ысвободила руку и приложила ее к щеке Айсэт. – Ты, оказывается, красива, Айсэт, – она говорила без издевки. – Конечно, тебе все подвластно. Для ведьмы, что сумела избавиться от огненного проклятия, ожог – пустяк.
– Я не знаю, как это случилось. – Айсэт привычным движением прикрыла правую щеку волосами. Для нее метка все еще оставалась на месте.
– Тогда позволь предположить. Это сделал демон у врат. Одно забрал, другим одарил. Сдержал слово.
Айсэт приподняла брови.
– Он сказал, что у одного из нас заберет дар, – с готовностью пояснила Дахэ. – Говоришь, ты не смогла излечить Шарифа? Почему ты не вошла в его тень? Мы обе остались без зрелища. Ты даже не попробовала.
Брови Айсэт взлетели до корней волос, лоб разболелся. Дахэ продолжала:
– Гумзаг как-то объяснял отцу природу твоего редкого дара. Ты, я думаю, истратила его на иныжа. Слишком большую смерть приняла в себя, оттого не нашла в себе силы заглянуть в тень Шарифа.
Дахэ поглощала сливы. И говорила о том, что недоступно для понимания, обыденным тоном.
– Если сердце не смотрит, то и глаза не видят, – прошептала Айсэт. Она не хотела видеть смерть Шарифа, не желала верить, что он умрет у нее на руках. Вот и не справилась.
Слова Дахэ вернули Айсэт во вчерашние сумерки, когда она отворачивалась от теней, в страхе погрузиться в воды Шарифа, и тени скрылись от нее. «Что, если не привратник отнял дар, а я сама отказалась от своей силы?» – Она боялась найти правду в своей душе.
– Хорошо еще живой из иныжа выбралась. Иначе он, – Дахэ кивнула на спящего Шарифа, – умер бы в огне. Я бы точно за ним не вернулась. На твоем месте я бы вообще из деревни не ушла. Из нашей, настоящей, – добавила она и сжала губы. Грусть тронула ее на короткий миг, растворилась без следа, и Дахэ невероятным образом отгадала мысли Айсэт: – Или же ты сама отказалась от дара? – И я тебя даже понимаю, я бы точно не хотела каждый раз болеть или умирать вместе с чужим мне человеком. Так или иначе, пусть ты не излечила Шарифа, ты сумела добиться куда большего. Никто теперь не назовет тебя ведьмой. Можешь радоваться.
Дахэ принялась расчесывать пятерней волосы.
– Хочу мяса, – сказала она. – Как думаешь, он поправился достаточно? Сумеет поймать зайца или белку? Почему же он не взял с собой лук и стрелы? Горе-охотник!
– Тогда выбор и жизнь… – Айсэт отмахнулась от голода, терзающего Дахэ. На лопухе не осталось ни терна, ни орехов, Дахэ поглотила все, пока говорила. Айсэт утянула две сливы, успела. Одну съела сама, другую приберегла для Шарифа.
Дахэ захлопала ресницами:
– О чем это ты?
– Выбор и жизнь. Для тебя и Шарифа. Раз демон забрал у меня дар, то у одного из вас отнимет выбор, а у другого – жизнь.
– Думаю, вам обоим не жить. – Дахэ разделила пряди для косы. К ней постепенно возвращались привычное надменное выражение лица и недовольство в голосе. Видимо, на Айсэт вполне хватило приятного обхождения. – Вы духу без надобности, явились сюда без приглашения, ну а я… Мне есть что ему предложить, раз уж он сам меня выбрал. Выбрал, поняла? Вот она, третья плата. Я ничего не выбирала, все решили за меня. Что есть выбор, если жизнь предопределена? Зато у тебя теперь есть красота. Достойный обмен, не правда ли?
Коса ударилась о спину – Дахэ отбросила ее и вскочила.
