Замок на дверце не поддавался – он был специально заблокирован Охотниками, дабы их подзащитный чувствовал себя в большей безопасности. Но сейчас подзащитный этого не чувствовал, поскольку защищать его было некому, а заблокированный замок так и вовсе пособничал убийце.
Сото открыл дверцу, грубо ухватил инквизитора за лодыжку, после чего принялся вытаскивать его из салона. Гаспар брыкался, хватался за спинки сидений и, позабыв об угрозах, стал громко звать на помощь. Но помощи ждать было неоткуда, так что напрасные вопли только лишили магистра остатка сил. Тщетно пытаясь удержаться за ручку дверцы, Гаспар в конце концов оторвал ее и шмякнулся на камни, сжимая в кулаке пластмассовый обломок.
Каким-то чудом магистру удалось вывернуться и вскочить, однако пуститься наутек ему все равно не удалось. Мара одним прыжком нагнал Гаспара, ухватил за шиворот и снова повалил ниц, при этом де Сесо едва не врезался головой в бензобак.
Именно резкий запах бензина и остановил меч карателя, уже занесенный для последнего удара. Сото в задумчивости посмотрел на бензобак, после этого подтащил его честь за капюшон балахона к «Хантеру» и, придерживая жертву коленом, принялся отматывать трос от лебедки внедорожника.
Выдохшийся от безуспешного сопротивления, Гаспар тяжко хрипел и кашлял. Он уже не звал на помощь, просто лежал, прижатый к камням и трясся крупной дрожью.
– Хорошо, наемник, я все понял: тебе, очевидно, нужны деньги, – с трудом проговорил он. – Что ж, я готов дать тебе столько, сколько пожелаешь! И обещаю закрыть против тебя дело!
Сото хмыкнул.
– Разве этого мало?! – вскричал магистр. – Ты переберешься за границу и заживешь там как король! Кому еще из твоих друзей так повезло в жизни?!
Мара молчал, продолжая наматывать тонкий стальной трос на руку.
– Тогда чего же ты хочешь?! – взвизгнул Гаспар.
Каратель не ответил. Сковырнув кончиком меча шплинт, что удерживал трос на лебедке, Сото заставил магистра подняться с земли и толкнул его в сторону ближайшего дерева. Немного восстановивший силы после короткой передышки, Гаспар хотел было вновь оказать сопротивление, но получил тяжелый удар под дых и едва не задохнулся. Инквизитор согнулся пополам, а его боевой настрой разом иссяк. А пока он приходил в себя, чернокнижник успел крепко примотать ему тросом к дереву ноги и туловище, оставив свободными лишь руки. Концы троса Сото намертво связал на противоположной стороне дерева так, чтобы де Сесо ни в коем случае не дотянулся до узла.
Каратель немного постоял рядом с пленником, наблюдая, как тот хватает ртом воздух и дергается, упорно пытаясь освободиться из стальных пут. Естественно, это ему не удалось. Убедившись, что жертва не даст деру, Сото достал из кузовка «Хантера» ведро и гаечный ключ, а затем подполз под бензобак, вывернул пробку отстойника и подставил емкость под стекающее топливо. Тоненькая струйка задребезжала по днищу ведра, медленно наполняя его и распространяя по округе резкий бензиновый смрад.
Гаспару не составило труда догадаться о ближайших планах своего похитителя.
– Эй, Морильо, послушай меня! – обратился он к Сото, и тот невольно вздрогнул, услыхав свою настоящую фамилию. – Уверяю тебя: ты допускаешь громадную ошибку! Я не виноват в смерти дона Диего ди Алмейдо! Я говорю тебе истинную правду, клянусь Господом!..
Сото посмотрел в ведро, но бензин стекал очень медленно. На наполнение емкости должно было уйти несколько минут.
– Вы убили сеньора ди Алмейдо собственными руками, – сказал Мара. Он не обвинял Гаспара и не спорил с ним, он просто констатировал факт.
– Я – человек на государственной службе, и я выполнял приказ! – ответил на обвинение магистр. – Неужели ты думаешь, что магистр епархии, пусть даже главный, имеет право по личной прихоти проводить дознания и Очищения столь высокопоставленных граждан, каким был твой сеньор? Дон Диего ди Алмейдо являлся поставщиком двора Его Наисвятейшества, и я бы пальцем не посмел его тронуть без соответствующего приказа свыше!
Сото подошел и встал напротив инквизитора, внимательно всматриваясь ему в лицо. В тусклом свете фар выпучивший глаза худой как жердь Гаспар казался восставшим из могилы покойником. Правда, в отличие от покойника, он говорил уж больно любопытные речи. При всем этом еще и Господом клялся.
– Кто отдал вам такой приказ? – осведомился каратель.
– Будто сам не догадываешься? – нервно усмехнулся едва дышавший от страха де Сесо и испуганно огляделся, словно Морильо был не единственным злодеем поблизости. – Приказ пришел от человека, кому ни один смертный в мире не имеет права приказывать!
– Значит, вы выполняли волю самого Пророка?
Гаспар предпочел не отвечать вслух, но в подтверждение слов Сото несколько раз энергично кивнул.
– Прошу тебя, не совершай грех – не убивай невиновного, – с мольбой добавил он. – Ведь у тебя тоже есть свои понятия о справедливости. Не хочешь взять деньги, так хотя бы сжалься над стариком. Я и так скоро умру, я тяжело болен… Ты должен меня понимать! Ты!..
– Я понимаю вас, – оборвал его Сото. – Я только не понимаю, по какой причине Пророк отдал такой приказ, ведь сеньор состоял у него на хорошем счету. До Ватикана отсюда далеко, и мнение Пророка не могло само по себе измениться в худшую сторону. Что вы на это скажете?
