько вдохновляет, сколько подавляет. Невозможно избавиться от ощущения, что надо было страдать всепоглощающей паранойей, чтобы в течение тридцати веков тащить эту каменную змею на расстояние в три тысячи миль. Великая пирамида гласит: «Я вздымаюсь к небесам». Великая стена заявляет: «Я охраняю мир от хама». Китай говорит: «Двадцатый век должен быть открытым для всех!» Стена возражает: «Великий хам проникнет повсюду — он будет снимать рекламные ролики, пить кока-колу и сеять