– Удивительное дело, – сказала она. – Пришла просить прощения, но, как всегда, не удержалась. Если я вновь как-то оскорбила тебя, Айсэт, прости. Прости, ведь ты великодушная, добрая, терпеливая. Да? Как думаешь, он сыграет для меня? – Она хихикнула. – Все сжимает свою свирель. Играет он хорошо, я слышала. Проснется, попрошу его. Ты там припрятала терн, дашь ему, чтобы веселее игралось.
И она попросила. Шариф позвал их. Сперва едва слышно, затем громче. С помощью Айсэт приподнялся, сделал три небольших глотка воды из сложенных листьев лопуха, отдышался и откликнулся на просьбу Дахэ так, словно ждал ее. Терн он проглотил, косточку осторожно прикопал и сказал Айсэт:
– Нужных слов я не знаю. Но ведь доброе намерение зачтется богами за молитву? И музыка тоже? Я сыграю, не волнуйся, мне в радость.
В музыке было больше жизни, чем в нем самом. Айсэт видела, как напрягались вены на его шее, когда он набирал воздуха, чтобы оживить свирель. Но он играл и играл, а в короткие перерывы отрывисто рассказывал легенду о злокозненном драконе Бляго, который украл волшебный рожок славного героя Ашамеза.
– Завораживают глаза змея, в огромную пасть втягивает он животных и людей, дыханием своим умерщвляет землю. Кровь его ядовита и прожигает камень. Бежит он по воде на хвосте, летит по воздуху, извивая тело, по земле ползет, оставляя пепелище, – рассказывал Шариф. – Везде и всюду хочет хозяином быть, владеть сокровищами мира.
Дахэ, конечно, много раз слышала эту сказку от старейшин, но по-детски изумлялась и плескала руками. Айсэт молча подошла к ним и, не спросив, нанесла пережеванную мазь на рану Шарифа. Он отложил свирель, расправил плечи:
– Боль отступает, спасибо.
– Айсэт мне призналась, что хвощ не помогает, – тут же заявила Дахэ. – А я всегда говорю, что и травы, и слова ненадежны.
Айсэт уложила листья поверх кашицы. Шариф наблюдал за Дахэ.
– Да и люди тоже. – Она приподняла бровь и кивнула на свирель – играй, мол, дальше. – Знаешь, Айсэт же в деревне всех лечила. И людей, и животных. Животные бессловесные, не возразят, не откажутся. А люди у нас суеверные, как, впрочем, и везде. На лицо смотрят прежде, чем на дела. Вот сейчас никто бы не отказался, но, – она вздохнула, – хвощ не помогает. Остается полагаться на волшебный рожок.
– Мне тоже приснилась вода, – перебила ее Айсэт. «Ты забыла о своем желании быть доброй и услужливой?» – подумала она и добавила: – Точнее, сперва явилась девочка.
Дахэ приподняла голову. Левую руку она переложила с живота на браслет.
– Она привела меня сюда, на луг. Правда, тут стоял испыун, – Айсэт указала в сторону привидевшегося ей каменного дома. – Совсем как в нашей деревне.
– Ты привела нас сюда, – возразил Шариф. Он посмотрел на Айсэт встревоженно, Дахэ – с испугом.
– Нет, я заметила ее среди деревьев и пошла за ней. Она вывела меня к лугу и исчезла. А после пришла во сне и указала дорогу. Впереди лежат семь озер. Быть может, там найдется тот, кто тебе поможет.
– Или не найдется, или мы потеряемся, – заметила Дахэ.
– Мы и без того потерялись, – сказала ей Айсэт. – Здесь, куда ни пойдем, везде верный и неверный путь.
– А тебе что снилось? – спросил Шариф у Дахэ. – «То, что в одну ночь снится двоим, наступает на следующий день» – так, кажется, утверждают старики?
– А тебе? – нахмурилась Дахэ.
– Увы, ночью ко мне пришел иныж, чтобы поменяться со мной местами. Вполне возможно, что в мой следующий сон ему это удастся. Он оживет, я умру.
