Сто двадцать семь.
Три миллиона сто семьдесят пять тысяч человек, не считая логофетов, придворных и нобилей, отправившихся с нашим сиятельным императором понаблюдать за последней, решающей победой над дикими ксенобитами.
Не считая двух миллиардов жителей планеты.
Не считая сьельсинов.
Я почувствовал, как пол на миг похолодел под ногами, и услышал странный, но знакомый голос:
– Мы готовы?
В кресле капитана пошевелился человек, высунулся на свет. Адриан Марло поднялся, поправил на плечах черный плащ. Это может показаться удивительным, но я не сразу узнал себя. Что-то во мне изменилось. Может быть, форма лица? Уклон лба, изгиб носа? То, как я поджал острый подбородок, подходя к иллюминатору.
– Так точно, сэр, – отозвался незнакомый голос; говорившего я не видел. – Но… вы уверены?
Другой я остановился на полпути между креслом и передним голографическим дисплеем. Развернулся, посмотрев, должно быть, на осмелившегося обсуждать приказ лейтенанта. Он смотрел почти на меня, и я смог отчетливо его разглядеть. Его волосы почти достигали плеч, а в чертах лица было что-то совершенно чуждое мне.
Но я перестал об этом задумываться, когда глаза другого Адриана встретились с моими. Совпадение? Уголок его рта приподнялся в знакомой полуулыбке.
– Делайте, что должны, – сказал он – я – и повернулся ко мне спиной. – Огонь по готовности.
Перед моими глазами все отдалилось, расплылось и скакнуло вперед. Солнце распалось надвое, как разрубленная туша кита, извергнув из своего нутра огонь. Все вспыхнуло: корабли, планета… и люди.
– Нет! – закричал я. – Нет!
Я снова почувствовал в голове вспышку боли, и все вокруг побелело, как то убитое солнце. Боль пронизала и руку, и я отдернул ее, разорвав связь с черным камнем. Я упал на острые камни и прижал заледеневшую руку к груди, ожидая увидеть примерзшие к монументу оторванные, окровавленные пальцы, но плоть была целой, без единой царапины.
– Я этого не сделаю! – воскликнул я. – Ни за что!
«Так должно быть», – возразил мне беззвучный голос.
– Почему?
Я растянулся на спине, и когда заговорил вновь, голос мой прозвучал тихо и жалобно:
– Во имя Земли, почему?
«Мы должны быть».
– Вы?
Я перевернулся и пополз прочь от монумента и жуткого видения, что он мне показал. И Братство, и Горизонт утверждали, что Тихие жили в будущем – в вероятном будущем – и вмешивались в течение истории, чтобы привести ее к себе.
– Сьельсины должны умереть, чтобы жили вы… – сказал я и потер отмороженную руку, пошевелил пальцами.
Никаких повреждений, только остаточная боль. Агония.
– Я этого не сделаю, – потряс я головой. – Нет. Я не стану инструментом в ваших руках. Я не убью их.
Я попытался встать, но тело вспомнило, что устало и голодно, и у меня не вышло.
«Ты уже убивал».
Я вспомнил смерть Нобуты, почувствовал, как обмякает в моих руках его тело. Уванари также погибло от моих рук. Иубалу, демон Эринии, корабль Улурани, уничтоженный ядерным взрывом над Аптуккой, – предвестник грядущей гибели солнца Гододина.
Я еще ожесточеннее затряс головой, прогоняя воспоминания.
– Тогда обстоятельства были другими, – сказал я. – Все было иначе.
«Огонь по готовности. Делайте, что должны», – снова раздался в голове мой собственный, но столь же чужой, как и лицо, голос.
«Что должны».
«Так должно быть», – настаивали Тихие.
– Почему?
Найдя в себе силы подняться на колени, я сорвался на крик:
– Объясните!
«Слушай», – ответила мне сущность.
Это единственное слово прозвучало тише, чем шелест осенних листьев на ветру, растворилось в моих ушах и стихло.
Я не мог спуститься с горы, как ни старался. Поднявшись, я доковылял до края обрыва. Склон был крутым и опасным, и я понимал, что в моем состоянии, скорее всего, упаду и сверну шею. Но все равно решил попытаться. Проковыляв обратно, я подобрал перчатки. Маска шлема с шипением вернулась на место, и вместо порохового и железистого воздуха Анитьи я задышал антисептическим кислородом.
Я успел спуститься футов на десять, прежде чем упал. Одна нога подкосилась, я соскользнул с узкого уступа и пролетел ярдов тридцать, разорвав шинель об острые камни, покрывавшие почти отвесный склон. Меня спасла только гелевая амортизирующая прокладка скафандра, защитившая суставы при ударах. Приземляясь на отроге, я ударился головой и отключился.
Открыв глаза, я затуманенным взглядом увидел небо Анитьи, не черное, а все того же цвета крем-брюле. Был тот же день? Или уже наступил другой? Я попил из трубочки, и желудок заурчал, требуя хлеба. Я закашлялся и расплескал воду – весьма неприятное событие. Не прекращая кашлять, я не задумываясь раскрыл маску. В этот раз тревоги не было. Я вытер лицо порванным рукавом шинели.
Прежде чем я сел, прошло много времени. Еще больше – прежде чем понял, где нахожусь.
Надо мной черным пальцем возвышался монумент, с моего места казавшийся немного кривым. Я каким-то образом вернулся на вершину. Не помню, чтобы я сам туда лез, но в моем состоянии полагаться на память было нельзя. Я снова рухнул в грязь.
