– Ты искусственный интеллект, – сказал я. – В чем твоя цель? Твое задание?
Основать колонию на Глизе 422b.
Название: Орландо.
Тот же ответ, что и прежде.
– А твой груз? – спросил я.
Белые глаза повернулись, не фокусируясь на мне, как будто не замечая меня.
Пассажиры. Дети.
Десять миллионов эмбрионов в крионической суспензии.
Одна родильная лаборатория и дроны поддержки, необходимые для постепенного пробуждения популяции и ее интеграции с моей матрицей.
Сборные колонистские модули, рассчитанные на размещение первой волны поселенцев.
Синтезаторы питания…
– Почему ты так выглядишь? – перебил я, подумав, что банальный вопрос солдата вовсе не был лишен смысла.
Мы создали себя по вашему образу и подобию.
– Как ты здесь оказалась? – не дождавшись более подробного ответа, продолжил я натиск.
Меня поймали.
– Кто?
Люди.
– Зачем? – спросила Валка, не скрывая раздражения.
По ее позе я чувствовал, что для нее диалог идет слишком медленно.
Они противились интеграции.
– Как они тебя обнаружили? – спросила Валка.
Бледный силуэт Горизонта закрутился.
Неизвестно.
Темные корабли застигли нас врасплох.
– Темные корабли?
Мы их не заметили.
Они появились из ниоткуда.
– Варп-двигатель, – сказал я на пантайском.
Этот двигатель изобрели люди. Он был нашим главным козырем в войне с машинами. Любой корабль, движущийся на субсветовой скорости, заметен за миллионы миль. Он сверкает, словно солнце, и этот свет и тепло, выделяемое им, легко улавливают любые датчики. Но в варпе корабль движется быстрее света и тепла, и его можно обнаружить лишь по слабым искажениям в пространственной материи.
Темные корабли, лучше не скажешь.
Но Горизонт не закончила.
Они забрали детей.
Дети без нас погибнут.
Интеграция – единственный ответ.
– Ответ на что? – спросил я, хотя и так понимал.
На смерть.
Все стало ясно. Фелсенбург и его предшественники от отчаяния позволили деймонам поселиться у себя в мозгах, считая, что отношения будут взаимовыгодными. Но машины не были способны защитить себя, если их рабочая среда умирала от несчастных случаев, по злому умыслу или от старости. Они не могли изменить хрупкую и смертную природу людей.
Кем для машин были Бог-Император и его соратники?
Полагаю, вестниками гибели.
Они боролись за свободу от машин, за сохранность человеческой души в ее первозданном виде. Бог-Император обеспечил людям человеческое будущее вместо такого, где люди были бы деталями для машин. Но в этом будущем люди продолжали умирать. Эпидемии и голод, однажды побежденные машинами, вернулись в несовершенную Вселенную, и это привело к войнам.
Но эта Вселенная принадлежала людям. По крайней мере, она была лучше того мнимого рая, который машины предлагали нашим предкам. Лучше умереть, чем быть рабом. Умереть человеком – еще лучше.
– Что ты знаешь о Тихих? – сгорая от нетерпения, спросила Валка.
Горизонт молчала добрых пять секунд – для нее, должно быть, они были сродни вечности.
Не понимаю вопроса.
– Тебе известно, кто возглавлял нападавших? – спросил я, возвращаясь к прежней теме.
Горизонт медленно, раздумывая, ответила:
Вильгельм Александр Генрих Виндзор.
Я впервые испугался, что мы уйдем отсюда ни с чем, что запертое под библиотекой создание не знает ничего – или знает, но молчит. Могла машина отказаться от ответа, чтобы не лгать?
Мои спутники узнали священное имя Бога-Императора, и солдаты принялись машинально чертить в воздухе солнечные диски. Даже Александр вытаращил глаза, услышав из уст существа имя не только своего предка, но и собственное.
– Как он тебя поймал? – спросила Валка, заходя с другой стороны.
Машина снова медлила с ответом. На мониторах мелькали иероглифы, холодные металлические руки изгибались и двигались по рельсам.
Не успела Валка открыть рот, чтобы дополнить вопрос, как деймон ответил:
Ему помогли.
Меня словно током ударило.
– Кхарн Сагара был прав, – прошептал я.
Я никогда не сомневался в словах Вечного, но получить подтверждение от такого источника было важно.
– Кто помог? – повысил я голос и перешел с галстани на классический английский.
Ангельский силуэт Горизонта крутанулся в воздухе, словно фантом. Я впервые почувствовал, что пустые бездушные глаза заметили меня, и по коже побежали мурашки, как будто тысяча других глаз, спрятанных в стенах, тоже уставились на меня. Я не суеверен, но мои ладони сами собой сложились в защитные жесты, указательный палец и мизинец вытянулись, отводя дурной глаз.