– Я видела только воду вокруг. Она исцелила меня от боли. Но я не верю грезам: они пусты и не сбываются, во что бы там ни верили старики. Сон прошел, боль вернулась. Никаких девчонок не играло со мной и не указывало, как выбраться отсюда.
– Что ж, идти навстречу судьбе лучше, чем ждать ее прихода, – проговорил Шариф. – Я не склонен врастать в землю, несмотря на то что она желает врасти в меня.
– Раз ты говоришь, то и я пойду. – Дахэ отпустила браслет и провела рукой по животу, но перехватила его взгляд, хлопнула ладонью по поясу и завела руки за спину.
– У тебя болит живот? – спросила Айсэт. – Мы поищем шиповник.
– Лучше какую-нибудь белку, – тут же откликнулась Дахэ. – Или горлицу. И сразу живот уймется.
– Я сумею поймать тебе белку, – пообещал Шариф.
– У нас нет лука. Ты его не прихватил, увы.
– Сгодится и кинжал.
– Ты не сможешь, – Айсэт сказала «не сможешь» и выдержала укор его зеленых глаз. Не лук и не белка, как бы они ни были голодны, должны занимать их, а его жизнь. – Я не знаю даже, как помочь тебе встать, чтоб не сделать больно.
Шариф оперся рукой о дерево, у которого лежал, повернулся на бок, подобрал ноги и медленно поднялся. Пошатнулся, но сразу выпрямился, прижимая руку к нелепой повязке, и сдавленно произнес:
– Позволить мне встать самому.
Дахэ оглядела Шарифа с ног до головы. Она вновь казалась испуганной, словно из-под земли призрак поднялся, а не их спутник. Айсэт обошла Шарифа кругом.
– Ты напоминаешь наседку, – усмехнулся он. – Да, это действительно твой цыпленок, его не унес ястреб.
– Все равно не получится, – сказала Айсэт. – Ты потерял много крови, слишком слаб.
– Ты забываешься, ученица жреца, мужчинам не говорят подобное.
Впервые Айсэт не расслышала в его голосе насмешки. Ее не обманула забота Дахэ, но запутала веселая мелодия его свирели. «Мы не друзья, – очнулась она, – мы не связаны общей целью. Каждый вошел в пещеру, ведомый собственным желанием. И признай уже, Айсэт, они идут по одной дороге, а ты – стороной. Вот и держись в стороне. Свое дело ты сделала».
«Не сделала», – тут же вмешалась короткая мысль.
«И это тоже пусть станет мне уроком».
– Если твоя проводница не собирается вернуться и поманить нас за собой, – Шариф говорил сурово, – разумнее будет выдвигаться сейчас, пока солнце высоко. Я вовсе не хочу провести еще одну ночь в чаще. Пусть даже в столь щедрой к своим гостям.
Поляна не хотела отпускать их. Кольцо сомкнувшихся ветвей уменьшилось, трава потемнела, воздух загустел. Над головой что-то прошуршало. Неужели Шариф привлек внимание лесной девочки и она вернулась, чтобы вывести на верную тропу? Айсэт огляделась в поисках колдуньи, задрала голову, чтобы заметить блеск золотистых крыльев, но увидела серое облако, заслонившее солнце.
Лес затянуло частыми кустарниками и мощными стволами. Как бы Шариф ни утверждал свою самодостаточность, рана забирала у него силы. Лес густел, а его плечи опускались. Он шел возле Дахэ, согнувшись, убирал руку от повязки, проверял – проступила ли кровь. Айсэт держалась чуть позади. «Мужчинам не указывают на слабости, не мешают помощью, пока они сами не попросят, – напоминала она себе. – Отец тоже не хотел твоей заботы. Болезнь водрузилась на его спину, сковала руки и ноги, но он тяготился тем, что ты признала его недуг раньше, чем он сам, и проявила жалость».