гремел Шариф. – Я говорю тебе: это не Дахэ. И никто другой. Потому что нет никакой другой. Нет и не будет никогда!
Его низкий голос разнесся над мертвым озером. Писк Айсэт прорезался следом:
– Ты все врешь!
– Думай что хочешь. Но вспомни, что я тебе ничего не обещал.
Шариф развернулся, вцепился в лодку, и борозда за ним стала глубже.
– Ты сказал, что не оставишь меня, – Айсэт трясло, – спасал раз за разом. Зачем? Это не обещание? – Она бросилась за лодкой, выкрикивала одно и то же: – Эй! Это не обещание? Лучше бы я трижды умерла! Остановись и слушай меня!
«Закрой рот, – слепень вернулся и жужжал между туманом в Айсэт и уходящим Шарифом. – Что ты делаешь? Замолчи сейчас же и иди. Это все озеро. – Айсэт отбивалась от насекомого, что кусало ее. – Оно заставляет тебя нести злую чушь и испытывать эмоции, которых нет».
– Чушь? – взвизгнула Айсэт. – Я спела ему песню, я почти призналась ему. А он… он все еще бредит своей Дахэ. А она не его. Вовсе не его, она теперь ничья.
«Он ни разу не сказал, что любит Дахэ».
– Достаточно того, что он пошел за ней.
«Но он пошел за ней вместе с тобой».
– Лети прочь! – Удар ладони пришелся по глазу, Айсэт застонала, муха улетела.
Озеро почти полностью стало серым. Оно было куда меньше предыдущих. Неровные края ложбины покрывал лишайник, густой, как брови стариков. Айсэт искала терзающего ее слепня, но тот прятался где-то в космах лишайника. Айсэт мечтала оборвать их, затолкать в трещины, выровнять поверхность и цвет. Пусть уж все дно будет серым и спокойным. Черная полоса маячила впереди.
«Оно проникает в тебя. Ты дойдешь до конца в кромешной тьме, а оно снова станет черным, пока не придет следующая».
– Невеста? Я-то не она. Меня не выбрали, значит, и тьма не для меня. И я ее не боюсь. Пусть боится избранная. Я иду к духу по собственной воле, свободная от всяких обещаний.
– С кем ты разговариваешь, Гуашэ? – громко спросил Шариф, остановившись в очередной раз.
– Кто? – Айсэт ударилась об лодку, обогнула ее, подбежала к Шарифу. Он растерянно озирался вокруг. – Как ты меня назвал?
– Ты снова привела кого-то? Я же сказал: довольно! Нам обоим пора смириться.
Шарифа била дрожь. На руках и шее проступили вены.
– Ага, – Айсэт задохнулась от нахлынувшего чувства. Внезапно она обернулась Дахэ с ореховой палкой и мешочком, который должна была оберегать от жадных детей, – сейчас ты мне все расскажешь.
– Я устал. Оставь меня. Уйди.
«Совсем как отец», – прожужжала муха. И ревность в Айсэт сменилась горечью.
– Сам уходи. – Она глубоко вздохнула, раскрыла грудь для боли, опоясывающей сердце – пусть растет и заполняет ее всю. – Уходи прочь. – Она махнула за спину. – Иди сейчас же обратно. А то я передумаю. Убью тебя – и вмиг мое желание исполнится. Она обещала мне, лесная девчонка. Но я, глупая, отказалась. Ради чего?
Она наставила палец на Шарифа. Как раз напротив раны, нанесенной ее ненастоящим отцом.
– Пусть моя смерть будет тебе удачей, – произнес Шариф нараспев, задрав голову, – когда выпустишь кровь мою и дух мой обретет свободу. Но ты кружишь и кружишь, и нет мне спасения. Ты боишься, что силы мои перейдут в тебя и свяжут нас крепче былых ран.
В голосе Шарифа Айсэт послышался отзвук его свирели. Он не говорил с ней, вел одну из своих сказок-песен, взглядом расчерчивая небо.
– Она где-то там, следит, не отстает. Если так должно случиться, убей меня сейчас, я не стану противиться. Лучше наполнить озеро кровью, чем соленой водой. Лучше сгинуть сейчас, чем идти по пути снова.
– Ты любишь эту Гуашэ? – закричала Айсэт и отскочила с громким воплем.
Между ней и Шарифом вырвался водяной столп. Лицо Айсэт обожгло горячим паром, глаза заболели. Она зажмурилась и зашлась кашлем от глотка раскаленного воздуха.
– Мое лицо, – сжалась она в страдающий комок.
От прикосновения воды и пара, вырвавшихся из-под земли, лицо горело. Айсэт касалась ошпаренными пальцами кожи под глазом. Есть ли ожог? Расползается ли красное пятно от брови почти до подбородка?
– Не избавиться, – простонала она, – теперь уж точно не смыть, не исправить. Ты проклял меня!
Она подняла взгляд, молила судьбу сжалиться и не забирать данную ей на время красоту. В резко потемневшем небе парила птица. Айсэт моргнула несколько раз, изгоняя из глаз слезы, и теперь точно разглядела три лица крылатой спутницы. Все три известные ей лица – девочки, девушки и старухи – глядели вниз и выделялись золотистой кожей на фоне густо-серого неба. Птица высматривала происходящее на дне мертвого озера в шесть круглых глаз и раскрывала три рта, не клюва – человеческие, женские губы издавали непрерывный клекот. Птица упивалась происходящим.
«Она радуется наступающей тьме», – Айсэт заставила себя подняться.
Пар расстелился по серо-черной поверхности. Шариф убегал по черной полосе, и она не теряла за ним цвета.
