— В знак дружбы.
Тахат улыбнулся:
— Мудрость вождя Арея достойна высшей похвалы. Мои друзья могут продолжать путь.
Степняки расступились. Вытянувшись шеренгой, горды прошествовали сквозь длинный, созданный степняками коридор и затопали дальше в степь. Рядом с хмурым Ареем шел Найр, в чем-то его убеждал.
— …не было выбора…— расслышала Соня.— …потери…
Словно издеваясь, переводчик помахал добытым мечом вслед уходящим. Покоритель гор водрузил на пони свое грузное тело, подъехал к Соне.
— Могу ли я насладиться в пути сладкоречивыми звуками твоего голоса, о луноликая? — чуть склоняясь в седле, спросил он.— Или для тебя постыдна участь рассказчика?
Постыдной была продажа. Болтать попусту Соня тоже не любила, однако сопротивление только разозлило бы светоч знаний. «Ладно,— решила девушка,— пройдусь с ними, поговорю, а там…» У нее в голове уже давно созрел замысел побега. Нужно было лишь усыпить бдительность лягушкообразного вождя, раздобыть оружие и вовремя улизнуть.
— Я буду рада услужить мудрому Тахату Саббидзару, сыну Балихайбара Марендита,— подражая выспренним речам Найра, начала она, но Тахат перебил:
— Для тебя необязательно перечислять имена моих предков и мои заслуги. Можешь называть меня просто «мой господин» или «муж мой».
Соня поперхнулась. Представить толстого Тахата в роли мужа она не могла. Даже сама мысль о близости с ним вызывала отвращение. Однако в каждой стране свои порядки, и до поры до времени им нужно подчиняться. Ради собственного блага. «От слов еще никто не помирал»,— решила Соня и выдавила:
— Что хочет слышать… господин?
— Повернись,— коротко приказал Тахат. Соня подчинилась. Краем глаза она заметила выскользнувший из рукава Тахата кинжал. «Не понравилось, как я произнесла «господин»?» — ожидая прикосновения холодной стали, подумала она, но вдруг почувствовала, что стягивающая запястья веревка лопнула. Пошевелив освобожденными руками, она оглянулась на Тахата. Тот убирал нож в складки одежды.
— Я желал бы услышать…— начал он.
В дороге выяснилось, что Тахат хочет слышать все: откуда Соня пришла, кто ее отец и мать, где она побывала, каковы порядки в странах за Кезанкийскими горами, как там обустроено войско, где живут люди, сколько жен имеют тамошние правители, как часто они молятся своим богам и все прочее, вплоть до самых бытовых мелочей. От усталости, голода и долгих рассказов Соню шатало. Она не признавалась Тахату, что уже еле переставляет ноги, но шла, уже слегка придерживаясь за стремя его пони. Тахат этого не замечал. Его маленькие глазки были мечтательно устремлены на горизонт, пухлые губы шевелились, повторяя за Соней ее слова. Сзади, поднимая тучу пыли, плелось войско. Последними в крытых повозках ехали дети. Женщины шли рядом с повозками, причем поклажа на их плечах была даже потяжелее мужской.
Сначала Соня еще все это замечала, но потом сосредоточилась только на рассказе и дороге. Непослушные ноги еле-еле отрывались от земли, а язык заплетался. Девушке приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы передвигаться и при этом болтать что-то связное. Она перепутала имена правителей Аргоса и Шема, не сумела произнести молитву на кушитском языке и в конце концов сломалась на повествовании о кораблях, плавающих в Море Запада. Последними, что она увидела, были мохнатые ноги пони. Они мелькнули перед ее лицом и пропали в кромешной мгле.
Очнувшись, Соня не сразу поняла, где находится. Над ней колыхалась пестрая ткань, пахло какими-то благовониями, ноги девушки прикрывал мягкий шелковый платок, под головой лежала вышитая яркими нитями, шелковая же, подушка. Соня пошевелилась и села, с изумлением глядя на собственные руки. Запястья, до крови стертые веревками горцев, оказались заботливо обвязаны чистыми тряпицами, у локтя поблескивал золотой браслет. Но что самое поразительное — руки были чистыми. И все тело дышало, ощущая чистоту и легкость. От рук девушка перешла к осмотру всего остального. Платье на ней ничем не напоминало о изодранной грязной одежде, которую она носила в горах, все ранки и ушибы пахли лечебными маслами, а чистые волосы были уложены под квадратную шапочку из плотной ткани.
«Сплю!» — решила Соня и изо всех сил ущипнула себя за руку чуть ниже браслета. Боль оказалась ощутимой. Соня ойкнула, потянулась и принялась рассматривать помещение.
Это был просторный шатер из плотной ткани. По стенам шатра тянулись вышивки. На крытом коврами полу лежали разнообразные подушки, в середине на серебряном блюде покоились сочные гроздья винограда, яблоки и какие-то сласти. Всем этим изысканным яствам девушка предпочла бы солидный кусок жаренного мяса и кувшин вина, но голод погнал ее к подносу. Сунув в рот несколько виноградин, Соня продолжила осмотр. Оружия в шатре не нашлось. Пологом служили две сетчатые занавески, сквозь которые пробивались лучи закатного солнца. Когда Соня уже доедала последнее яблоко, полог шевельнулся и в шатер ввалился толстый Тахат. При виде жующей девушки его лицо засияло.
— Я был обеспокоен твои здоровьем, луноликая красавица,— приближаясь к Соне, сказал он.— Почему ты не призналась, что усталость не позволяет тебе продолжать рассказ?