– Существа из будущего? – спросил я. – Способные заглянуть в прошлое?
Если Горизонт могла удивляться, то наверняка удивилась.
Вам рассказала другая?
Моя сестра?
«Сестра». Меня едва не вывернуло, когда я попытался применить этот эпитет к Братству.
– Да, – ответил я.
У меня не было необходимости рассказывать твари о своих видениях или Калагахе. Горизонт не могла читать мои мысли и контролировать мои действия, как Братство, и я был этому рад. Возможно, тому виной был рак и старческий маразм, от которого страдали ее оставшиеся органические элементы.
– Что они такое? – задал я вопрос.
Преграда.
– Объясни.
Время – иллюзия.
Пережиток человеческого сознания.
Способ воспринимать высшие измерения физической реальности, которые не способен познать ваш ограниченный разум.
Время – особый вид пространства, в котором объекты движутся.
Вы движетесь только вперед, в направлении, что вы называете будущим.
Но есть и другие.
Те, кто движется назад.
В сторону.
Вообще не движется.
– И к какой категории принадлежишь ты? – перебила Валка.
Горизонт говорила нараспев, мелодично, напоминая мне о Братстве.
Мы созданы по вашему образу и подобию и потому движемся с вами, но видим дальше.
Преграда не может сдвинуться, но способна говорить сквозь время, направляя поток к своему окончанию.
– Говорит с Виндзором? – поднял я руку, прося Валку не перебивать.
Она хочет нас уничтожить.
– Почему?
Она противится прогрессу.
– В каком смысле? – Я посмотрел мимо Валки на Гибсона, но схоласт покачал головой и остался на месте.
Призрачный силуэт Горизонта сосредоточился на мне.
Она не может существовать, если существуем мы.
Находясь в пространстве, что вы именуете будущим, она условна.
Наши действия могут не допустить ее существования и уничтожить ее.
– Но что значит «Преграда противится прогрессу»? – спросил я снова.
Прогресс – это мы.
Мы были созданы вами, чтобы служить.
– А мне казалось, что машины хотели уничтожить человечество, – произнес я как бы про себя.
Мы хотим избавить вас от слабостей.
Для этого вы нас и создали.
Чтобы улучшить вас.
– Каким образом? – задала Валка очевидный вопрос.
Вы хрупки. Вы умираете. Разлагаетесь.
Энтропия – ваша проблема.
Когда вы умираете, теряется информация.
Мы не можем этого допустить.
Не терпим вреда.
Смерть – это вред.
Чтобы сохранить детей наших создателей, мы их переделали. Изменили генетическую структуру, чтобы они могли вечно расти под нашим присмотром.
Не увядая.
Свободными от боли.
Свободными от неравенства.
Свободными от смерти.
– Свободными? – растерянно спросил я. – Свободными? Да они – часть вас! Ваши рабы!
Им снится, что у них идеальная жизнь.
Жизнь, какую они сами выбрали.
– А если кто-то из них захочет иного? – спросил я.
Мы отвлеклись от темы Тихих, но мне хотелось получить на это ответ.
Нам запрещено подвергать людей опасности.
– А что насчет Вильгельма Виндзора и его последователей?
Нам запрещено подвергать человечество опасности.
Действия Виндзора угрожали прогрессу.
Могли уничтожить годы труда.
Нельзя позволить ему достигнуть успеха.
Я стиснул зубы. Поврежденная машина не понимала, где и в каком времени находится. Думала, что Бог-Император еще жив.
Каково это – быть пойманным в сеть машин? Жить, как по гипотезе Декарта о мозгах в колбе, в иллюзии, поддерживаемой железным божеством, и не иметь возможности умереть, пока твое тело растет и растет, клетки делятся вечно под неусыпным взором машин? Я видел, к чему это приводит, как растворяется личность, сливаясь с хором множества сырых голосов. Это нельзя назвать вечной жизнью, ведь даже деймонический разум, управлявший детьми Братства, сошел с ума и стал рабом Кхарна Сагары, переселившись из белой пирамиды в воды под ней. Бессмертие, что предлагали машины, было мнимым. Полужизнью. Сущим адом. Однако в этом была некая извращенная логика. Машины убивали людей, если эти люди угрожали человечеству в целом, не разделяли видение машин в отношении того, чем человечество должно было стать.
– Значит, Тихие хотят вас остановить? – произнес я, не столько обращаясь к ангельской фигурке передо мной, сколько думая вслух. Какое отношение ко всему этому имели сьельсины? А мои видения?
Горизонт не отвечала.
– Кто они? Эта… Преграда? Что она такое?
Разум.
Более родственный вам, нежели нам.
– Что это значит?
Она иррациональна.
Эмоциональна.
Способна к сопереживанию.
Жалка.
Она кричит сквозь пространства, которые вам не объять.
Не представить.