– Поднимайся, твое величество, – раздался знакомый грубый голос. – Или это все, на что ты способен?
Я зажмурился. Мне не хотелось снова видеть Гхена.
– Если что, я тебя простил, – произнес другой голос. – на твоем месте я бы поступил так же.
Видеть Хлыста мне не хотелось тем более.
– Адр, если уснешь здесь, станешь кормом для птиц.
Я открыл глаза, прекрасно зная, кого увижу.
На небольшом валуне, сложив ноги, сидела Кэт в грязном заплатанном платье. Ее густые грязные волосы топорщились, но чумазое лицо улыбалось. Гхен, в алой форме Красного отряда, стоял сразу за ней, раздувая разрезанную ноздрю. Хлыст, в помятом доспехе мирмидонца, сидел рядом – не тот мужчина, которого я прогнал, а юноша, которому я покровительствовал в Колоссо, с которым дружил и которого дважды не смог защитить. Он точил стальной гладиус.
– Здесь не водятся птицы, – возразил я.
– Пока, – ответила Кэт. – Скоро заведутся, только подожди.
Я отвернулся, но с другой стороны тоже были они, в тех же позах. Я не мог от них скрыться.
– Вы не настоящие, – сказал я. – Вы – они.
– Да, – хором ответили все трое, подтверждая, что я и так знал.
Они были личинами Тихих, как до того долгое время был Гибсон – пока я считал его умершим. Я точно знал, что Кэт и Гхен мертвы, видел их трупы. Кэт забрала серая гниль на Эмеше, а Гхена убил Крашеный, воспользовавшись хитростью и моим слабым руководством. Скорее всего, Хлыст тоже умер, если только не провел много времени в фуге, как Гибсон. Это было маловероятно. Какие бы силы ни управляли Вселенной – а на этот счет у меня были соображения, – они не допустили бы двух таких невероятных совпадений в жизни одного человека. Нет, Хлыст умер и был похоронен или кремирован на какой-то безвестной мне планете.
– Что все это значит?
Я сел лицом к призракам моих погибших друзей, решительно настроившись вынести эту пытку Тихих.
– У нас нет начала, – ответил Хлыст, отложив точильный камень.
– Нет конца, – добавил Гхен.
– Мы создаем самих себя, – закончила Кэт.
«Мы есть».
– Я этого не сделаю, – снова заявил я, подбирая под себя ногу.
– Сделаешь, – мило улыбнулась Кэт.
– Должен, – сказал Гхен.
– Созидать – значит выбирать, – заключил Хлыст, не опуская меча.
– Кончайте говорить загадками! – рявкнул я, вскакивая на ноги.
Но фантомы просто исчезли, и я снова остался на вершине один, обдуваемый ветрами.
«Слушай!»
Приказ Тихих снова прогремел, как раскат грома, как удар молнии.
– Слушаю! – ответил я, стукнув в грудь кулаком.
Но ответом мне была тишина.
Я уселся на низкий валун и уставился на монолит. Моего отражения в нем больше не появлялось. Спустя несколько минут я встал и, снова сорвав перчатки, дотронулся до холодного камня.
Но мне не послали очередного видения, не заговорили со мной.
Я взвыл и сел у подножия монумента, как Сид Артур перед деревом Мерлина, прислонившись спиной к камню. Возможно, я ненадолго уснул или погрузился в похожее на сон состояние, которое чуть ближе к Смерти. Ничто вокруг не шевелилось, ведь на этой планете не было ничего, кроме гор и изваяний. Не дули даже проклятые ветры.
Такой абсолютной тишины я еще никогда не слышал.
Мы боимся тишины. Однажды я сказал, что тьма – это воплощенный хаос, что во тьме, подобно коту из зловещего ящика Пандоры, могут бродить незамеченными самые разнообразные существа и вещи. Тишина похожа на тьму, только еще глубже. И тьма, и тишина существовали еще на заре времен, но тишина была значительнее, она была холстом, мерилом всех мыслей. Вы, наверное, слышали о людях, которых в тишине сводил с ума звук собственной крови. Это неправда. Дело не в звуке, а в них самих. В тишине люди сталкиваются со своей природой – и природой в целом – и оказываются не способны взглянуть ей в лицо. Во тьме мы встречаемся с созданиями ночи, а в тишине – с созданиями наших собственных сердец… нужно лишь хорошенько прислушаться.
Наступила ночь. За ней – новый день. Я снова опустошил водяной резервуар скафандра, понимая, что он не сможет наполняться бесконечно. Голод терзал меня, перед глазами все плыло, и я уже ожидал появления новых призраков, предлагающих мне еду. Они не появились. Я прошел очную ставку с Гхеном, Кэт и Хлыстом, и пусть они не обвиняли меня, их лица все равно преследовали меня в забытьи. Я не был для них тем, кем должен, я изменил себе. Подвел их и не смог соответствовать тому стандарту, который сам для себя установил. Наказал Хлыста за его заботу, отправил Гхена на смерть. Кэт я тоже мог спасти – если бы только сорвал с цепочки кольцо и приказал боросевской больнице принять ее на лечение.
Но я этого не сделал.
Я ошибся трижды.
В глазах замельтешило, поплыло, словно меня заставляли смотреть туда, куда я не мог. Если вы когда-нибудь замечали краем глаза движение какого-то животного или человека, но, повернувшись, обнаруживали лишь пустой дверной проем, то вы знаете, что я ощущал.