Черные глазки Тахата испытующе смотрели на девушку. Она дожевала яблоко, сплюнула косточки на поднос, вытерла губы. Если человек интересуется ее здоровьем, то почему бы ему не ответить?
— Я не хотела беспокоить такими мелочами великого Тахата Саббидзара,— сказала она, попутно выковыривая из зубов застрявшую яблочную кожуру.
— Твое здоровье — не мелочи! — возразил он, сгреб в кучу разбросанные по шатру подушки, разместил на них свое объемное пузо и, облокотившись на локоть, мечтательно произнес:
— Твои речи, луноликая, заставили меня забыть обо всем. Какие чудесные истории ты рассказываешь! Тебе, наверное, пришлось много путешествовать?
Соня кивнула, озираясь в поисках питья.
Тахат заметил:
— Ты что-то ищешь, луноликая?
— Пить хочется.
— Ах, это…— Покоритель гор хлопнул в ладоши. В шатер проскользнули две женщины. Обе темноволосые, пышногрудые, с чуть растянутыми к вискам глазами. Обе тут же уставились на Соню. Во взглядах читался интерес вперемешку с ненавистью. «С чего бы?» — рассматривая красавиц, подумала девушка.
— Принесите питья! — приказал Тахат, и женщины исчезли так же бесшумно, как появились. Тахат брезгливо поморщился им вслед, пояснил:
— Мои жены. Холодные, как воды ручья в дождливый день, и нудные, как осы! В первую же ночь они начинали плакать и стенать, умоляя пожалеть их красоту и девственность…
— Жалел? — поинтересовалась Соня. Тахат округлил глаза:
— Зачем? Я просто отсылал их прочь. Потом они приходили сами.
Соня подавила смешок. Конечно, приходили, когда жадность и честолюбие перебарывали отвращение к уродству мужа. Им хотелось почета, украшений, сытой жизни…
Полог колыхнулся, одна из жен, семеня, внесла в шатер кувшин с какой-то белой жидкостью, вторая плюхнула перед Соней ароматно пахнущую миску с водой. В воде плавали кусочки неведомых Соне фруктов и две виноградины. Соня взялась за миску, поднесла ее к губам. Жены захихикали.
— Цыц, женщины! — крикнул Тахат. Красавицы притихли, а Соня чуть не выплеснула питье на ковер.
— Это вода для умывания,— пояснил Тахзт.— А в кувшине — кобылье молоко. Его можно пить.
— Знаю.— Соня глотнула из кувшина. Кислое холодное питье освежило рот. Отступившие к выходу жены зашептались, ощупывая Соню ревнивыми взглядами.
— Пошли вон! — рявкнул Тахат. Женщины выскользнули из шатра. Соня расслышала их удаляющийся смех.
— Мои жены только и умеют, что смеяться и плакать,— пожаловался Тахат, потом вспомнив о чем-то, приободрился: — Зато твои речи! О-о, они дарят наслаждение душе, а это куда больше, чем наслаждение тела! Скажи, как много ты путешествовала?
— Достаточно.— После еды девушку стало клонить в сон. Тахат зашуршал подушками, придвинулся поближе. Соня почувствовала исходящий от него запах муската.
— А в твоих странствиях тебе на пути попадались маги и колдуны? — шепотом спросил Тахат. Сейчас покоритель гор был похож на ребенка, выпрашивающего у матери страшную сказку. Соня подавила зевок.
— Всякое бывало…
— И что они?
— Люди как люди,— пристраиваясь поудобнее и подальше от Тахата, сказала Соня.— Толкуют о великих богах, варят всякие зелья, демонов вызывают. Так, ерунда. Правда, в Кезанкийских горах…— сообразив, что сказала лишнее, она осеклась, но было поздно. Глаза Тахата заблестели:
— Что в Кезанкийских горах?
— Да ничего особенного,— буркнула Соня.— Я устала.
Она отвернулась от светоча знаний, и на некоторое время наступила относительная тишина. В шатре темнело. Из-под полога тянуло ночной прохладой, за тонкими стенами мелькали чьи-то тени, слышались неразборчивые голоса, позвякивало оружие. Соня уже впала в полудрему, когда услышала, что покоритель гор придвинулся поближе. Готовясь к сопротивлению, она подняла голову и столкнулась нос к носу с Тахатом. Лица светоча знаний и покорителя гор в темноте было не видно, зато глаза блестели двумя влажными точками.
— Ты всегда путешествовала одна? — спросил он.— А куда же делись твои уважаемые родители?
— Их убили аквилонцы,— стараясь незаметно отползти от Тахата, ответила девушка.
— О-о, это плохие люди,— неожиданно согласился Тахат.— У нас говорят «паршив, как аквилонец», хотя никто их в глаза не видел. Мой отец рассказывал, что аквилонцы живут далеко на западе, они лживы, сильны и очень опасны.
— Твой отец был прав.— При упоминаний злейших врагов с Сони слетела вся усталость. Спать ей расхотелось, а Тахат напомнил старшего брата. Как часто они вдвоем убегали от родителей на старый сеновал и там, в темноте, поверяли друг другу самые страшные тайны. Правда, тогда они были всего лишь детьми…
— Если мне доведется встретить аквилонца в ваших краях, я убью его не задумываясь! — с ненавистью произнесла Соня.
— Не встретишь,— успокоил девушку Тахат. Покряхтывая, лег на спину, уставился в крышу шатра.— К нам редко приходят люди из-за западных гор. А если приходят, мы их убиваем сами. Нам не нужны женщины, чтоб воевать с западными варварами.