– С чего ты взял, что я соглашусь теперь? Отчего до Ночи Свадеб не объявил своей невестой? Я бы шла к пещере, зная, что духу придется бороться за меня. Что он найдет внутри меня, – она прижала ладонь к животу, – твое отражение. Твое обещание. Не думал ты, что это могло изменить его выбор?
Тугуз опустил голову.
– По крайней мере, я вошла бы в пещеру счастливой. Но нет, ты предлагаешь мне бежать, подобно битой собаке. Поджав хвост. Лучше бы ты был не шакалом, а волком, Тугуз.
– Дахэ, – снова вскинулся он. – Как ты можешь говорить подобное?
– Ты много говорил. – Сухие глаза пекло. Она долго кричала, стоило переступить порог дома, но так и не заплакала. И сейчас не нашла в себе слез. – Отныне я говорю, что хочу. Пока еще остается время.
– Я соберу еду и вещи, и мы убежим.
– Ты не понимаешь, Тугуз… Ты пойдешь к остальным. Станешь пировать и никогда меня не забудешь. – Дахэ поднялась, прошла по сваленной на полу одежде, остановилась. – Даже если женишься. Женись, Тугуз, – она подняла фату, – но не на Нану! Да, – Дахэ подобрала кафтан, – можешь взять хоть меченую, вы же дружили, но не Нану. Она давно на тебя глаз положила, мерзавка.
– Дахэ.
– Я Дахэ, я помню. И буду ею до утра. А дальше, – она подошла к Тугузу, почти коснулась его плеча, но отдернула руку, указала на дверь, – имя мое исчезнет. Я исчезну.
Тугуз еще долго повторял, умолял, просил бежать. Но Дахэ молчала. Она действительно могла теперь говорить что хотела, но в груди стучало одно слово: «Уходи». Произнести его она страшилась. Вместе с ним могли вырваться другие слова. И тогда она выхватит кинжал с пояса Тугуза и пронзит им сперва его, а затем свое трусливое сердце. Вдалеке звучала песня, кто-то пел о любви, которая настигла две души и обещала им зелень лугов и синь неба. Дахэ ловила слова краем уха и ненавидела поющего.
Тугузу нечего предложить ей. Он упустил свой шанс. Побег или смерть теперь навлекли бы на ее семью позор и проклятия. Этого нельзя было допустить. Дахэ смотрела, как Тугуз уходил, не добившись ни согласия, ни прощального поцелуя. Надела корсет, застегнула клинообразные застежки кафтана, накинула сае, поправила широкие накладные рукава. Она уже почти оделась, когда к ней заглянула мать. Дахэ нахмурилась, вскинула руку, чтобы прогнать ее, но позади Зугры маячило лицо, обезображенное пятном.
Меченая явилась в ее дом.
– Принеси побольше свечей, – велела Дахэ матери.
– Ты пришла меня убить? – спросила она у Айсэт, когда Зугра вышла из комнаты, разместив последнюю свечу на столике. – Ах да, вспомнила! – Она уселась за столик, в руках держала фату. – Ты же не можешь никого убить, меченая. Ты всего боишься. Оттого, наверное, и возомнила себя целительницей.
– Меня уже сегодня назвали лгуньей. Я могу побыть и трусихой. – Ведьма вознамерилась оставаться невозмутимой, но ее выдавал срывающийся голос. – Я видела Тугуза у твоего дома. Он тоже приходил тебя убить? Не вышло, как посмотрю.
– Приходил помочь выбрать украшения. – Она кивнула в сторону сундука и разбросанных по полу браслетов и бус. – Так много всего, не могу определиться. Я не разрешила матери помочь мне нарядиться. Она спала, когда ты пришла? Я отправила ее спать. Она всегда спит, когда боится. Это хорошее умение. И потом оделась сама. Нравится тебе?
Дахэ облачилась в голубое сае, но не надела ни пояса, ни оберегов, ни подвесок. Шапочка с начельником[20] в виде листа и золотым шитьем валялась у постели. Дахэ теребила украшенный жемчугом край фаты, тянула за круглый камушек. И не смотрела на Айсэт.
– Очень, – сказала она.
– Правильно. Не стоит кривить душой, даже ведьмам.
– Но ты не заплела косу, – заметила Айсэт. – Хочешь, я помогу?
– Давай, – неожиданно для себя согласилась Дахэ.
Волосы жидким золотом потекли в руки меченой. У ведьмы оказались ловкие руки, она легко укладывала густые пряди в узор косы. Дахэ подцепила ногтем жемчужину на фате, потянула:
– Думаешь, он сломает зубы о жемчуг и серебро? Или моему жениху по нраву золото? У меня есть золото, отец не скупился. И кольца, и браслеты. Или, может быть, ему придется по вкусу браслет, сделанный сыном простого кузнеца? Помнишь, – Дахэ чуть наклонила голову вперед, натянув волосы, – Тугуз подарил мне один?
Меченая промолчала, Дахэ снова села поудобнее:
– Так зачем ты пробралась ко мне, злая тень?
Айсэт провела ладонью по пряди, переплела одну с другой, подобрала третью.
– Я пришла освободить тебя от обязательства.
Дахэ напряглась, но косы из рук Айсэт не выдернула. Пусть договорит ведьма, раз уж впустили в дом.
– Однажды ты уже убегала с Тугузом. И я хочу дать тебе возможность убежать с ним вновь. На этот раз далеко. Тебе не обязательно идти в пещеру. Никто не поймет, кто там, под фатой. Гумзаг не ведет бесед с избранной невестой, он тоже не узнает. Ты сможешь убежать из Гнилых земель, скинуть гнет нашего проклятия. Ну же, Дахэ, ты понимаешь, о чем я? – Ведьма набралась храбрости. – Я войду в пещеру вместо тебя!
