– Поторопись, мой хозяин не любит ждать. Скоро ты с ним познакомишься. Ну или его лучезарные перья вознесут его к небесам за счет твоей потрясающей жертвенности. Можешь к моей спине приложить, чтобы не тащиться в кабак. Делу время.
Я протянул ей острое перо, Сира сжала его в пальцах и задумалась. Так мы и стояли добрую минуту, создавая пробку на бульваре торчков: Сира смотрела то на меня, то на перо, а я курил и ждал, пока внутри проклевывались запретные ростки раскаяния и жалости.
– Прости. Твои глаза говорят, что я заблуждалась. В них столько боли…
Она вернула мне перо, ласково и мимолетно пробежала ладошкой по моим волосам – и помчалась прочь, сверкая низкими каблуками из-под длинного платья. Сира, безгрешная дева, наверняка ведомая стыдом и виной, ощущением едва не совершенной ошибки, – всеми теми чувствами, которых я с удовольствием лишился вместе с душой. Ангелы ее простят, они любят сложные натуры, борющиеся со своими пороками день за днем. Какая-то часть внутри хотела увидеть ее снова, но таким, как она, лучше не приходить в район торчков и шлюх. Каждому свое место, каждому свое дело. Я со своим сегодня не справился, но вряд ли слуги дьявола должны быть безупречны. Никто от нас такого не ждет.
Скажу честно: лучший способ добиться того, чего вы хотите, от молодых идеалистов – запретить им это делать. Но обратное тоже работает: если собрался отговорить их от чего-то, то навязывай изо всех сил, делая вид, что это единственно возможный выход. Они сразу призадумаются, так ли эта сделка хороша. Договор я предложил, перо дал, меня не в чем винить. Хотя кого я обманываю?.. Свалю сумбур в голове на божественное вмешательство, которое хуже проказы, хотя еще лет сто торговли душами мне светит, без всяких сомнений.
Я купил выпивку и вернулся в свою конуру. До середины ночи оставалась пара часов, которые я собирался посвятить пьянству. Бестолковая девчонка…
«Я умру за тебя!» – говорит один. «Я пожертвую собой ради тебя!» – кричит другая. Все куда-то торопятся, как будто и без того не окажутся в могиле несколько десятилетий спустя. Зачем, спотыкаясь, бежать туда, куда и так вскоре попадешь? Хочется остановить их, чтобы не сгорали, словно мотыльки, без всякого смысла, ведь стоит им через пару лет взглянуть на человека, из-за которого сыр-бор, – и они даже не поймут, чем были очарованы, а идеалы и идеи, которые сегодня кажутся такими верными, очень скоро потеряют весь шарм. Но нет, каждому хочется застыть в совершенстве, совершить поступок, который впечатает жалкую букашку в вечность.
Мне проще, я не подросток, а Сиру вряд ли еще увижу, поэтому я как следует глотнул из стакана. Внутри горело желание противопоставить себя чему-то неизмеримому, чему-то по-настоящему могущественному. Выйти с пистолетом против гигантской армии, сразиться с титанами, которые могут раздавить в лепешку одним вздохом, и желание казалось неподдельным, а сила – бесконечной.
Часы пробили полночь, и я сразу ощутил знакомый смрад за спиной.
– Я ждал тебя, господин. О, я был сегодня чертовски плохим парнем…
Ноябрь 2018 года
МОСТ
Мост.
Визг тормозов.
Вопль, резко заглохнувший, словно на голову кричавшего надели мешок, а потом – только вязкая темнота, размазанная по стальным ребрам.
Тьма бывает абсолютной, непроницаемой для глаз, а бывает какой-то неприятно-хищной, поблескивающей дождем, словно черный клей. Темнота впереди была как раз такой – чем сильнее приглядываешься, тем больше кажется, что она состоит из слоев, сгустков, черных кусков чего-то.
– Все, конец. – Курт прищурился, но отсюда все равно ничего не разглядеть. – Еще один труп.
Мост молчал. Я только потерла глаза кулаком. Они зудели и слезились – то ли от дождя, то ли от того, что я опять целый день просидела в Среде. Курту все равно – у него импланты, он может приближать картинку, удалять, очищать изображение от помех и пользоваться инфракрасным зрением, а мне остается только всматриваться в размытые очертания моста и гадать, что там творится.
Мост – чернильное пятно, изменяющее контур, в котором можно увидеть торчащие ребра, темные полосы или сумеречное, сотканное из синевы и тумана, лицо. Да что угодно можно увидеть, особенно сегодня, – тучи так и мчатся, задевая верхушку моста дырявыми животами. Темная вода под костлявым остовом отражает их точь-в-точь, поэтому небо сливается в одно целое с бурлящей от ветра рекой, а разделяет их только недостроенное сооружение. Словно подпирает, чтобы тучи не рухнули на землю и не закутали в рваные клочья весь город.
Жутковато. Как будто только что по мокрой дороге за высоченной решеткой переплетшейся арматуры не ехала машина, будто бы не ползли огни фар, которые я еще могла рассмотреть. Раз – и нет, и тихо, как в могиле.
– Я устала, – пожаловалась я, поджав ноги под промокший плащ.
– Подожди, крысеныш. – Курт стиснул мое плечо и отпустил, подползая поближе к верху пригорка, за которым мы прятались. – Проход, который проделали эти кретины, открыт. Завтра охрана его закроет, но сейчас можно пробраться.