– Обещай не убивать меня, если я выдам человека, который написал Пророку донос на твоего сеньора! – потребовал Гаспар.
– Я не буду давать вам обещаний, поскольку не верю ни единому вашему слову, – устало ответил Мара. – Я уже пообещал, что все виновные в смерти моего сеньора умрут, и не собираюсь отступать от своих слов. А имя этого человека я узнаю и без вас…
– Никто, кроме меня, не скажет тебе его! Эта информация засекречена!
– Почему же никто? – удивленно вскинул брови Сото. – Пророк наверняка знает имя доносчика.
– Уж не собираешься ли ты пойти к Пророку и спросить у него об этом? – захихикал Гаспар, но смех его больше походил на всхлипывания.
Сото не ответил – его отвлек плеск бензина, льющегося через край ведра. Ввернув обратно в отстойник пробку, Мара вытащил ведро из-под бензобака, подошел с ним к сразу же задергавшемуся в путах магистру, после чего хладнокровно заметил:
– Один древний мудрец сказал о таких людях, как вы: «Внутри – шкура собаки, снаружи – шкура тигра». Вы любите убивать, но страшитесь собственной смерти. Сжигая моего сеньора, вы мнили себя карающим перстом Господним, но сейчас я вижу лишь поджавшего хвост пса. Я убью вас без сожаления. «Око за око» – кажется, так гласит ваш главный принцип справедливости? Все то, что вы не сказали мне, вы скоро скажете сеньору Диего лично. Надеюсь, он вас простит – сеньор всегда прощал обидчиков. Я, к сожалению, не могу…
Облитый бензином Гаспар кричал не переставая. Сото еще ни разу не слышал крика, исполненного такого нечеловеческого страха и отчаяния, но остался хладнокровен, как сам магистр был хладнокровен к воплям своих жертв во время Очищений.
– Это Рамиро ди Алмейдо состряпал донос на своего отца! Это он вынудил Пророка подписать санкцию! – вопил на всю округу де Сесо. Видимо, он тешил себя последней надеждой, что его откровение произведет на Морильо впечатление и палач сменит-таки гнев на милость. Или хотя бы дарует инквизитору менее мучительную смерть. – Рамиро ди Алмейдо подробно рассказывал мне о том, как ты показывал отцу отрезанную голову казначея! Он клялся на Святом Писании в подлинности своих показаний!
Сото задумчиво посмотрел на горящую спичку в своих пальцах, но раздумья его продлились недолго – спичка едва успела догореть до половины.
– Лжец! – процедил он сквозь зубы и щелчком метнул спичку в магистра…
Привязанный к дереву Божественный Судья-Экзекутор горел недолго. Единственное снисхождение, которое проявил к нему Мара, состояло в том, что он не стал сжигать магистра медленным огнем. У карателя даже мысли такой не возникло. Да, он убивал жестоко, но его жертвы мучились недолго – смерть являлась для них достаточной расплатой за злодеяния, чтобы требовать к ней надбавку в виде пыток.
Сото терпеливо дождался, пока агония умирающего врага прекратится и Гаспар отправит к Господу последнюю очищенную от греха душу – на этот раз свою собственную. Объятый пламенем магистр махал руками в тщетных попытках сбить огонь и освободиться от намертво притягивающего его к дереву троса, однако вскоре его крик оборвался, а руки беспомощно повисли – сердце Гаспара не выдержало. В таком положении он и умер. Огонь еще какое-то время слизывал последний бензин с его останков, после чего медленно угас. Огонь не находил для себя достойной пищи в обугленном человеческом теле, стальной проволоке и сырой древесине.
Сото оставил труп магистра привязанным к дереву, сел в «Хантер» и поехал прочь от Каса де Кампо. Но несмотря на то, что убивший сеньора человек получил по заслугам, на душе у карателя было муторно. Долг оставался невыплаченным, и на окончательную выплату его требовалось немало сил, которые у Мара были далеко не бесконечны.
И все же долг долгом, но в первую очередь следовало позаботиться о другом: надо было найти укромное местечко и припрятать «Хантер», чтобы потом вернуться к нему и слить остатки горючего. Путь предстоял неблизкий, поэтому заниматься грабежом и привлекать к себе лишнее внимание не хотелось. Каратель чуял, что после сегодняшнего происшествия ему станет тесно не только в Мадридской епархии, но и во всей Святой Европе…
– Что с пострадавшими братьями? – глядя, как Охотники заворачивают останки Гаспара де Сесо в брезентовую палатку, полюбопытствовал Карлос у только что прибывшего на место преступления командира мадридцев.
– Дитрих и Кристоф скончались, – мрачно ответил тот. – Виктор еще в коме. У Ставроса и Джорджио серьезные переломы. У остальных самочувствие более-менее в норме: у Джанкарло легкое сотрясение, а у Гжегоша лишь куча ушибов.
Мадридец замолчал. Он помнил, каким бывает Матадор в гневе, и потому старался не подходить к нему в такие моменты без особой нужды. Но сегодня очи Гонсалеса не сверкали от злобы, он не метался в неистовстве и вообще ничем не напоминал разъяренного пса, на какого походил в день, когда Морильо скрылся от него из дома инженера. Карлос глядел на окружающих потухшим взором, его небритое лицо было грязным и помятым, а руки перебинтованы. Всю ночь он не сомкнул глаз, руководя поисками похитителя титулованной особы, и только утром Охотникам удалось обнаружить то, что от нее осталось.