…«Ангела»-хранителя, пусть осиротевшего, но до сих пор исполненного решимости карать врагов и предателей человека, которого он опекал…
Стальные крючья на руках и ногах Сото противно скрежетали о металлические перемычки Ватиканского Колосса, но подниматься с помощью крючьев было намного легче, чем без них. Отделанные изнутри мягкой шерстью хомуты надежно удерживали крючья на лодыжках и запястьях; ступни верхолаза опирались на специальные стремена, а кулаки сжимались на удобных, прицепленных к крючьям рукоятях. Все, что требовалось от карателя – по очереди переставлять конечности все выше и выше, постоянно удерживая вес тела вместе с ношей на трех точках опоры. Надумай Мара осуществить столь длинный вертикальный подъем, да еще с грузом, без вспомогательных средств, его силы иссякли бы уже на первой трети пути.
Периодически Сото устраивал короткие передышки, прицеплял страховочным тросом прочный поясной ремень к перемычкам и расслаблял уставшие руки. Теперь он не боялся, что его заметят – ночью Стальной Крест уже не просматривался с земли на такую высоту. Впрочем, отсюда также нельзя было различить то, что творилось на неосвещенных участках площади Cвятого Петра. Изредка в свет прожекторов попадали суетившиеся гвардейцы. Где-то у подножия холма заурчал двигатель, а после раздался плеск воды, и устроенный злоумышленником «фейерверк» погас окончательно – оперативно сработала местная пожарная команда. Внизу наверняка царило оживление, но людской гомон до Мара не долетал – его напрочь заглушал завывающий в решетчатых конструкциях ветер.
В кои-то веки Сото соизволил заглянуть в гости к давнему товарищу: здесь была родная стихия ветра, здесь он обитал постоянно, и ожидать его появления, как это порой случалось на земле, не приходилось. Однако ветер оказался не очень-то рад старому другу: недовольно шумел, налетал недружелюбными порывами, того и гляди норовя сбросить Мара вниз или сорвать у него со спины поклажу. Чем выше взбирался каратель, тем сильнее злился ветер. Как будто знал, что эта их совместная прогулка станет прощальной, и потому обижался. Но такое поведение ветра не стало для Сото неожиданностью. К тому же он подозревал, что свой главный неприятный сюрприз ветер преподнесет наверху…
С каждым осиленным пролетом Стального Креста пред Сото все многообразней и шире открывался вид на окутанную темнотой столицу. Ему доводилось наблюдать ночной Мадрид с пригородных возвышенностей – мало что превосходило по великолепию ту картину. При взгляде на главный город Испании с высоты создавалось впечатление, будто все видимое пространство заполонила опустившаяся на землю стая огромных светляков. Редкие фонари на мадридских улицах, большинство из которых были проложены далеко от критериев прямолинейности, в беспорядке расползались огнями по обоим берегам Мансанареса.
Вид ночного Ватикана производил гораздо более захватывающее впечатление. Здесь стая светляков подошла бы для сравнения лишь в том случае, если бы какой-нибудь блошиный дрессировщик вдруг сумел приручить ее и заставил ползать по земле ровными колоннами и шеренгами. Столько ярких фонарей сразу Сото видел ранее только на фотоснимках Древних. Уличные огни Ватикана появлялись единичными точками на окраинах, а затем, по мере приближения к центру города – плаза Витторио, Храму Прощенных Язычников и дворцу Гласа Господнего, – их количество вырастало до неисчислимого. Плаза Витторио буквально утопала в огнях так, словно сама по себе являлась одним мощным источником света. В отличие от Мадрида, ночная столица больше напоминала упавшую с неба звезду, разновеликие лучи которой состояли из маленьких огоньков и исходили от центра во все стороны.
Сото остановился на очередную передышку и невольно загляделся на раскинувшуюся перед ним панораму. Он подумал, что, пожалуй, до него с этой точки на Божественную Цитадель смотрели немногие: монтажники, строившие Ватиканский Колосс, да ремонтники, что следят сегодня за его состоянием…
Мысли, чертовы отвлеченные мысли о прекрасном! Будьте вы прокляты! Идущему на смерть пристало думать о достойной кончине, а не о красоте пейзажей. Время восторгаться ими ушло навсегда…
При приближении к стометровой поперечине Креста ветер ожесточался. Со стороны старого подельника это выглядело полным неуважением, намеком на нежелательность присутствия Сото в чуждом ему поднебесном мире. Ветер делал ему подобные намеки не впервые. Раньше каратель всегда понимал их с первого раза и немедленно уводил Летягу с запретной для того высоты. Сегодня намеки подельнику делались как никогда прозрачные, и то, что упрямец отказывался понимать их, бесило ветер еще сильнее.