Курт всегда называл меня какими-то смешными прозвищами. Кому-нибудь другому я бы залепила в глаз за такие слова – ну сами подумайте, кому понравится, если его обзовут крысенышем? Но он говорил это так, что звучало ласково, совсем не обидно. Может, это было название какого-нибудь проекта, героя из игры или из новостей, но я не припоминала – после Среды у меня началась фрагментация памяти, так что иногда казалось, что я вот-вот что-нибудь вспомню, но на самой границе все срывалось.
Фрагментация памяти – это когда из-за слишком большого количества информации мозг сдает, все сливается в одно пятно и кажется, что знаешь очень много, а на самом деле не можешь отскрести нужное от общей глыбы и вспоминается разная нелепица. Таких людей в Тиа-сити сейчас полно. Они ни на что не годны, всему нужно учить с самого начала, элементарные вещи вспоминать.
– Ты подождешь у входа, – уточнил Курт.
– Хорошо. – Я моргнула, вглядываясь в черное сито моста. – Думаешь…
– Представляешь, сколько там накопилось разного барахла? – Курт усмехнулся, застегивая куртку до самого подбородка. – Да пара деталей из их тачек уже стоит столько, что мы можем месяц ничего не делать.
Я не стала спорить, хотя мелькнула мысль, что мост только и дожидается, пока кто-нибудь ступит на его темное покрытие, чтобы зажать бедолагу между взмывающими вверх стальными столбами. Курт знает, о чем говорит, он умный.
Мы поднялись и, заскользив по грязи пригорка, начали спускаться к реке. Я держалась за руку Курта, чтобы не свалиться, под ногами хлюпало. Над головой тянулись старые линии передач, и кроме их жужжания, не было слышно ни звука, только иногда поскрипывали опоры или вдруг, редкими моментами, приносило обрывки городского шума. Часто мы затихали, падали прямо в грязь, когда Курту казалось, что он слышит флаер охраны. Через некоторое время все вокруг погрузились в дымку, которая окутывала реку расплывчатым коконом.
– Дрянь, – негромко выругался Курт. – Тут везде чертов туман.
Отсюда, снизу, мост выглядел еще огромнее, чем с холма. Он был единственным твердым, настоящим в темном вареве ночи; его величина поражала. Я задрала голову, пытаясь рассмотреть что-нибудь через пелену испарений. Небо утонуло в кустистых тучах, черных как сажа, каких-то неаккуратных, будто выдранный из брюха старого матраса наполнитель. Вода пахла несвежим, затхлым. Если прищуриться, можно различить плавающие груды мусора, которые были похожи на острова грязного белья. Темнота… Штаны слиплись и карябали кожу.
– Оружие взяла?
Я кивнула.
Он взъерошил мне волосы и шутливо толкнул в бок:
– Боишься, крысеныш?
Не знаю. Честно говоря, я не боялась, я просто чувствовала, что впереди что-то ждет.
Я смотрела на мост, как притаившийся маленький зверек, а он просто стоял, разъедаемый волокнистыми облаками, и наблюдал за тем, как мы приближаемся. За входом, который замотали сотнями метров колючей проволоки, за брошенными машинами, которые оттуда никто не забирал, за проемами ограды, через которую сочилась темнота, находилась чужая территория. Мост давным-давно объявили закрытым местом, но не распространялись о причинах, поэтому днем туда никто не совался.
Курт целенаправленно шагал к впившейся в воду железобетонной опоре, чтобы подобраться поближе, дойти до входа, который пропилили очередные исследователи.
Тихо.
Вскоре появилось слабое эхо, раздающееся в брюхе моста. От этого становилось не по себе, но мы деловито подбирались к черноте, которая пряталась под огромными, сделанными из железных переплетений, конструкциями.
– Привет, мост, – шепнул Курт, голос чиркнул над беспокойной водой. – Мы пришли тебя обокрасть.
– Стой! – Я дернула его на себя.
Не выдержав тяжести, скатилась прямо к реке. Руки вляпались во что-то холодное, Курт рухнул, больно ударив коленом по бедру, а потом сверху громыхнуло, обдало крошкой ржавчины, от которой запершило в горле.
– Ффф, – выдохнул Курт, толкая меня в сторону.
Земля дрогнула от огромного веса упавшего предмета, потом он отскочил от земли, снова ударился – и пронесся прямо над головой. Я вжалась в берег. Миг спустя вокруг разлетелись брызги, а отвалившаяся балка (или черт знает, что это было) затонула.
Некоторое время мы так и лежали, чувствуя запах пота друг друга, вонь застоявшейся воды и отбросов, которых всегда было полно в реке. Грохот от рухнувшей железяки гулял под мостом – такой и мертвого может поднять. Нестерпимо захотелось свалить, пока не поздно.
– Еще немного, и нас бы расплющило… – прошипела я Курту в бок.
– Но ведь не расплющило же, – хмыкнул он в ответ. – Ты услышала?
Повезло.
Кроме слабых очертаний моста, ничего реального не осталось. Чем больше я старалась различить окружающее, тем хуже видела в итоге. Темнота вспыхивала мелкими искрами и вспучивалась невнятными силуэтами, поэтому я решила просто следовать за Куртом, который уже карабкался по склону вверх. Я боялась, что за шиворот обязательно упадет какая-нибудь пиявка или кто-нибудь неведомый схватит за плечо, поэтому торопилась, вжав голову в плащ и не оглядываясь. Классно Курту, его глаза так не подводят. Хотя черт знает, что он там в