Дахэ приподняла брови:
– Как интересно! Вы оба предлагаете мне бежать… – Она тронула рукой косу и слегка кивнула, одобрила работу Айсэт. – Ты, меченая, просишь меня предать наших людей ради любви? – Дахэ подбирала слова и сжимала губы, смех внутри нее грозил обернуться диким хохотом. – Дух выбрал меня, не думаю, что твоя память настолько коротка. А ты хочешь поменяться со мной местами, чтобы что? Ведешь несвязные речи, пытаясь убедить меня. В чем? Мне ты отводишь любовь и предательство. А себе? Призываешь меня думать о Тугузе, но как же твои родители? Как же твой жених? – Дахэ решила подразнить ведьму. – Ты-то почему бежишь от них?
– Отец и мать серьезно больны, – голос подвел Айсэт, она нервничала, эта нерадивая ученица жреца. – Если я не вернусь, им не придется долго горевать. Что же до моего жениха, он вообще не склонен расстраиваться. Но, возможно, я ошибаюсь? – слова выходили из меченой неудержимым потоком. – Не Тугуза ты ждала, а Шарифа? Девушки много говорили о нем. Я понимаю. Ты можешь убежать с ним. Когда я займу твое место и затеряюсь в пещере, ты будешь свободна.
– Свободна. Звучит заманчиво. – Дахэ вновь поцокала ногтем по жемчугу. – Если Дзыхан и Калекут больны, ты должна прислуживать у их постели. Зачем же тебе в пещеру?
– Для меня это единственный шанс спасти родителей. Им поможет целебная вода, что укрыта в ее глубинах.
– Из пещеры еще никто не возвращался, – напомнила Дахэ. «Неужели наша ведьма верит в старые бредни. Ребенок она, что ли? Целебные воды… Наивно, меченая. Чересчур, даже для тебя».
– Потому не ходи туда. Мы переоденемся, я накроюсь фатой и пойду вместо тебя.
Дахэ обернулась к Айсэт и тут же скривилась от вида разгоревшейся метки. Кровь прилила к лицу ведьмы – и пятно налилось алым. Она действительно верила в полузабытые предания.
– Невеста должна пройти весь путь до пещеры без сопровождающих, – частила ведьма, – никто не узнает подмены. Даже если ты не убежишь, останешься, скажешь, что я пошла вместо тебя. К тому времени я доберусь до целебных источников, а ты… тебя примут, тебе никто никогда не откажет. Твои родители обрадуются тебе. И твой жених тоже.
– Ты прочишь мне сразу двоих, – заметила Дахэ, не оставляя в покое жемчуг.
– Любой из них.
Дахэ удавалось сдержать смех. Хотя куда лучше было бы выплеснуть его на Айсэт, пусть раздерет уродливое лицо, а не горло Дахэ.
– А если там нет источников? Если ничего нет и ты сгинешь в бездонной пропасти или среди равнодушных холодных камней?
– Без воды моим родителям не спастись, – ответила Айсэт. – И мне тогда нет нужды жить.
Жемчуг упал на дощатый пол с глухим стуком, Дахэ принялась за следующий.
– А что горный дух? – От Дахэ никогда не укрывалось то, что замалчивали другие. Вот и ведьма явно недоговаривала. На меченом лице мелькнуло недоумение.
– Ты считаешь, он дурак? – уточнила Дахэ. – Да он сорвет с тебя фату, с живой или с мертвой, неважно, и увидит это твое лицо. Да что там лицо!
Она вскочила. Больше для устрашения, чем поддавшись эмоциям. Столик перевернулся. Свеча упала на пол и погасла, чудом не поделившись огнем с полом и стенами. Айсэт не дрогнула.
– Я выше тебя, я стройнее тебя, я… – Дахэ с силой дернула жемчуг, и он присоединился к перламутровой капле на полу. Тогда она бросила фату, камни дробно ударились об пол и тут же успокоились под весом ткани, – лучше тебя. Он потому и выбрал меня, что я лучше вас всех.
– Настолько лучше, что пойдешь на смерть, чтобы никто в этом не усомнился? – Айсэт выставила вперед подбородок, сжала кулаки. Дахэ пришлись по душе ее движения – они выдавали настоящую натуру ведьмы: зависть душила меченую.
– Замолкни! – прошипела Дахэ. – Не тревожь мать. – И она продолжила изливать свою правду, постепенно ослабляя узел, который стянул живот, стоило ей очнуться от грезы возле пещеры Безмолвия. – Он спрашивал тебя, Айсэт? – Дахэ прикоснулась двумя пальцами к виску. – Внутри звучал его голос? Спрашивал, чего ты боишься? Как он спросил? Между чем предложил выбирать? Ты не побоялась сказать правду?
– Между свободой и заточением, – сказала Айсэт.
«Не задумалась, не стала скрывать. Боги не одарили ведьму разумом, но смелости отвесили щедро», – Дахэ признавала это.
– И ты выбрала свободу? Я права? Потому что заточения ты явно не страшишься, раз предлагаешь поменяться со мной местами. Хотя там не будет заточения, в пределе горного духа меня ждет освобождение от жизни. Все сходится.
– Ты можешь избавиться от этой участи.
– А знаешь, отличная идея. Ты войдешь в пещеру, и одним злым духом в нашем пропащем краю станет больше.
Дахэ хихикнула и прикрыла рот рукой, сделала вид, что устыдилась того, что сказала.
– В отличие от тебя я отправлюсь в пещеру добровольно, – выпалила Айсэт. На лбу у нее проступила вена, еще один изъян и без того уродливого лица.