Высоту в полторы сотни метров – расстояние, которое по земле Сото преодолевал бегом за треть минуты, а на Летяге или Торо и того шибче, – мститель покорял больше получаса. Несколько раз ему угрожал рецидив нервного припадка: сердце Мара едва не выпрыгивало из груди, а легким не хватало воздуха. Тьма вокруг, звездное небо над головой и гигантская «звезда» городских огней перед глазами – вот и все, что наблюдал дезориентированный мраком Сото, будто клещ прицепившийся к железному боку Креста на головокружительной высоте. Рассудок карателя готов был вот-вот помутиться, причем уже без надежд на последующее прояснение. Пот стекал с Сото, несмотря на непрерывно обдувающий его холодный ветер, а руки и ноги предательски дрожали. Двигать ими приходилось ценой неимоверных усилий.
Кто-то из бывших подчиненных Сото тирадоров – кажется, это был Пипо Криворукий – однажды заметил, что если человек способен взобраться на дерево высотой в два десятка метров, то, значит, при желании он так же хладнокровно покорит и самый высокий пик Сьерра-Невада. «Ибо велика ли разница, откуда падать? – глубокомысленно подытожил автор сей гипотезы. – Ведь шею свернешь в любом случае».
Логичная на словах, на практике эта гипотеза не выдерживала критики. Сото лазил по деревьям с детства, случалось, взбирался по ним на достаточно опасную высоту. Разумеется, он испытывал при этом страх, но далеко не такой, от которого перехватывало дыхание и отнимались конечности. Вроде бы и впрямь нет разницы, с какой высоты разбиваться – двадцать или полторы сотни метров. И все-таки очень хотелось, чтобы эта чертова поперечина была приделана хотя бы ненамного, но пониже.
Тем не менее вопреки собственным страхам каратель, чьи поступки с недавних пор нельзя было расценивать со стороны как разумные, добрался до своей второй цели. Будь она конечной, Сото непременно порадовался бы этому и гордился своей отчаянной выходкой. Но перекладина Стального Креста служила лишь отправной точкой для достижения третьей цели, опять же не финальной. Каратель намеренно разбил свой путь к Свободе на несколько отрезков с конкретным ориентиром в конце каждого из них – так было легче. Подобному способу решения задач – любых, не только математических – Сото научил его Учитель Лоренцо. Большая головоломка, поделенная на мелкие составляющие, автоматически становилась на порядок проще. Все составляющие решались по отдельности, и было недопустимо приступать к решению очередной, не разобравшись до конца с предыдущей. Четкая, проверенная веками система. В головоломке Сото Мара изначально имелось пять фрагментов. С первыми двумя он благополучно разобрался, осталось три. Хотя может случиться и так, что в процессе решения придется разделить какой-либо фрагмент на части поменьше. Но там, как говорится, время покажет.
Пять составляющих одной большой головоломки. Пять этапов короткого, но головокружительного пути. Награда за прохождение каждого из них – жизнь. Приз за успешное решение всей головоломки – обретение полной Свободы, а она во много раз ценнее мерзкого существования с чувством невыполненного долга…
Вскарабкавшись на поперечину, Сото наконец обрел опору под ногами. Не сказать, что опора была твердой – могучие «руки» Ватиканского Колосса подрагивали и натужно скрипели от порывов ветра и собственной тяжести. Возле вмурованного в бетон основания Креста это не ощущалось, однако здесь, практически у самых облаков, жуткая вибрация гиганта насквозь пробрала и без того испытывающего нервную дрожь Сото. Но это уже были мелочи – без сомнения, Стальной Крест дрожал со времен своего триумфального воздвижения, а значит, бояться его иллюзорной непрочности попросту глупо. И все-таки покоритель высоты не спешил выпрямляться в полный рост – опасался, что его ненароком сдует и расшибет в лепешку о купол собора Святого Петра.
Верхняя плоскость четырехгранной решетчатой поперечины была приспособлена для того, чтобы по ней без труда перемещались изредка наведывающиеся сюда ремонтники. По краям устланной прутьями арматуры узкой дорожки были даже оборудованы маленькие, ниже колен, не заметные с земли перильца. И пусть миниатюрные перильца на такой высоте являлись чисто символической деталью, не будь их, Сото чувствовал бы себя куда неуверенней. Занятная с психологической точки зрения особенность.
Дабы ненароком не зацепиться ножными крючьями за арматуру, каратель отсоединил их от хомутов и засунул в специальные чехлы на поясе. Крепившиеся на руках «когти демона» были определены туда же. Хомуты Сото пока не снимал: весьма вероятно, что крючьями еще предстоит воспользоваться.
На перекладине существовало единственное место, где можно было укрыться от сбивающего с ног ветра: закрытое пространство между железными щитами, подвешенными с обеих сторон Колосса на перекрестье вертикальной и горизонтальной перекладин. На каждом из глядевших в противоположных направлениях щитов был изображен герб Святой Европы. Размеры щитов по отношению к Кресту были невелики, иначе они парусили бы на ветру и сверх меры раскачивали массивную конструкцию. Но спрятаться между ними группе в несколько человек было вполне реально. Собственно говоря, щиты и предназначались для подобных целей – работающие на верхотуре монтажники наверняка не стали бы спускаться на землю всякий раз, когда им требовалось справить нужду. И уж тем более они не отважились бы делать это в открытую, что называется, «по ветру». Безусловно, Стальной Крест возводили рисковые парни, но не до такой ж