«Не твое испытание, – промелькнула мысль в обожженном сознании Айсэт. – Почему же ты бежишь?»
Шариф остановился, вскинул голову, замахал руками и побежал дальше.
– Куда ты? – позвала Айсэт, но вышел шелест.
Образовавшаяся от выплеска дыра дымилась. Айсэт обошла ее.
– Где лодка? – просипела она.
Внутри что-то оборвалось. Шариф больше не волок лодку, и рядом с Айсэт ее не было. Она исчезла. Неужели напор воды подкинул ее и разломал в щепки? Где тогда щепки? Айсэт смотрела по сторонам – ничего. Озеро отняло у нее Шарифа, лодку и ее саму.
– О нет, – заныла Айсэт. – Снова дурман и ложь. Это не мои чувства! – прохрипела она серой стороне. – Постой, – она бросилась бежать за ускользающим Шарифом. – Остановись!
Айсэт ставила ногу, и из-под земли вырывались вода и пар. Она отпрыгивала, ошпаривалась, попадала в столпы. Металась по черным камням. И они не серели.
– Я очнулась. – Айсэт встряхивалась, как собака. Волосы облепили спину, горячие струи текли, заливались за ворот, платье снова намокло и отяжелело. Кругом была вода, куда бы они ни шли в подземном мире. Вода, что ненавидела людей и рождала в них ответную ненависть. – Прости меня! – стоило ей обратиться к Шарифу, как вырывался новый столп жидкого огня и заглушал ее крик. – Подожди!
Птица летела над Айсэт, земля выплескивала злость, Шариф убегал, камни сотрясались.
– Не иди за мной, – расслышала она сквозь грохот воды.
– Это не ты! Оно заставляет нас испытывать ложные чувства. Не верь ему!
– Не иди за мной! Ты умрешь…
Сердце Айсэт сжалось, к горлу подкатила почти такая же горячая волна из желудка, вернув ревность, обиду и ненависть, – сейчас он произнесет то имя, неизвестное ей.
Но Шариф повернулся, схватившись за волосы, и выкрикнул:
– Ты умрешь, Айсэт!
С воплем, исторгнутым Шарифом, под Айсэт провалилась земля. Из разлома вырвалась вся вода, что скрывалась под мертвым озером, но она не подкинула Айсэт и Шарифа вверх. Забурлила, вспенилась, закрутила и потащила в раскрывшуюся темно-синюю бездну.
Быть может, девушка, которую боги обратили в водопад, срывающийся со скалы в Гнилых землях, убегала не от людей, что преследовали ее? Не малодушие гнало ее на вершину утеса, не желание избежать кары за нарушенный запрет, а чувства, которые показались ей страшнее любого наказания? Не богов и не людей боялась она. А того, что родилось внутри и мешало дышать, думать, жить правильно. И как стремилась она к прикованному к скале герою, так и летела прочь – безнадежно, стремительно, не разбирая пути. И стала водой: вечно убегающей от самой себя и навсегда привязанной к месту, где сердце ее стало принадлежать другому.
Серебристые нити водопадов, одиноких или соединенных каскадом высоты, прошивали горные перевалы. Они звенели струнами, наполняли чаши, подставленные им природой. Водопад, разомкнувший твердь под ногами Айсэт, опустошал. Выл, ревел, грохотал, сковывал, тянул и давил. Он забирал жизнь и бросал ее в жернова потока.
Шариф очутился рядом. Пальцы Айсэт нашли его пальцы, она сжала их и прильнула к его груди. Они падали единым целым, обвитые горячими безжалостными струями, несущими к удару о воду.
– Ничего не бойся, – шепнул Шариф ей в ухо и исчез. Или она придумала его рядом с собой? Испугавшись одиночества.
Позвоночник разорвало болью, в ушах что-то лопнуло, рот наполнился кровью. Она поняла, что боль – удар, тьма в глазах – вода, а горечь – не кровь, но навеки угасшая в ней, невысказанная правда. Ничего… Зато у нее есть тень, привычное убежище, бесстрастное, дарящее успокоение. Руки поднялись и тронули далекий покачивающийся силуэт. Овальную, надежную и целую тень лодки, до которой нужно было всплыть сквозь слепоту, глухоту и бесчувственность. «Просто выплыви», – подсказала себе Айсэт.
Мимо промелькнула новая тень, указывая верное направление. Невозможно темная в полумраке воды, черная трещина, живая и подвижная. Пронеслась рядом, задела Айсэт. Ребра обожгло изнутри. Айсэт дернулась наверх, вложила в рывок оставшееся стремление жить. Ударилась головой о дно лодки, затрепыхалась, оцепенела, поддалась зовущей глубине, и никакой зов тени не сумел бы помочь ей, если бы не Шариф. Она доверилась его хватке на вороте, рывку. Воздух обрушился на нее, вода вырвалась из тела, горло разорвалось. Она давилась и кашляла. Но Шариф зажал ей рот:
– Тихо.
Он помог ей приподняться, опереться о скамью. Шея двигалась с трудом, но Айсэт поняла причину тревоги Шарифа. Они вновь оказались в озере тайных желаний. Остров и яблоня маячили впереди носа лодки.
– Не оно, – Шариф успел оборвать новый крик. – Хуже. Не смотри в воду.
Сумеречная, изжелта-синяя больная вода несла их мимо острова. Голые ветви дерева топорщились жалкими обрубками.
Что могло быть хуже четырех озер, которые они уже прошли? И что ждало за пятым, мрачным и гнилостным? Айсэт вздохнула, надеясь унять жжение в груди, и поняла, что этим воздухом ей не привыкать дышать. Гниль и затхлость преследовали ее с детства.